Тем более, что ни проверкой фактов, о которых писали в протоколе, ни изучением явления никогда не занимались профессиональные ученые. Почему?! Причина, мне думается, вот в чем.

Эти служебные записки о положении дел во вверенной чиновникам территории писались всеми, кто представлял власть империи на местах; и чиновники из Иллирии, Хорватии и Сербии, среди всего прочего, писали и о вампирах. Были это мелкие провинциальные чиновники, которым и образование, и положение в обществе не позволяло рассчитывать на хорошую карьеру; словом, это небольшие птицы имперской австрийской бюрократии, и в столичной Вене отношение к их отчетам было самое простое — просмотреть и быстренько положить под сукно. А уж описание охоты на вампиров вызывало разве что приступы веселья.

Тем более на местах, в населенных славянами землях, имперский чиновник был онемеченным славянином — то есть немного местным. Такой человек хорошо знал местные условия, но доверия в Вене тем более не вызывал, и очень часто он излагал свои мысли на таким плохом немецким языке, что и прочитать-то было непросто.

Или же чиновник-немец приезжал из столицы, делал инспекционную поездку. Но этот чиновник плохо знал язык славян, еще хуже — их привычки и нравы, а народные представления о мире последовательно считал суевериями и предрассудками невежественного народа.

Такому чиновнику тоже могли рассказать о вампирах, но как он отнесся бы к ним, нетрудно себе представить.

Что касается офицеров провинциальных гарнизонов… О российских гарнизонных офицерах много писал А.И. Куприн, и, надо сказать, это довольно мрачные описания. Даже самое сочувственное описание Александра Ивановича оставляет чувство то ли жути, то ли попросту гадливости: перед читателем предстают какие-то спивающиеся, деградирующие на глазах личности, почти лишенные любых духовных интересов, основные занятия которых— пьянство и хождение по бабам. А поскольку баб немного, меняют их часто, женщины ходят по кругу… В общем, ужас.

Уверяю вас, дорогие мои читатели, австрийцы относились к своим гарнизонным офицерам точно так же (кое-что об этом можно почерпнуть и у Стефана Цвейга), если не хуже. И их подписи под документами воспринимались, скорее всего, однозначно — допились ребята.

Представьте себе, дорогой читатель, что герои Куприна прислали в Петербург, году в 1820 или 1840, обширный документ, в котором подробно излагали бы, как сбивали из полковых пушек Соловьев-разбойников с дубов или прочесывали лес в поисках кикиморы, высосавшей кровь из дочки полковника… Честно говоря, я почти уверен: в Российской империи такой документ просто не мог бы появиться на свет — его никто не решился бы написать и отослать… даже если бы в гарнизонный городок вломился бы Змей Горыныч или во время маневров в каком-нибудь глухом уголке Курской губернии была бы подбита ступа с Бабой Ягой, чему были бы тысячи свидетелей. Так что в Австрийской (с 1848 года — Австро-Венгерской) империи дело обстояло еще не самым худшим образом…

Не надо считать австрийских немцев расистами — это глубоко несправедливо. Империя Габсбургов с XVI века сложилась как многонациональное государство. Немцы в нем были самым культурным и самым сильным элементом; империя и возникла как результат завоевания немцами земель славян и венгров.

Официальный язык делопроизводства, культуры и науки был немецкий; всякий, кто получал хоть какое-то образование или поступал на службу, волей-неволей учил немецкий язык (как в Российской империи — русский). В Австро-Венгерской империи семья всякого образованного человека, тем более офицера или чиновника, постепенно онемечивалась. Это не мешало ни венграм графам Сечени, ни графам Черноу, происходившим от славянина Михая Черного, стать приближенными австрийских императоров и входить в круг венской столичной знати.

Но славяне в Австрийской империи были или подозрительным, политически неблагонадежным меньшинством, как поляки, или отсталыми в культурном отношении, в основном деревенскими людьми, в среде которых не исчезли даже кровная месть и племенные отношения (как черногорцы). Ну и мало ли что они могли там рассказывать, эти подозрительные мятежники или необразованные дикари?!

Правда, вампиров побаивались и сами венгры… Но мало ли что болтает мужичье даже самых культурных народов?!

Причины, по которым и официальные власти Австрийской империи, и официальная наука игнорировали сведения о вампирах, к сожалению, очевидны.

Но если уж мы говорим об этом загадочном и жутком явлении — обратим внимание, как четко привязано оно к совершенно определенному месту! Где говорят о вампирах, где берегутся от них? Это южная Польша, Венгрия, область распространения южных славян и немецкие земли по Дунаю… Причем не по всему Дунаю, а как раз в его среднем течении — там, куда с XVI—XVII веков, после завоевания славянских земель, потянулся поток немецких колонистов.

Немцы оседали на землю, приехав во владения Габсбургов — Австро-Венгерскую империю — навсегда; появлялись на свет новые поколения, для которых Австрия была уже не дальней восточной землей, отбитой у варваров, а родиной. И эти немцы, коренные для новых мест расселения, тоже стали рассказывать о вампирах!

Их легенды и мифы европейская наука так же высокомерно третировала, как «предрассудки» венгров и славян, в чем трудно не увидеть какую-то мрачную справедливость.

Заметим — я не настаиваю ни на чем и не берусь утверждать решительно ничего. Единственное, что я берусь утверждать:

Во-первых, Проспер Мериме, рассказывая о вампирах в своей «Гузле», опирался на подлинные документы.

Во-вторых, эти документы никогда и никем не были дотошно изучены, а содержащиеся в них сведения — проверены.

Вот и все.

Эта история тоже рассказана мне Сергеем Белецким, и тоже в Институте истории материальной культуры. У этой истории тоже очень конкретная привязка к месту и ко времени, и ей тоже есть множество свидетелей.

Было это в 1980 году, в Бежаинском районе, под Псковом, во время раскопок городища Ржева Пустая. Жили археологи в деревне Подоржевка.

А совсем недалеко от этого места, на ручье Промежице, в 6—8 километрах от Пскова, стоял каменный идол, как иногда называют таких — каменная баба. Археологи датируют такие изваяния последней четвертью 1 тысячелетия по Р.Х., то есть создан был идол примерно в те времена, когда славянское население утверждалось в Прибалтике, отвоевывая эту землю у финно-угорских племен. Время нападений скандинавов на Старую Ладогу и Новгород [], жесточайшей войны раннего Средневековья, войны всех против всех.

С тех времен уцелело всего несколько каменных идолов; самый доступный них из для широкой публики находится на Савкиной Горке в Пушкинских горах. Этого идола Семен Степанович Гейченко еще в 1960-е годы привез с городища Велье.

Естественно, трое археологов захотели поехать посмотреть Ржевского идола. Поехали на ГАЗ-66 втроем (между прочим, все трое живехоньки и могут подтвердить эту историю). Дороги от лагеря до идола было минут на сорок, самое большее.

Множество сельских дорог на вид совершенно одинаковы, но тут сказывается экзотика европейской части России — по крайней мере, для меня, выросшего в Приенисейском крае, это экзотика: что куда ни пойдешь, людей везде много. И всегда есть у кого спросить дорогу. Спросили и на этот раз, после чего ехали около часа и заехали чуть ли не в соседнюю Новгородскую область (еще одна экзотическая черта— маленькие области, границы которых расположены очень близко друг от друга; до границ Красноярского края добираться нужно не час, а как бы не сутки).

Что делать? Заблудились, и хорошо, что есть у кого спросить дорогу… Спросили, и колесили бог знает где еще часа полтора. И так в этот день крутились археологи на своем ГАЗ-66 порядка 6 часов, чуть не все время до темноты, а к идолу так и не приехали.