У Майка и Хоуп не было детей — по взаимному соглашению. Майк никогда не проявлял ни малейшей заинтересованности, а Хоуп всегда шутила, что она «антинаталистка»[42]. Это не оправдание для защиты от разочарований, которые следуют после рождения ребенка, а ее искренний и совершенно добровольный выбор. «У меня отсутствует материнский инстинкт, — радостно заявляет она, если поднимается эта тема. — Напрочь. И я этим даже не интересуюсь». Она всегда была такой. Например, когда ей было десять лет, мои родители предложили ей завести кролика, но она отказалась. Тогда они предложили ей песчанку, но она вежливо отклонила и эту кандидатуру. Хоуп объяснила, что не хочет ухаживать за кроликом, песчанкой, мышкой и, честно говоря, за кем бы то ни было, и это упорство со временем перенеслось на детей. Она сказала мне еще давно, что не хочет никакой ответственности, связанной с детьми, никакого «хаоса» и «ералаша».

Впрочем, она мила с чужими детьми. Возится с ними, играет в «ку-ку» и «сороку-ворону», но потом с нескрываемой радостью возвращает их родителям. Они с Майком женаты уже шесть лет, и на первом свидании она сказала ему, что не хочет детей и что никогда не передумает, поэтому важно, чтобы он учел это с самого начала. И он так влюбился в нее, что согласился. Фелисити однажды спросила его, не жалеет ли он о своем решении, на что он только пожал плечами и сказал, что это «вопрос любви».

Но у них с Хоуп не жизнь, а сказка. Огромный, безумно роскошный дом в Холланд-парке, оснащенный всеми последними новинками, включая плиту, которая стоила им шесть тысяч и которой они почти не пользуются, потому что все время едят в ресторанах. Незабываемые поездки — слышали бы вы, как они скулили, когда оказалось, что «конкорды» больше не летают. Выходные в Париже и Праге. Хоуп ведет такую жизнь, о какой мечтала. Не думаю, что она позволит чему бы то ни было нарушить эту гармонию.

Я бросила взгляд в дальний конец церкви. Флисс и Хью еще не приехали. Я не возмущалась. Мне было приятно сидеть рядом с родителями и болтать шепотом. Они не могут часто бывать в Лондоне — у них домашняя гостиница, большой фермерский дом, к тому же живут довольно далеко отсюда, на севере страны. Мы выросли в Илинге, а пять лет назад родители уехали в Низер-Попплетон, живописную деревню в Йоркшире, где прошло детство мамы.

— Ну что ж, Лора, — сказала она мне, когда орган начал играть токкату Пахабеля. — Мы с тобой видимся не так часто, как я бы хотела, поэтому расскажи мне, — я напряглась, — как у тебя дела на личном фронте? Познакомилась с кем-нибудь? — многозначительно спросила она. — Я знаю, что Флисс пригласила одного-двух холостых мужчин на сегодняшнее мероприятие. — У меня сердце екнуло. Я и забыла.

— Они ей не понадобятся, — заявила Хоуп, обмахивая свои туфли от Гуччи шелковым носовым платком. — Она снова встречается с Люком.

— Откуда ты знаешь? — возмутилась я.

— Фелисити мне сказала. Ты же знаешь, она такое трепло. Даже специально позвонила мне — вот как ее распирало. — Я закатила глаза.

— С Люком? — изумленно произнесла мама. — С Люком из университета? — Кровь прилила к моему лицу. — Ты опять встречаешься с этим Люком?

— Ну… — Я не хотела преувеличивать значимость события. — Просто нам довелось снова встретиться, вот и все. — И я рассказала ей о том, как он пришел на шоу.

— О, Люк мне так нравился! — воскликнула она. Я вспомнила, что те же самые слова она повторяла после нашего разрыва. «Как мне нравился Люк! — с горечью говорила она по сто раз на дню. — Ах как же он мне нравился!». — Дерек. — Мама пихнула папу локтем в бок. — Она снова встречается с Люком.

— С кем?

— С Люком. Наша Лора снова встречается с тем Люком. Помнишь Люка? Который из Кембриджа. Ну тот. Который ее тогда бросил.

— Мам!

— Прости, детка, но твой папа не очень хорошо слышит. А вот мне Люк нравился, — снова сказала она. — Нет, он был такой забавный. — А это, как я поняла, был камень в огород Ника, которого родители считали слишком серьезным, и сдается мне, именно по этой причине он мне и поправился. С особой антипатией относилась к нему Фелисити.

«Корчит из себя важную птицу, — слышала я, как она говорила о нем родителям за неделю до свадьбы. — Я понимаю, что он хороший парень и все такое, но с ним не так уж весело, не так ли?» Я чувствовала себя обманутой, потому что знала: она права — Ник никогда не был душой компании. Но он был интересным и любящим, надежным и хорошим; с ним я чувствовала себя, что называется, как за каменной стеной. Или мне только казалось…

— Помнится, у Люка всегда в запасе была парочка светских новостей, — добавила мама с восхищением. — Он всегда приберегал такие вещи, чтобы при случае блеснуть. Как же там? Что у москита сорок шесть зубов. Ты представляешь? Сорок шесть зубов! У москита! Никогда не забуду. То есть это ведь больше, чем у нас, да?

— Нет, если не считать молочные зубы, — сказал папа. — Тогда получится сорок два.

— Не сорок шесть, — возразила я. — Сорок семь. И это не светская новость, мама.

— Нет?

— Нет. Это бесполезные сведения.

— Одно и то же.

— Нет. Не одно и то же — очень важно различать. Светские новости относятся к поп-культуре — что с кем случилось в сериалах, или сколько платят футбольным игрокам, или кто делает педикюр Виктории Бекхэм. Бесполезные сведения — совсем другое: это информация об удивительных, но совершенно никому не нужных вещах — например, что у Анны Болейн было три груди.

— Правда? — воскликнули все в один голос.

— Да — и шесть пальцев на левой руке. Или что у новорожденных нет коленных чашечек.

— Правда?

— Да — они не развиты у них до двух лет. Или что у осьминога три сердца.

— Серьезно?

— Вот что такое бесполезные сведения, — объяснила я и с гордостью добавила: — Люк на этом собаку съел. И привлек своими «знаниями» меня.

Я, конечно, тоже приметила его — в университете, но никак не ожидала, что он обратит на меня внимание. Однажды вечером он подошел ко мне на вечеринке, где я только подпирала стенки и смотрела, как другие танцуют, просто молча встал рядом, потягивая пиво из бутылки от какого-то дизайнера. А потом, даже не представившись толком и не глядя на меня, спросил: «А ты знаешь, что отпечатки пальцев коалы неотличимы от отпечатков людей?»

— В самом деле? — спросила я, неторопливо поворачиваясь в его сторону и стараясь не показывать, что у меня чуть сердце из груди не выпрыгнуло от радости.

— Это может вызвать большую путаницу, например на месте преступления. — Он снова глотнул пива. — Даже судебные ошибки.

— Какой ужас!

Он кивнул, разделив мое мнение:

— Да. А ты знаешь, что… улитка спаривается раз в жизни?

Я посмотрела на него и почувствовала, как мои ноги становятся ватными…

— Не могу сказать, чтобы я это знала.

— А ты знаешь, — теперь он смотрел на меня, — что у Гитлера и Наполеона было только одно яичко?

— В смысле? На двоих?

Он глотнул пива и мотнул головой:

— У каждого.

— Ну надо же, — сказала я.

А потом к нему подошла какая-то девица и утащила его на танцпол, и больше поговорить с ним мне не удалось. Но всякий раз как мы встречались опять, он снова становился рядом со мной и очень тихо говорил: «А ты знаешь…» — а потом следовал какой-нибудь занимательный, но на сто процентов бесполезный факт. Вплоть до одного дня, когда он подошел ко мне и завел свое обычное: «Ты знаешь…»

— Да? — вежливо произнесла я в ответ.

— Что я в тебя влюблен?..

— А куда Люк делся потом? — спросил папа.

— Они расстались. У него девочка. И галерея. Где Флисс? — Я взглянула в дальний конец церкви. Когда я посмотрела туда, какой-то лысый человек лет пятидесяти, сидевший примерно в пяти рядах от нас, помахал мне рукой. Поскольку я понятия не имела, кто это такой, то сделала вид, что не обратила внимания; кроме того, пожаловала Фелисити. Я даже подумала, что сейчас грянет «Прибытие царицы Савской» — до того величественно двигалась она по проходу. Фелисити просто обожает всеобщее внимание. Это она должна была стать телеведущей, а не я.