Барух перевез семью в Торонто, где родился Арти, там кое-как жили, через пень в колоду — иногда ему удавалось втереть какому-нибудь простачку никчемный участок горной разработки, пробавлялся и акциями, но все по мелочи. Завел любовницу и снова тяжко запил. Джо забрал Институт барона де Хирша, поместили в приют. Сбежал. Кончилось «Мальчиковой фермой». Ханна сбежала в Монреаль, где буквально кинулась в ноги бабушке Джейка и дяде Эйбу.

Так Ханна с тремя детьми, вспоминал Джейк, подремывая под стук колес поезда Торонто-Монреаль, и оказалась водворена в квартирку без горячей воды на улице Сент-Урбан. Получила и денежное пособие.

Джейк попрощался с матерью, пообещав из Лондона писать регулярно. Сходил навестить отца и дядьев, рассказал про Ханну (хотя они не очень-то и спрашивали) — дескать, с ней все в порядке, и все время старался как-нибудь навести их на разговор о Барухе, который, когда его бросила любовница, обосновался где-то в трущобах Каббеджтауна, в барачного типа развалюхе на берегу заваленной мусором речки Дон.

— На пиво и бобы он все же кое-как зарабатывал, — сказал отец Джейка, усмехнулся и покачал головой. — Занялся продажей газет около офисных центров, потом посуду мыл в ресторанах. Последнее копыто он отбросил в сорок шестом, ты знаешь, наверное.

— Да знаю! — начиная закипать, отозвался Джейк. — Вот это я как раз очень хорошо знаю.

Дядя Эйб, недавно удостоенный звания «Советника Королевы» — с обещанием еще больших почестей в дальнейшем, иронически улыбнулся.

— Тебе еще многое предстоит понять, Джейк. — Подумал, потрепал по волосам десятилетнего Ирвина и добавил: — Вот, познакомься-ка с моим парнем. Учителя изумляются. Они никогда ничего подобного не видали. Ирвин может на память перечислить названия всех сорока восьми штатов Америки.

Это Джейка взбесило окончательно. Обрушился на дядьев с бранью, упрекал в самодовольстве, пенял им, что вот, бросили родного человека, обрекли на одинокую смерть в убогом бараке, а Джо, единственного Херша, который действительно воевал в Испании, так и вовсе со свету сжили. Дядья только посмеивались. Потом с горячностью, вполне, впрочем, оправданной, заверили, что любой (ну, или почти любой) Херш имеет возможность получить работу либо у одного, либо у другого из них, но этим распалили Джейка еще сильнее. Он им сказал, чтобы имели в виду: рано или поздно он где-нибудь с Джо пересечется — хотя бы и в Англии, откуда тот прислал последнюю весточку, или, может, в Израиле. И тогда уж он его не бросит, как его дядья бросили Баруха. Наоборот, сделает все, чтобы помочь.

Так, сам того не сознавая, Джейк взял Джо под защиту, тем самым связав с ним свою судьбу.

Жеребец ржет, пятится, заставляя Всадника взять его в шенкеля. Мало-помалу успокаивается. Они все еще наверху, в горах, на опушке густого леса. Всадник обозревает поросшую кустарником долину, ищет уходящую в джунгли едва заметную тропу — она должна быть где-то тут, между Пуэрто-сан-Винсенте и пограничным фортом «Карлос Антонио Лопес».

Или вот Франкфурт. Всадник в составе суда под председательством судьи Хофмайера.

Свидетель узнает Менгеле.

— Ну да, вот так же точно он стоял и тогда — сунув большие пальцы за ремень с кобурой. А еще я помню доктора Кёнига, но, к его чести, должен сказать, что он всегда заранее напивался, как и доктор Роде. Менгеле — нет, ему это было не нужно, он мог и в трезвом виде…

Доктора Менгеле заботил женский барак.

— …Зачастую женщины лакали из своих мисок как собаки; единственный источник воды был рядом с отхожим местом, эта же тонкая струйка служила и для того, чтобы смывать экскременты. Туда женщины ходили пить или пытались взять немного воды с собой, набрав в какую-нибудь емкость, и здесь же рядом их товарки по несчастью сидели над отверстиями сортира. И постоянно, непрестанно надзирательницы избивали их палками. А эсэсовцы из охраны прохаживались туда-сюда и за всем этим наблюдали.

Крысы обгрызали тела умерших женщин, а иногда и тех, что без сознания. Все были усеяны вшами.

— И тут появился Менгеле. Ему первому пришло в голову истребить в женском лагере вшей. Он просто взял да и отправил всех заключенных женщин в газовую камеру. А потом произвел в бараке дезинфекцию.

Излюбленный пост Менгеле, его насиженное местечко было на пандусе, где работал отряд «канадцев». «Канадцы» разгружали тюремные составы и забирали пожитки у вновь прибывших. Часы, бумажники, одеяла, банки с вареньем, колбасу, хлеб, шубы. Все эти ценности складировали в пакгаузах с общим названием «Канада» — их так назвали, имея в виду славу Канады как страны всяческого несметного богатства.

— Но Менгеле не мог пребывать там постоянно.

— По-моему, он находится там всегда. Днем и ночью.

Когда сон про Всадника очередной раз рассеялся (дело было всего через неделю после того, как Ингрид официально выдвинула против них с Гарри обвинения), он сказал себе: не боись, Джейк, скоро Ормсби-Флетчер приедет. Ормсби-Флетчер, наша опора и надежда. Как утешительны его краткие замечания о погоде, как ободряет даже самый звук, который производит, хлопаясь о монашескую скамью в вестибюле, его фетровый котелок!

Ормсби-Флетчер.

Когда самому Джейку стало очевидно, что заявление, поступившее от Ингрид, уже не остановишь и дело действительно дойдет до суда, он со смущением осознал, что не хочет адвоката еврея: не надо ему крючкотвора, у которого на каждое слово десять в ответ, ловчилу, пытающегося быть хитрей судьи и прокурора, запутать и запугать свидетелей; который восстановит против себя присяжных и будет в суде так беззастенчиво красоваться, что в конце концов провалит к чертям собачьим все дело. Нет. Что ни говори, а у гоев есть свои сильные стороны, не всегда они только пыжатся да надувают щеки. Так что Джейку в качестве защитника нужен честный работящий англосакс. Вечер за вечером он это обдумывал и, побалтывая в бокале коньяк, методично разрабатывал все более точный фоторобот адвоката. Он должен быть красив без агрессивности, как это водится в британских высших кругах, то есть в его внешности должно чего-то не хватать, как в недопроявленной фотографии. Какой-то соли. Дом у него должен быть в пригороде, в простой деревушке Суррея (около Гилдфорда, что-нибудь в сорока минутах езды на электричке от вокзала Ватерлоо), где по выходным он бы выращивал розы и воевал с ползучими сорняками плечом к плечу со своей долгозубой женой. (И кстати, если я не слишком многого хочу, думал Джейк, загоняя обратно подступающие слезы, хорошо бы нам с моим гойчиком установить неформальный контакт — черенками какими-нибудь садовыми меняться, что ли.) Положение дел в Англии должно его беспокоить. Воспитанный на Библии в переводе времен короля Якова, лимонаде «крем-сода», дидактическом романе Томаса Хьюза «Школьные дни Тома Брауна» (1857 года), хомячках из зоологического отдела универмага «Харродс», чайных акциях «Папин цейлонский», южноафриканских рудниках и их облигациях, шоколадных облатках, улучшающих пищеварение, и, главное, на чувстве долга, на нынешних свингеров он должен смотреть с недоумением. Решение суда по поводу романа «Любовник леди Чаттерлей»[180] он, может быть, и одобрит, но против издания этой книги в бумажной обложке, как Джейк надеялся, все же возразит, поскольку тем самым она автоматически попадает в руки неподготовленного читателя, а это все же слишком. В каком-то смысле это сродни возведению битлов в рыцарское достоинство. Первичное образование он получил в хорошей — ну да, неужели же в плохой! — хоть и не в самой знаменитой частной школе, почетный долг стране отдавал службой в приличном полку, из которого плавно переместился в колледж имени графини Пембрук в Кембридже (где и отец его когда-то обучался), а уж оттуда — куда еще как не в помощники адвоката! В большую науку не пробился — настырные предки немножко сынка не дожали, хотя особо и не старались: диплом-то он все-таки получил! Он тори, но не тупой империалист и ура-патриот. Вот взять к примеру негров в Африке. Хотя до самоуправления они, на его взгляд, не совсем дозрели, но он конечно же вполне понимает и их точку зрения. Его жена (дочка викария! — определил для себя Джейк и даже вслух это произнес) к воскресному обеду всегда заказывает окорок (хорошо отбитый и промаринованный в уксусе) и до вторника они только им и питаются — то с рисом и карри, то в виде мясной запеканки с картошкой. И правильно: лучше хлеб с водой, чем пирог с бедой. По средам вместо обеда у них чай, к которому идут бутерброды с огурцом, с рыбным паштетом… что там еще к ним полагается? — а, ну и с джемом, уж это как водится, а потом он помогает с латынью сыну, а она читает дочурке вслух «Мэри Поппинс». Ммммм… Что же еще-то? А, вот! — вспомнив, Джейк даже руками всплеснул: у них нет центрального отопления, так как оба считают, что без него куда здоровее. Когда у нее месячные, он благородно сдерживает свой эгоизм и не лезет к ней с хамскими намеками на альтернативные методы посильного ублагобжения — наоборот, в такие дни он приносит жене коробки шоколада.