Когда я вошел в комнату к Нине, она безмятежно спала, даже улыбалась во сне. Я поставил на столик поднос с фруктами и чаем, поправил сползшее одеяло. Вот уж кому было сейчас лучше всех. Уж она-то вне всяких подозрений. Как и Анастасия. «Стоп! — тотчас подумал я. — Анастасия. Как же она вылетела из моей памяти?» Разумеется, у меня и в мыслях не было связывать жену с этим преступлением в гроте, необъективно, следует признать, что исключать из списка пока нельзя никого. Ведь истина, как это ни банально звучит, дороже Платона. Анастасия за последние сутки уже два раза умудрялась покинуть свою «золотую клетку». Почему она не могла сделать этого и в третий раз? К тому же она всегда любила бывать в гроте. Но был ли у нее мотив убить мадам Ползункову? Я сомневался.

Но тут же вспомнил, как она пыталась убить меня каминными щипцами, оставив мне на память шрам на виске. В принципе, ни за что. И если бы я вовремя не отклонился… Случилось это через несколько недель после того происшествия на открытии выставки, когда Анастасию сначала увезли в больницу, а потом я перевел ее в свою клинику. Первое время она вела себя достаточно спокойно и адекватно, поправлялась, ходила где хотела, я этому только радовался. Однажды (была тоже осень) мы втроем сидели в каминной комнате: я, Анастасия и Левонидзе. Мило беседовали. О событии на выставке никто не вспоминал — это была запретная тема. Но Настя сама завела об этом речь.

— Мне все время хочется вспомнить лицо человека, который положил мне в голову пса, — произнесла она, глядя на огонь.

Корю себя за то, что сразу не оборвал этот разговор. Мне надо было увести ее или сменить тему. Но я сказал:

— Ты и не можешь вспомнить, потому что спала.

— Нет, я будто бы находилась в каком-то тумане. Полубодрствовала. Но все вокруг расплывчато, изменчиво, словно смотришь в бинокль, но никак не можешь навести резкость.

(А ведь это я сам тогда погрузил ее с помощью гипноза в сон.)

— Так часто бывает, когда после двенадцатой рюмки водки идет почему-то сразу двадцать вторая, — попытался пошутить Георгий, желая ослабить возникшее напряжение.

Анастасия на шутку не откликнулась, продолжала гнуть свое. И вновь я «прозевал» опасный момент, потому что нельзя быть психиатром собственной жены. Ты всегда останешься субъективен и разоружен.

— Я не видела, как «он» вошел в комнату, — сказала Анастасия, поправляя каминными щипцами поленья, — но ощутила запах… Запах крови и тления. Собачий дух смерти. А потом… он вытащил из сумки эту голову, ия… Его лицо лишь на миг мелькнуло. Но я уже не могла оторвать взгляд от этого страшного «подарка». И не понимала: сплю я, грезится ли это мне или все происходит наяву?

При этих словах Анастасия стала внимательно, пристально смотреть на меня, покачивая в руке каминные щипцы.

— Пойдем отдыхать, — наконец-то спохватился я. — Уже поздно.

— И то верно! — громко и ненатурально зевнул Левонидзе.

— Нет спать, — как-то уж совсем на ломаном языке ответила Анастасия. — Вы не хотите, чтобы я вспомнила. Потому что…

— Потому что зачем тебе вспоминать чье-то лицо? — сказал я, все еще пытаясь смягчить тему. — Чем тебе мое плохо?

И вот тут-то последовал неожиданный удар этими самыми каминными щипцами. Меня спасла лишь реакция бывшего боксера-любителя. Но после этого случая стало опасным оставлять Анастасию без надзора и «в свободном плавании».

Теперь, глядя на спящую Нину, я подумал: возможно, Анастасия действительно видела лицо этого человека, который принес собачью голову. Но не может вспомнить, потому что перенесла шок. Все эти месяцы она мучительно пытается восстановить в памяти ту картину. И когда вспомнит, когда лицо того человека проявится из мрака, произойдет как бы обратная реакция: она освободится от застрявшей в мозгу занозы, выздоровеет.

Мне надо было убедиться в том, что Анастасия вновь никуда не исчезла. Никто ее не похитил, не увел из Загородного Дома, и сама она не «прибилась» к цыганам, которых весьма любила слушать, закрыв глаза. Но это я вспомнил лишь потому, что они пели, плясали и шумели за воротами клиники в лучших традициях русской литературы, словно у них в гостях был «живой труп» Федя Протасов или лесковский очарованный странник. Иногда ненадолго замолкали, а потом песни и музыка вспыхивали с новой пленящей силой. Как сейчас, когда я возвращался в свой кабинет.

Закрыв дверь, я первым делом отдернул шторку фальшивого окна-зеркала, за которым находилась комната Анастасии.

Она спокойно сидела за своим столиком и рисовала. Туда песни цыган не долетали — стены были обиты войлоком. Лицо ее было немного напряжено. Я знал, что у нее в мозгу идет постоянная работа памяти, мысли, крутятся, сталкиваются друг с другом, исчезают, возвращаются. Она пытается вспомнить.

Затем я отодвинул шторки с двух других «окон». В комнате с настоящим камином сидел Сатоси, один. Он листал какую-то дерматиновую, довольно потрепанную тетрадь. Справа, где камин был искусственный, прохаживался Мишель Зубавин. И тоже в одиночестве. Вид у него был весьма сосредоточенный, куда делась его дамская свита и вся разухабистость? Я уже собирался вновь углубиться в картотеку, как вдруг мое внимание привлекло странное поведение обоих этих людей. Может быть, поначалу и не было ничего странного, но настораживающее..

Сатоси достал из кармана зажигалку, хотя раньше я не замечал, чтобы он курил. Зубавин вытащил мобильный телефон. Затем японец стал деловито переворачивать страницы тетрадки и каждый раз щелкать зажигалкой. Не трудно было догадаться, что в руке у него миниатюрный фотоаппарат. «Ловко! — подумал я. — Но что это за тетрадка?» Кажется, я уже видел ее у одного из моих гостей. И готов был поклясться, что не ошибаюсь: она принадлежала очень примечательной личности.

Зубавин между тем, набрав номер, стал говорить:

— Это. Пока делаю все, что могу. Очень мешают. Но в контакт с ней я вошел.

«Кого он имеет в виду? — пронеслось у меня в голове. — Анастасию? Или… Ползункову?» С ней ведь тоже «вошли в контакт». И кому он звонит? Вероятнее всего, своему боссу. Что тотчас же и подтвердилось, поскольку сам Зубавин назвал неизвестного абонента по имени-отчеству:

— Понимаю, Владислав Игоревич, будет сделано. Аккуратно и чисто. Когда вас ждать? Хорошо. Я из нее душу вытрясу, вместе с пленками. Умею обращаться с путанами.

Зубавин закончил разговор и сунул мобильник в карман. Потом рассеянно оглянулся по сторонам, словно ища что-то. И сердито пробормотал:

— Ай да Леночка!.. Ай да сукина дочка! Где же они могут быть? — И вышел из комнаты.

Вскоре закончил фотографировать страницы и Сатоси. Он улыбнулся краешком тонких губ, положил дерматиновую тетрадь на стол, зажигалку спрятал в пиджак Затем неожиданно гортанно выкрикнул:

— Ай-я-а! — и резко выбросил вперед сжатую в кулак руку.

Аккуратно поправил галстук, картинно поклонился сам себе в зеркало (сквозь которое на него смотрел я!) и тоже покинул помещение.

— Замечательно, — произнес я вслух. Нет, недаром мне пришла в голову мысль установить здесь эти фальшивые зеркала-окна. Пригодились в очередной раз. И прежде, во время психотерапевтических сеансов, и сейчас, когда для меня многое прояснилось. По крайней мере, в отношении Сатоси и визита господина Шиманского.

Анастасия продолжала рисовать. Ее все это нисколько не могло затронуть, было чуждо и далеко. И слава богу! Она пребывала в своем мире, куда я пока тщетно пытался получить пропуск. Но мой измученный за последние дни взгляд просто отдыхал на ее лице.

Теперь-то мне было понятно, зачем в клинику прилетел Мишель Зубавин и что нужно его боссу, господину Шиманскому. Вовсе не проснувшиеся отцовские чувства, не встреча с дочерью, не запоздалое раскаяние, а дневник и пленки Лены Стаховой! Очевидно, он также был ее клиентом-любовником и в пылу страсти делился какими-то «экономическими секретами». Самцы во время гона особенно тупы и беспечны, это аксиома. Сколько государственных мужей погорело на этом деле! Не счесть. Возможно, Владислав Игоревич хотел воспользоваться компрометирующей информацией, собранной Еленой Глебовной, на прочих ее высокопоставленных «прихожан». Вся комедия — какой-то якобы праздник в Барвихе По случаю дня рождения Анастасии, требования пилота забрать ее — лишь для отвода глаз, хорошо разыгранный спектакль. Главная цель — иная. Ведь все, по существу, у господина Шиманского сводится к коммерческим интересам, к выгоде, которая может быть либо упущена, либо приобретена. А ведь сверток с документами Стаховой лежал в полуметре от ног Мишеля, в искусственном камине!.. Нужно его немедленно забрать и перепрятать. А заодно, пожалуй, и почитать. Сейчас я был уверен, что он поможет мне решить некоторые загадки.