— У нас чувства! — вставила Ира. Она выглядела наиболее растерянной и несчастной из всех. Мне было ее по-настоящему жаль.
— Лихо! — зааплодировал ведущий. — Святая семейка, черт побери! Вы что же, групповуху по ночам устраиваете?
— Разумеется, нет! — запротестовал Нехорошев, вскочил, потом вновь уселся. — Я люблю всех по отдельности. Для меня все они дороги и представляют из себя как бы единое целое. Это сложная проблема, но, благодаря известному психоаналитику Александру Тропенину, нам удалось ее разрешить.
«Вот придурок, и меня приплел! — подумал я с гневом. — Нужна мне такая пошлая реклама!»
— Что же вы решили? — спросил ведущий, зачем-то поглаживая круглое колено Лизы. Та улыбалась, словно это было вполне естественно. Но Нехорошев опять вскочил и прокричал:
— Не суйся к моим женщинам!
— А что, ревнуешь? — ведущий занял боксерскую стойку.
Я уже понял, что здесь разыгрывается заранее прописанный сценарий. Стало совсем неинтересно смотреть дальше.
— Сядьте, сядьте! — громко сказала Ротова. — Вы хотели узнать, что мы решили? Так я вам отвечу. Мы все пришли к выводу, что нам надо сменить православие на ислам. Да-да, именно на мусульманство! Эта религия позволяет главе семьи, мужу, иметь по крайней мере четырех жен.
— После передачи мы все отправляемся в мечеть, — добавил Нехорошее. — А потом добьемся того, чтобы наш брак был официально узаконен. Даже если для этого придется поехать в Арабские Эмираты.
— Можно и в Татарстан, нечего далеко ездить, — ухмыльнулся ведущий. — Жить как прежде, втихаря, вы уже не хотите?
— Все должно быть по закону шариата, — сказала Ротова. — Я старшая жена, Лиза средняя, Ирочка младшая.
— А четвертую я подберу себе потом, — вставил Нехорошее.
Ирина вдруг начала плакать, а я выключил телевизор. Хватит. Надоело. В конце концов, каждый сходит с ума по-своему. У меня были дела поважнее.
Сменивший Сергея охранник (его звали Геннадий) позвонил мне и доложил, что в небе кружит вертолет. Да я уже и сам, высунувшись из окна, видел барражирующую «стрекозу», выбирающую место для посадки. Никак пожаловал господин Шиманский собственной персоной. Борта вертолета были окрашены в ярко-зеленый цвет.
— А еще тут в сторожке какой-то тип валяется. В юбке. Сергей сказал, что это подполковник. Что с ним делать? — спросил Геннадий.
— Дать похмелиться. Вертолетом займусь сам.
Я поспешил на теннисный корт, откуда стал подавать знаки пилоту, размахивая белым платком. Вскоре ко мне присоединился и Левонидзе, привлеченный стрекотанием лопастей.
— Спортивная модель, — сказал он, задрав голову. — Я на таком летал. Рассчитан на двух человек: пилот-инструктор и пассажир. Кто к нам заявился в гости?
— Шиманский, — коротко отозвался я.
Вертолет некоторое время повисел над нами, накренившись, затем плавно опустился на теннисную площадку. Лопасти продолжали вертеться, но все медленнее и медленнее, замирая. Кабина открылась. На грунтовое покрытие спрыгнул человек в шлеме. Я ошибся: это был не Шиманский. А больше в вертолете никого и не было. «Ну и хорошо!» — подумал я. Встреча с отцом Анастасии мне была не по душе. Я почему-то не ждал от нее ничего конструктивного.
Летчик снял шлем и направился к нам. Лицо его было загорелым, с модной трехдневной щетиной. И вообще выглядел он очень мужественно, как Мэл Гибсон. И такой же бабник — я определил сразу.
— Мишель Зубавин, — представился он, протягивая руку (крепкий парень!). — Референт господина Шиманского и по совместительству его личный пилот. А вы, очевидно, Александр Тропенин?
— Да, — признался я. — Это начальник службы безопасности и тоже по совместительству мой личный телохранитель, Георгий Левонидзе. А где же Владислав Игоревич?
— На подлете к Москве. Мне приказано забрать из вашей клиники Анастасию Владиславовну и переправить ее в Барвиху.
Вот так — ни много ни мало. Даже Левонидзе крякнул от изумления. Чудные все же эти «новые русские», никакие законы им не писаны, в том числе и медицинские показания.
— Это невозможно, — холодно произнес я. — Она нетранспортабельна. Заявляю это как врач и как муж.
— А мне плевать! — весело откликнулся Зубавин. — У меня приказ, и я выполню его любой ценой. Даже если придется действовать силой.
— Вы в своем уме? — вмешался Георгий, оценивающе глядя на задорного пилота. — Как же это у вас получится? Вы залетели не в богадельню для дистрофиков.
— А вот увидите! — нагло усмехнулся летчик.
— Очевидно, у вас в кармане гранатомет, — сказал мой помощник — Придется вызвать охрану.
— Валяйте. Давно хочется размяться. — И Зубавин стал приседать, дергать конечностями и подпрыгивать, как боксер на ринге. Где только господин Шиманский выискал себе такого референта? Не иначе как среди американских «морских котиков».
— Погодите, — произнес я. — Соедините меня с Владиславом Игоревичем.
— Это можно! — Пилот вытащил из комбинезона «трубу», набрал номер. — Говорите.
— Что происходит? — спросил я у олигарха, услышав его голос за пару сотен километром отсюда. — Вы же должны были прилететь сами? И лишь для того, чтобы повидаться с Настей. Поскольку у нее сегодня день рождения. Только поэтому я и разрешил свидание. А вы…
— Да-да, — перебил меня Шиманский. — Я изменил планы. Хочу устроить ей праздник в Барвихе. Вас тоже приглашаю. Гости начнут съезжаться к вечеру. Так что не мешайте Мишелю.
— Нет, — твердо сказал я. — Анастасия не готова к общению с людьми, с такой… публикой. Вы хотите, чтобы у нее вновь наступил душевный слом? Она только-только стала приходить в адекватное состояние. Это невозможно.
— Не стойте у меня на пути, — пригрозил Шиманский. — Я вас в порошок сотру, дорогой зять. Что сказал, то и сделаю.
— Только через мой труп, — зачем-то вырвалось у меня. Но я был возбужден и зол. Что мне отнюдь не свойственно.
— Можно организовать и это, — пообещал тесть.
«И который же это будет по счету мой потенциальный убийца?» — подумал я. Вслух же сказал:
— Будьте благоразумны, Владислав Игоревич. Мы оба хотим Анастасии добра. Велите вашему нукеру отправляться в своем геликоптере обратно. Пусть попорхает где-нибудь над историческими памятниками Москвы. Авось не собьют.
В трубке наступило минутное молчание.
— Вот что мы сделаем, — произнес наконец Шиманский. — Я сам к вам приеду во второй половине дня. И мы решим эту проблему. А Мишель пока останется у вас.
— Только скажите ему, чтобы он не удалялся от своего вертолета дальше, чем на пятнадцать метров. Завтрак ему принесут сюда.
Я протянул трубку Зубавину. Тот выслушал босса и кивнул. Потом белозубо улыбнулся и нахально спросил:
— А симпатичные медсестры у вас тут водятся?
— Я вам пришлю одну, — пообещал я, имея в виду, разумеется, Параджиеву, которая как раз маячила у входа в клинику.
День начинался непредсказуемо и обещал быть бурным.
— За этим героем в шлеме и с пропеллером надо последить, — сказал Левонидзе, когда мы шли к дому, выразив и мою мысль. — Я знаю таких «крутых». Думает, раз за его спиной босс, то и он тоже ухватил черта за хвост. Это же надо набраться такой наглости! — прилететь одному и решить, что здесь можно всех отдубасить! Зря ты мне не позволил ему врезать.
— Что-то не помню, чтобы я тебе этого запрещал.
— Ну… я и так догадался. Тоже мне рейнджер техасский!
Видимо, самолюбие Левонидзе было сильно задето. Меня же больше волновало другое.
— Пилот ни при чем, — сказал я. — Он, кажется, славный парень. Даже понравился мне своей естественной простотой. Но подобные люди служат энергетической подпиткой для шиманских. Которые никогда не остановятся перед большой кровью ради своих целей. Вот они пошли и в который раз начали обгладывать Русь. Почему, за что?
— Ну и почему же? — спросил Георгий. — И откуда пришли?
— Потому что Россия красива, совершенна, в каком-то смысле, она манит, увлекает за собой, как таинственная Незнакомка Блока. Они даже любят ее за эту красоту и непосильные им загадки ее существования, предначертанное™ в судьбах мира. Но не могут ее не есть, не грызть, полагая, что, насытившись плотью, приобщатся и к ее духу. Станут также совершенны и прекрасны. Но это — как причастие в храме: нельзя наесться и напиться, забрав себе все просфорки и чашу с освященным вином, тело и кровь Христову. Негодно обжираться святыми дарами, думая, что чем больше — тем лучше, тем спасительнее. Будет несварение души. А пришли они, как всегда, из-за наших спин. Из-за христианства, как новые язычники. Об таких потрешься — загадишься. Заразишься, как этот прилетевший Карлсон.
