— Нас тянуло друг к другу, потому что мы были с ней людьми одного круга, одних взглядов. Одинокие, непонятые души, если хотите.
«Нет, не хочу», — вертелось у меня в голове, готовое сорваться с языка.
— После вернисажа мы стали встречаться довольно часто. И все время на людях — то в концертном зале, то в парке, то в укромном кафе. Мы много разговаривали, обменивались впечатлениями, смеялись, даже строили какие-то иллюзорные планы на будущее. Плотская близость была как-то далека от нас, не представлялась главным. Родство душ — вот что возвышало наши отношения, окрашивало их в самый яркий, небесной голубизны цвет. Вы скажете, что это половая холодность с нашей стороны?
— Нет, не скажу, — ответил я. Мне становилось все скучнее, и я едва не зевнул, поэтому быстро добавил: — Есть же любовь земная и небесная. И многие могли бы вам позавидовать, потому что все, что вы рассказываете, достойно пера Шиллера.
— По крайней мере, все было так романтично и сказочно, как во сне, — кивнул Он. — Я был как Ланселот, а она — как леди Гвенивера при стареющем короле Артуре. Рано или поздно она должна была ему изменить, соединиться со мной, ее верным рыцарем.
— Так оно и случилось? — предположил я.
— Погодите, — ответил он, устремив взор на пылающие в камине поленья. Прошло несколько минут, прежде чем он вышел из транса.
Я терпеливо ждал, стараясь вновь подавить зевоту.
— Я предложил ей бежать в Америку, — сказал наконец этот Ланселот. — У меня есть там небольшая вилла в Санта-Барбаре. Но она отказалась.
— Напрасно, — вставил я, чтобы хоть что-то сказать: скулы сводило невыносимо. — Чем жить с нелюбимым мужем, лучше отдаться своим чувствам, плыть по воле волн.
— Да-да. То же самое сказал ей и я. Тогда она пригласила меня к себе домой. Думаю, это было сделано специально: пришел час, когда мы должны были испытать телесную близость. Стать наконец-то настоящими любовниками.
— Разумно, — вновь сказал я, прикрывая ладонью рот.
— Ее мужа в тот день дома не было. Он уехал на какой-то конгресс медиков. Я примчался с букетом роз — она очень любила цветы, — и мы упали друг другу в объятия…
— Поздравляю.
— Не спешите. Мы остались одни, страстно целовались, но когда я начал ее раздевать — раздался звонок в дверь. Как в плохом романе (тут уже не Шиллер, а «Скверный анекдот» Достоевского), вернулся ее супруг. Что мне оставалось делать? Прыгать с двенадцатого этажа? Я еле успел спрятаться в стенной шкаф.
— Дали бы ему пощечину и объяснились, — сказал я.
— Нет уж, дудки! — ответил «рыцарь Круглого стола». -Физически я весьма слаб, как вы знаете. А у него в коридоре лежали пудовые гири. Поэтому я предпочел некоторое время побыть наедине с его костюмами и галстуками. Слава богу, муж ни о чем не догадался. Короче, он заехал за женой, и они уехали на какую-то встречу. Я же, пропитавшись нафталином, выбрался из шкафа и тоже покинул эту квартиру на проспекте Мира.
С этого момента я стал слушать господина Гоха более внимательно. Кое-что заинтересовало меня.
— Я все же сумел уговорить ее бежать в Штаты, — продолжил пианист. — Не знаю, почему она изменила свое решение. Наверное, поняла, что с этим мерзавцем, ее мужем, счастья не будет никогда. Но поставила одно условие: бежать после ее персональной выставки в одной очень модной галерее.
— Она что же — художница? — спросил я.
— Да, и очень талантливая. Человек искусства. Я же говорил, что мы родственные души?
— Говорили. А как ее зовут?
— Анастасия, — коротко ответил Леонид Маркович.
Если бы сейчас здесь взорвалась граната, я бы, наверное, меньше удивился. Но выдержка у меня отменная. Я лишь отвел взгляд в сторону.
— На выставке в галерее произошел какой-то конфуз, — проговорил господин Гох медленно. — Меня там не было, я не в курсе, поскольку в это время гастролировал в Италии. Но билеты в Америку у меня уже были куплены. Анастасию, как мне позже рассказывали, увезли в больницу. А потом она и вовсе… исчезла. Я человек далеко не практичный, совершенно не предполагал — как и где ее искать? Не расспрашивать же об этом ее жирного мужа-подонка?
— Почему же он «жирный»? — не утерпел я. — И такой ли уж «подонок» и «негодяй»?
— Ну… мне так кажется. Словом, я потерял всякую надежду ее разыскать и встретить. У меня наступила депрессия, кризис в творчестве. Появились всякие суицидные мысли. Я страшно переживал.
— Еще бы! — пробормотал я.
— Я начал путешествовать по Европе, Японии. Потом мои добрые знакомые посоветовали обратиться к вам. И вот представьте себе, дорогой Александр Анатольевич! — сегодня ночью, во время грозы, я выглянул в окно и в свете блеснувшей молнии вдруг увидел на аллее парка ее! Она шла с распущенными волосами, словно плыла по воздуху! И я едва не умер от разрыва сердца.
— Вам померещилось, — произнес я скупо.
— Нет, ошибиться я не мог! Не верю.
— Во время грозы бывают всякие оптические обманы. Эффект преломления зрительных образов, возникших в мозгу.
— Разве? А я ведь бросился ее искать. Сам промок до нитки.
— Ну и напрасно. И за цветочной вазой зря прятались, — жестко сказал я. — Здесь вашей «Анастасии» нет. Ложитесь-ка лучше спать.
Сэр Гох уныло поглядел. Мне его даже стало немного жаль. Но внутри, как это ни странно для психиатра, все клокотало.
— Я еще побуду здесь, возле камина, — печально промолвил Леонид Маркович, устремив взгляд на языки пламени.
Неужели Анастасия действительно намеревалась сбежать от меня в Штаты с этим человеком? Я не мог поверить, меряя широкими саженками в бассейне одну дюжину метров за другой. Физические упражнения возвращают душевное спокойствие. Топорков-младший тут абсолютно прав. Мне припомнилось, как странно и рассеянно вела себя Настя накануне выставки. Тогда я приписал это естественному волнению перед первым показом на публике ее картин. Но, видимо, ошибался… Психоаналитик фигов, дурья башка! Сапожник без сапог. Вот уж поистине — имеющий глаза, но не видит! Человек в шортах, утонувший в трудах Фрейда, Юма, Морено и прочих балбесов. Я и сейчас чуть не утонул, наглотавшись воды с хлоркой, потому что у меня вдруг свело судорогой икры ног и защемило сердце. Но все же доплыл до бортика и вылез на кафельный пол. Перед глазами стояла та сцена, когда я вернулся с конгресса психиатров в нашу квартиру, а Анастасия как-то нервно курила, отвечала на вопросы невпопад и постаралась поскорее увести меня на какую-то концертную площадку. Если бы я только знал, что в стенном шкафу между моих пиджаков сидит эта клавиша от фортепьяно, то… То что бы я сделал? Король Артур из меня тоже никакой. Скорее всего, я просто ушел бы сам. Навсегда.
— Вот вы где! — раздался надо мной чей-то голос.
Я все еще лежал на кафельном полу бассейна, восстанавливая сердечный ритм. Открыв глаза, увидел в пяти шагах от меня человека в каком-то зеленом просторном балахоне. На ногах у него были бахилы, на лицо натянута гуттаперчевая маска свиньи. Этакая милая хрюша с розовым пятачком. Но голос звучал глухо, серьезно, даже сурово:
— Поплавали? Молодца. Ловите последний миг удовольствия. Скоро ваша жизнь превратится в сплошной кошмар. Узнаете, что такое настоящий страх и безумие на собственной шкуре.
Что еще за шутки? — проговорил я. — Кто вы? А ну-ка, скиньте эту дурацкую маску!
Человек засмеялся, почти захохотал и побежал к двери. Я не смог бы его догнать, потому что икроножные мышцы все еще сводила судорога. А странный ночной гость повернулся и прокричал:
— Помните — кошмар! Я всегда буду у вас за спиной.
Он скрылся за дверью. Я даже не смог понять — кто э го был: мужчина или женщина. Кто-то из обитателей Загородного Дома решил надо мной поиздеваться. Розыгрыш? Или все гораздо серьезнее? Угроза? Предупреждение? Вызов?
Я поднялся, сделал несколько наклонов и приседаний, потом вытерся насухо махровым полотенцем и не спеша оделся. В коридоре за дверью обнаружил зеленый балахон, бахилы и маску. Этот человек, убегая, сбросил свой маскарадный камуфляж. Что ж, разумно и предусмотрительно. Если это была акция устрашения, то «хряк» подготовился к ней основательно. Уж не тот ли самый это Бафомет, о котором твердит Волков-Сухоруков? Или… ко мне явился представитель ордена Зеленого Дракона? «Полярные зеленые», как называли их Каллистрат со Стоячим?.. Мистика! История Загородного Дома превращается в голливудский триллер.
