С тех памфлетов и начинается исключительно нечистоплотная борьба между жаждущим славы Джексоном и жаждущим славы и денег Мортоном. Они боролись за регалии, и, что хуже всего, не за право называться изобретателем эфирного наркоза, а за право называться изобретателем наркоза в целом – за право, которое принадлежало другому человеку, Хорасу Уэллсу, о ком никто их них не упомянул. Оба сочли замалчивание лучшей тактикой. Но Уэллс был все еще жив. Вот только болен.
Чтобы дойти до сути происходящего, Уэллсу потребуется несколько недель. Только седьмого декабря 1846 года в «Хартфорд Курант» он опубликует запоздалую пояснительную статью, в которой заявит, что изобретатель наркоза – это он, Хорас Уэллс. А двенадцатого мая 1847 года, когда все еще полыхала парадоксальная открытая вражда Мортона и Джексона за пьедестал медицинской славы, Уэллс делает еще одну попытку быть услышанным. Его статья выходит в «Бостон Медикал энд Серджикал Джорнал» и завершается словами: «В заключение мне хотелось бы со всей искренностью заявить, что я не желаю признания большего, чем то, которое я заслужил себе этим изобретением».
Но это был прием слишком тонкий, чтобы нарушить тактику замалчивания Мортона и Джексона, и Уэллс больше не пытался им возражать. Чтобы поправить здоровье и уладить дела, он приезжает в Европу. После путешествия длиной в двадцать четыре дня он наконец оказывается в Париже. Там ему оказывают прием, который его полностью ошарашил. После доклада Джексона в научной столице Франции с особой охотой и возбуждением обсуждался вопрос, кто же в действительности является изобретателем наркоза, и потому парижские медики с особым тщанием подошли к изучению запоздалых разъяснений Уэллса в «Бостон Медикал энд Серджикал Джорнал», уделив ему больше времени, чем литературе о непосредственно самом изобретении. Известный в Париже американский стоматолог Брюстер сам нанимается в агенты Уэллса. Он вводит его в клубы и научные сообщества. Там он произносит несколько монологов и в своей робкой манере повествует об истории своего изобретения. Уэллса чествуют с французским изобилием. Уэллс готовится отбыть в Америку, но перед тем обещает представить детальный научный отчет о его роли в этом открытии и так скоро, как это возможно, отослать его в Париж по адресу Парижского медицинского общества.
И это обещание он сдержал. Заголовок его работы звучит так: «История открытия и применения веселящего газа, эфира и прочих газов при хирургических операциях». И в этом его докладе чувствуется сдержанность и скромность. Но факты говорят сами за себя, причем говорят в его пользу. Поэтому изложенные тезисы заслужили внимание не только в Париже, но и в заинтересованных кругах Соединенных Штатов.
Осознав зыбкость своих позиций в самом разгаре злобных перепалок, Мортон и Джексон решают объединить усилия для противостояния Уэллсу. С его претензиями решено покончить, навязав общественности тезис: веселящий газ не является болеутоляющим средством.
Бесстыдные попытки скомпрометировать «его» веселящий газ застают Уэллса на стадии саморазрушительных сравнительных экспериментов на себе с веселящим газом, эфиром и хлороформом, которые и определят впоследствии его судьбу. Все эти события и приводят его в Нью-Йорк. По их же вине двадцать первого января 1848 года этот несчастный оказывается в камере нью-йоркской тюрьмы, где уже описанным причудливым способом сводит счеты с жизнью.
Через несколько дней после его смерти в Нью-Йорк приходит письмо из Парижа. Автор письма – профессор Брюстер. Оно начинается следующими словами: «Мой дорогой Уэллс! Я только что вернулся с заседания Парижского медицинского общества, которое постановило, что Хорас Уэллс из Хартфорда, Коннектикут, США, есть единственный обладатель титула изобретателя газового наркоза для безболезненных операций, а также тот, кто впервые успешно применил его…»
Но это письмо пришло слишком поздно.
После смерти Уэллса Мортон и Джексон схлестнулись в еще более ожесточенной борьбе друг против друга.
Джексон привлекает на свою сторону новых и новых адвокатов, писателей, журналистов и политиков. Он всеми способами добивается славы единственного изобретателя наркоза.
Мортон преследует ту же цель, выбрасывая на адвокатов, проплаченные статьи и речи политиков еще большие суммы, которые он надеется в результате многократно приумножить. Продажа лицензий временно приостановлена, хотя Мортон и его представители не перестают угрожать добытым патентом тем врачам, которые используют в своей практике наркоз, не обзаведясь лицензией. Однако, несмотря на наличие патента, Мортон терпит в суде поражение, когда, подав иск против Нью-йоркской Офтальмологической больницы, пытается отстоять там свое исключительное право на применение наркоза.
Эфирный наркоз – это всеобщее достояние и всеобщее благо, а потому идея Мортона запатентовать метод его применения, пожалуй, устарела, не успев возникнуть. Поэтому произошло то, что должно было произойти: патент Мортона был аннулирован. Разумеется, Мортону пришлось поменять тактику. Он начинает разыгрывать роль гражданина, мошенническим способом лишенного финансовых прав. Он добивается не только звания единственного изобретателя, но и заставляет пойти у себя на поводу государство, которое подтверждает его почетный статус. От правительства он требует сам или заставляет требовать других возмещения ущерба в размере 100 тысяч долларов за те жертвы, на которые он якобы пошел ради «изобретения эфирного наркоза».
Так начиналась десятилетняя война за славу. Возможно, она стала самой отвратительной деталью этой истории. Мортон начинает самостоятельно разыскивать свидетелей, которые должны подтвердить, что все рассказы об открытии Уэллсом газового наркоза – не более чем ложь.
Посланники Мортона сумели подкупить одного-единственного человека. Но зато им оказался Сэмюэл Кули, один жителей Хартфорда, тот самый, который в дурмане в кровь разбил себе ногу. Он выражает готовность дать неожиданные показания: он намерен засвидетельствовать, что совсем не Уэллс, а он, Кули, обнаружил тогда, что его нога совершенно нечувствительна к боли. Но даже этого было недостаточно, чтобы вынести с поля боя тело погибшего Уэллса. Труман Смит, сенатор штата Коннектикут, в котором Уэллс и совершил свое открытие, знакомится со статьями Уэллса и начинает добиваться отклонения конгрессом мортоновских претензий и возобновления судебных слушаний.
Французские карикатуры, высмеивающие борьбу за право называться изобретателем наркоза (1847)
Но и тем не окончилась эта схватка. Обезумевший Мортон повергает себя в самые опасные пучины собственной мании. В 1863 году состоялось заседание конгресса, где рассматривалось ходатайство Мортона о выплате ему компенсации в размере двухсот тысяч долларов за изобретение газового наркоза. Но Труман Смит тогда все еще находился на своем прежнем посту.
Согласно его показаниям, член конгресса Хупер, который и был инициатором того заседания, входил в состав совета директоров Восточного железнодорожного общества. Одного из его участников подозревали в том, что он ссудил Мортону пятьдесят тысяч долларов из кассы того самого железнодорожного общества – пятьдесят тысяч долларов, которые он так и не вернул. Труман Смит поставил закономерный вопрос: не является ли это рассмотрение ходатайства попыткой Хупера принудить Мортона уплатить свой долг и тем самым восполнить дефицит в кассе этого общества? Конгресс посчитал наиболее вероятным утвердительный ответ и отклонил прошение Мортона. Тем более что сумма, которую он запросил, была вчетверо внушительнее той, какую он задолжал.
Это и определило судьбу Мортона.
Он истратил гигантские суммы на борьбу за свои сомнительные права. И других кредиторов он найти не смог. Его сторонники отворачиваются от него. Прежде открытые перед ним двери запираются на ключ. Но еще в течение пяти лет он продолжает сопротивляться своими силами. Он продолжает обивать пороги американского конгресса и забрасывать его прошениями. В середине июля 1868 года в состоянии полного упадка он приезжает из Вашингтона в Нью-Йорк. Он производит впечатление одержимого манией преследования человека. Его доставляют в больницу Сент-Люк Хоспитал, где он вскоре умирает. На тот момент ему было всего сорок восемь лет.
