На следующий день по приезде в Путивль «Пётр» приказал вывести из тюрьмы всех дворян, пленённых Болотниковым во время похода на Москву и присланных для государева суда. Илейка потребовал, чтобы каждый из заключённых подходил к нему и на коленях целовал крест в знак верности.
Подведённый первым князь Бахтияров, бывший до Шаховского воеводой в Путивле, не только не встал на колени, но напротив — с гневом плюнул в лицо самозванцу. Разъярившийся Илейка под восторженные вопли казаков, собравшихся на площади, приказал разрубить князя на куски на глазах домочадцев, а дочь приказал оттащить в дом, где он остановился, — «на позор, на постелю». Затем настал черёд князей Черкасского, Ростовского, Коркодинова и других знатных узников. Казаки изощрялись в кознях пострашнее — кого прибили гвоздями за руки и за ноги к крепостной стене, а затем расстреливали из пищалей, кого топили во рву, кого резали на части. Игумена Дионисия из путивльского монастыря за то, что объявил «царевича» самозванцем, сбросили с крепостной башни.
Потехи эти казаки сопровождали криками:
— Это вам за наших товарищей, которых Шуйский, взяв в полон, подло утопил!
Впрочем, не только казнями занимался царевич. Он сформировал большое войско и отрядил его на помощь Болотникову, который из последних сил удерживал Калугу. По иронии судьбы этот отряд возглавил князь Андрей Телятевский, бывший господин Болотникова. На реке Пчельне, в сорока вёрстах от Калуги, их встретил отряд московского воинства, присланный Иваном Шуйским. Его возглавляли Иван Воротынский и предатель Истома Пашков. Узнав о приближении помощи, Иван Болотников внезапно ударил по основным войскам. Вылазка его была настолько ошеломляющей, что войска Шуйского бежали, бросив осадные орудия. Лишь Михаил Скопин-Шуйский сумел вывести свой полк в относительном порядке.
Силы повстанцев объединились. Болотников увёл своих измождённых воинов в Тулу, оставив в Калуге лишь небольшой отряд немецких наёмников. Остался здесь и Конрад Буссов; отправив с Болотниковым своего старшего сына.
Встреча Болотникова с «царевичем» произвела на него безрадостное впечатление. По иерархии, созданной при дворе «Петра», сам прославленный полководец и его атаман Юрий Беззубцев оказались значительно ниже, чем князья Григорий Шаховской и Андрей Телятевский. Отныне те стали главными воеводами, чьи приказы должен был исполнять Болотников. По этой причине провалился поход повстанцев на Москву. Царским воеводам удалось разгромить передовую армию, вышедшую из Тулы, под командованием Андрея Телятевского недалеко от Каширы на речке Восме.
Царское воинство возглавлял князь Андрей Голицын. Ему в помощь были приданы рязанские полки во главе с Борисом Лыковым и Прокопием Ляпуновым, повернувшим своё оружие против недавних товарищей без особых угрызений совести.
...Государь Василий Шуйский выступил из Москвы в Серпухов со всем своим двором и московскими стрельцами за две недели до битвы на Восме. Двигались не торопясь. С двух сторон царской колымаги с копьями наперевес следовали двести стольников. Был среди них и князь Дмитрий Пожарский, вновь нёсший свою службу при государе.
В Серпухове царь поджидал подхода ополченцев со всех уголков подвластной ему территории России. Каждому из подоспевших воинов приказные выдавали месячное жалованье в размере двух рублей.
Узнав о победе Голицына, Василий двинул вперёд к Туле три полка под командованием Михаила Скопина-Шуйского. На реке Воронье произошла новая битва, окончившаяся вновь победой царского воинства.
Свою ставку Шуйский оборудовал в семи вёрстах от Тулы, в селе князя Вельяминова. К тому времени, когда все царские войска были в сборе, они кольцом окружили Тульский острог, простреливая его осадными орудиями с двух сторон.
Однако осаждённые и не думали падать духом, делая в день по три-четыре вылазки против врага. В этих вылазках отличились Болотников и Беззубцев. «Царевич Пётр», а также его близкие бояре отнюдь не стремились лично блеснуть воинским искусством, предпочитая отсиживаться за пиршественным столом.
Заканчивалось лето, а конца осады не было видно. Шуйский приуныл и начал искать предлог вернуться в Москву. Но мешала данная им торжественная клятва не возвращаться без победы. Его отъезд мог стать плохим примером. И так уже, несмотря на строгости, участились случаи самовольного отъезда дворян к своим поместьям.
Штурмовать Тульский острог было бесполезно — кроме каменных стен кремля, крепость окружал вал из мощных дубовых брёвен, не поддающихся раскалённым ядрам. Вал этот упирался в реку Упу. В отличие от других крепостей Тульский кремль находился не на горе, а в низине. На эту особенность обратил внимание сын боярский Иван Кровков. Он подал челобитную в Разрядный приказ с предложением затопить Тулу, запрудив реку Упу.
Оживившийся царь, ибо придумка Кровкова была в его духе, несмотря на скаредность, приказал отпустить наличные средства на строительство плотины через реку и дамбы, чтобы вода не прошла мимо города. Тысячи посошных людей с подводами сгонялись под Тулу из окрестных деревень. Вместе с ратниками они рубили лес, свозили солому и землю в рогожных мешках. В октябре, когда пошли осенние паводковые воды, плотина была готова. В течение нескольких часов все улицы и подвалы были затоплены, передвигаться можно было только на лодках. Были уничтожены запасы соли, подмок хлеб. Наступил страшный голод.
Казаки и посадский люд Тулы собрались на сход и потребовали ответа от «царевича» и князя Шаховского, где обещанная помощь государя Димитрия Ивановича. Перетрусивший воевода сослался на Болотникова.
Гигант снял шлем, широко перекрестился и, поклонившись собравшимся, сказал:
— Люди добрые! Клянусь вам святым, что я встречал в Самборе человека, который сказал мне, что он — государь Димитрий Иванович. Я много раз посылал за ним гонцов. Последний раз атамана Ивана Заруцкого[79], но ответа никакого не получил. Теперь я не знаю, был ли то подлинно государь. Но я поклялся этому человеку жизнь свою отдать за государя и слову своему не изменю.
Гул пошёл среди казаков.
— За что же мы погибаем, ежели ты сам не веришь?
— Поступайте как знаете! — сказал тихо богатырь и опустил голову.
Казачий круг вступил в переговоры с Шуйским. Обрадованный царь охотно принял все условия осаждённых: всех отпустить, кто куда захочет, тех, кто пожелает, взять к себе на службу и платить столько же, сколько и своим ратным людям. Особой клятвы потребовали казаки от Шуйского, что он даёт свободу Болотникову, «царевичу Петру» и другим вождям повстанческого лагеря. Шуйский торжественно подписал договор, и Тула открыла свои ворота царским войскам.
Осторожный Шуйский, боясь новых волнений, отпускал казаков с миром. Вождей отвезли в Москву, но старый обманщик и не подумал сдержать своё слово и освободить их. После снятия допросов с пытками «царевич Пётр», рассказавший всю свою историю без утайки, был повешен на Серпуховских воротах Москвы. Болотников был заточен в Каргополе. Та же судьба постигла и других атаманов. Князя Шаховского постригли в монахи. Избегли наказания только двое — князь Андрей Телятевский и атаман Юрий Беззубцев. По-видимому, эти двое оказали тайные услуги Шуйскому, подбив казаков выступить против своих предводителей.
Но власть на лжи — слабая власть. Не успел ещё заплясать на виселице «царевич Пётр», как в Москву пришли известия о новых самозванцах.
У казаков вновь появился «царевич Пётр», в Астрахани — Август. Кто-то назвался Иваном Ивановичем, сыном Ивана Грозного от Колтовской, потом появился Лаврентий, сын убитого отцом царевича Ивана. Больше всего детей оказалось у Фёдора Ивановича — Фёдор, Ерофей, Клементий, Савелий, Семён, Василий, Гаврило, Мартын.
Но по-прежнему самым грозным для Шуйского было имя Димитрия, с новой ратью идущего к Москве.
«Как родня его, так и он сам с начала своей жизни при всех царях получить власть желал и разнообразное зло всегда замышлял против государей своих: с давних пор были они властолюбцы, а не боголюбцы. Так с большим трудом получил Василий царский скипетр, неправедный и коварный свой изменнический пот утерши, в сонм царствующих вошёл, предков своих превзошёл. Ласковым участием привлекая и заботясь обо всех, спеша давать обещания милостивые всем нуждающимся, милости и благодеяния всем людям суля, — этими словами во множестве людей он хотел любовь возбудить и вызвать их похвалы. Но делая всё это, он лукавил перед людским родом, не только в этом, но и во многих других делах: войдя в соборную церковь Божьей Матери, неистовой дерзостью преисполнившись и «не в Боге полагая крепость свою», как сказано, он взял честное всесильное наше оружие божественное, Христа, Бога нашего, святой чтимый крест, и обратился самодержец, новоизбранный царь, к людям, благодарность высказал и коварно крест целовал, присягу дал сам. Так всей земле он присягнул, обещая делать угодное всем, в царстве его живущим. О беда! О скорей! Только ради скоропреходящей жизни этой властью обольщается царь и присягой связывает себя, хотя никто из людей этого от него не требовал; по собственной воле он дал присягу, будучи властолюбцем, а не боголюбцем. Только на земле он желал прославиться, а не на небесах. Но разве знает человеческая природа, к чему приводят желания её? Как только ту присягу произнёс владыка, наказал его Бог неразумением, так что он стал совершать недостойные дела и тем нарушил присягу свою. И восстала против него держава его, и все нарушили присягу, которую дали ему; и в дни царства его всякая правда уснула, и суда истинного не было, и всякая добродетель иссякла.
