— Очнулся? — спросил Георгий. — А я тебя в коридоре нашел, прямо перед твоим кабинетом. Башкой в темноте стукнулся? Я тебе на темечко лед положил.

— Что случилось? — задал вопрос Волков-Сухоруков, внимательно глядя на меня.

— Не знаю. Не помню. Кажется, действительно споткнулся, — ответил я. Каждое слово в моей голове отзывалось болезненным толчком. — Или кто-то ударил сзади, — добавил я. — Но зачем?

— Если хотели убить, то уж убили бы — лежать бы не оставили, — заметил следователь ФСБ. — Может, решили просто попугать? Предупредить, чтобы особо не рыпался?

— А куда он рыпается? — спросил Георгий. — Он свое дело делает. Если только узнал что-то, что не положено. Случайно.

— Я за последнее время много чего узнал, — пробормотал я, закрыв глаза, — так мне было удобнее, меньше болела голова. — А сейф заперт?

— Заперт, — ответил Левонидзе. — Ты же даже от меня ключ прячешь.

Это было верно. Ключ я держал в этой же комнате, но в тайнике. Никто бы не догадался. Хотя я хранил его всегда под рукой и, в сущности, на виду у всех — в бутоне розы, который был единственным искусственным среди других живых цветков, стоящих в хрустальной вазе. Но даже если бы его обнаружили — надо еще знать шифровой код замка. А он у меня был швейцарской системы, так что вскрыть сейф можно было только с помощью автогена, да и то если крепко постараться. Я же сейчас больше всего беспокоился о дневнике Стаховой, ее видео- и аудиокассетах и своей картотеке.

— Ну и что же конкретно вы узнали? — спросил Волков-Сухоруков, продолжая прерванный разговор. — Имя убийцы Аллы Борисовны?

— Нет, этого мне выяснить пока что не удалось. Но есть один человек, которого мы как-то упустили из виду. Он держится несколько в тени. И очень хладнокровен.

— Кто же? — спросили они одновременно, нетерпеливо.

— Боюсь ошибиться. Мои подозрения связаны не с уликами, а с областью психиатрии, — ответил я. — А это для следствия слабый аргумент. Зона догадок, умственных рассуждений, копания в прошлом, в истоках поврежденного разума. Блуждание в лабиринтах подсознания, чем я постоянно и занимаюсь. Никаких твердых фактов нет. Так что потерпите, пока я их достану. Тогда и скажу.

— Мы же должны сообща действовать, — заметил Левонидзе. — Хотя бы намекни, что ли? А ну как этот человек убьет нынешней ночью еще кого-то?

— Не думаю. Он сейчас очень занят другим, насколько я понимаю. Более мирным делом.

— Он или она? — пытливо спросил Волков-Сухоруков.

— Оно, — отшутился я и потрогал голову: кажется, я все же получил сотрясение мозга. Кто же меня так удачно приложил сзади? Я теперь не сомневался, что подвергся нападению. Неизвестного злоумышленника. Хотя почему «неизвестного»? У меня были реальные предположения и на этот счет.

— Болит? — посочувствовал Георгий. — Сходить еще за льдом?

— Не надо. Я, наверное, вчера еще и перебрал с вином.

— Понятное дело… Цыгане! — сказал Волков-Сухоруков. — Мы там все крепко приложились к донскому. У самого голова побаливает. У вас тут, в кабинете, есть выпивка?

— Посмотрите в шкафчике.

Следователь достал водку и анисовый ликер. Левонидзе приготовил рюмки. А я, потянувшись с кушетки, поставил на проигрыватель пластинку с музыкой Моцарта. Волшебные флейты как-то сразу освежили мою голову, а коктейль придал дополнительные силы. Некоторое время мы сидели в полном молчании. Настенный циферблат показывал три часа ночи.

— А почему вы не спите? — спросил я.

— Бодрствуем потому, что опасаемся, как бы не произошло очередное убийство в клинике, — ответил Георгий. — Вот тебя же чуть не пристукнули! Мы уже два раза обходили все нежилые помещения.

— Надо бы и в жилые заглянуть, — заметил Волков-Сухоруков, прикладываясь к третьей рюмке. — А чего это вы во сне кричали? Бормотали что-то… про «ауди»?.. Что-то все время отрицали?..

Я несколько смутился, вспоминая свой сон. Меня выручил Левонидзе, которому тоже пришлась по душе водка с анисовым ликером.

— А ты сам получи по тыкве, еще не такой бред запоешь! — сказал он. — Меня другое интересует. Кто мог вывести из строя внутреннюю систему видеослежения?

— На этот вопрос я, пожалуй, смогу вам ответить, — произнес я. — Это тот, кто пытался «залезть» в мой компьютер, чтобы получить доступ к базе данных пациентов. Вернее, его интересовал всего один из них. Но думаю, что он не сумел вскрыть сервер и вывел компьютер из строя. А система видеослежения мешала ему обрести свободу действий.

— Кто же это? — вновь спросили они одновременно.

— Сатоси, — коротко сказал я. — Его интересует физик-ядерщик Точнее, его технические разработки. А если еще точнее, то вся далеко не простая личность Тарасевича, его образ мыслей, характер, отклонения от нормы, детские годы и все прочее, что мы называем «психологическим портретом пациента». Почему? Потому что ему нужно непременно изучить его, нащупать слабые стороны души, болевые точки, прежде чем начать действовать. И тут разумнее и удобнее всего воспользоваться услугами психиатра. То есть уже проведенной мною работой.

— Но… зачем все это нужно японцу? — спросил Георгий.

— Тебе же объяснили! — буркнул Волков-Сухоруков. — Сатоси охотится за секретными лабораторными изысканиями Тарасевича. И, видимо, хочет вербануть нашего физика.

— Я сам засек его на том, что он фотографировал страницы из черновой тетради Евгения Львовича, — добавил я. — Маленькая такая зажигалочка.

— Вот он-то тебя, значит, и долбанул по чердаку, — сказал Георгий.

— Вряд ли. Я смотрел через зеркало-окно. Он не мог меня видеть.

— Но мог чувствовать. Ты еще не знаешь этих япошек! Они же все — ниндзя. Шпионы и самураи.

— В любом случае, дело очень серьезное, — подвел итог Волков-Сухоруков. — Утром я непременно свяжусь с коллегами из ФСБ. Передам им всю информацию. Пусть Сатоси займется соответствующее Управление. Экономический и военный шпионаж — их работа. А моя — выловить Бафомета. Найти убийцу.

— Вместе отыщем, — поддержал его Левонидзе. — Это дело и моей чести. А то я и сам хожу под колпаком. Кстати, не пора ли нам вновь совершить ночной обход?

— А вы лежите, лежите, — обратился ко мне Волков-Сухоруков. — Без вас управимся.

Я все еще чувствовал себя скверно, но не настолько, чтобы отпустить сыщиков одних. Кроме того, у меня мелькнула мысль, что новое убийство в клинике действительно может произойти именно этой ночью, но… без помощи того убийцы, которого мы ищем. Я даже знал, кто должен стать очередной жертвой. Только бы не опоздать.

— Пошли, — сказал я, вставая с кушетки. — Мне невредно прогуляться.

Мы вышли в коридор, и я сразу повел следователей на второй этаж.

— Надо бы сначала осмотреть нежилые помещения, — выразил свое мнение Георгий. Волков-Сухоруков поддержал его.

— После! — буркнул я.

С лестницы навстречу нам спускался задумчиво-отрешенный Бижуцкий. Малиновая пижама сидела на нем, как концертный фрак.

— Этот никогда не спит, — шепнул Левонидзе. — Особенно в полнолуние.

— Куда путь держим? — громко рявкнул Волков-Сухоруков.

Борис Брунович вздрогнул, очнулся и едва не скатился с лестницы.

— Чего вы орете? — зашипел я на рыжеусого сыщика.

— Виноват, — отозвался он. — Но разве не странно, что тут ночью шляются туда-сюда всякие подозрительные личности? Да еще постоянно в пижамах!

— А в чем я, по-вашему, должен ходить? — возмущенно отреагировал Бижуцкий. — Это мой рабочий костюм, если хотите. Пижама, знаете ли, спасла мне жизнь, когда я перелез через подоконник и очутился в доме моего соседа Гуревича. Поэтому-то на меня и не обратили никакого внимания, приняли за своего. Там каждый был кто в чем, даже абсолютно голые, но только не в цивильном платье! А когда я скромно встал в уголке, то…

— Потом, потом! — перебил его Левонидзе. — Не видите разве, что мы заняты?

Я торопливо шел впереди, а остановился лишь перед номером Ларисы Сергеевны Харченко. Постучал, потом толкнул дверь. В комнате горел верхний свет. Мы всей гурьбой вошли в помещение. И замерли.