Ромас с сомнением поглядывает на неё. Неужели правда, что мяч так её слушается?

Игра опять начинается с центра. После долгой борьбы из облака пыли выныривает Игнас и бежит к их воротам. Обошёл всех и вот — один на один с двумя вратарями.

Дануте и Ромас сжались от напряжения. Что сейчас будет?

Игнас останавливает мяч и изо всех сил бьёт по воротам. Кажется, что от такого удара мяч может лопнуть, а уж тот, кто попытается его задержать, обязательно в больницу попадёт — пушечный удар! Верный гол…

Но перед самыми воротами — два кирпича в пяти шагах друг от друга — мячик, наткнувшись на какое-то невидимое препятствие, вдруг подпрыгивает вверх и, высоко пролетев над головами Ромаса и Дануте, попадает прямо в окно дома, где живёт Вилюс. К счастью, окно открыто и стёкла остаются целыми.

Вилюс вопит:

— Мазила!

Игнас даже позеленел от досады. А Дануте облегчённо шепчет Ромасу:

— Это я велела, чтобы он перелетел…

Вилюс прямо через окно лезет к себе домой за мячом, но не успевает перемахнуть подоконник, как лицом к лицу сталкивается с отцом.

Что уж там говорит ему отец, неизвестно как очутившийся дома, никто не знает. Ребята слышат только, как Вилюс вопит: «Это не я!» — и, выскочив из окна, со всех ног бросается со двора. За ним несутся все остальные.

На горке, за старой церковью, где теперь музей, в зарослях калины ребята наконец переводят дух.

Фу, как хорошо! Успели удрать! Никто не попался. Но радостное настроение портит Ромас:

— А как же мой мяч?!

Вилюс съёжился.

— Он… он у отца остался…

Ромас собирается зареветь.

— Ну чего ты, — успокаивает его Юстинас. — Пойдёшь, он и отдаст. Ты же не виноват, что Игнас зафутболил его туда. Ноги у него кривые.

— Чего — кривые? — орёт Игнас. — Я правильно стукнул. Это мяч кривой.

— Ноги кривые! — не уступает Юстинас. — А раз так, то ступай сам к Вилюсову отцу и принеси Ромасу мяч. Может, хочешь, чтобы всем нам из-за тебя попало?

— Чей мяч, пусть тот и идёт! Ловить надо было, он бы и не влетел в окно, ясно? — свирепеет Игнас, исподлобья поглядывая на Ромаса.

А Ромас уже хлюпает носом. Такой мяч был!.. Дануте поглаживает его по плечу и смело говорит Игнасу:

— Эх ты! Трус ты; вот кто.

И Юстинас презрительно бросает:

— А ведь она правду говорит!

Становится тихо. Слышно, как цокнула на высокой сосне белка, прощебетала неподалёку какая-то пичуга. Вдалеке плывёт по заливу дорка, и сюда, на гору, доносится слабое тарахтение её двигателя.

— Ты куда? — спрашивает Вилюс у Дануте, которая с решительным видом начинает спускаться по дорожке к посёлку.

— К твоему отцу. За мячом. — И она, не оглядываясь, идёт вниз.

Становится ещё тише. Теперь слышно, как звенит попавшийся в паутину комарик. И как стучит у каждого сердце.

Ребята переглядываются. А Ромас вытирает рукавом слёзы и кричит, выбегая из зарослей калины:

— Погоди, Дануте! Я с тобой!..

Ребята молчат. Внимательно смотрят на Игнаса. И он молчит, опустил голову и угрюмо молчит. Ребятам как-то даже не по себе: оказывается, их признанный вожак — трус.

Ох, как слипаются глаза, ну будто ресницы мёдом намазаны. Уж и так старается Ромас их разлепить, и эдак — не открываются, и всё тут! А дедушка не отстаёт:

— Подымайся, лежебока! Вставай! Пора на залив.

Слышно, как мама шепчет:

— Дай ты ему поспать, всё равно не разбудишь.

Однако дедушка не обращает на её шёпот внимания и уже не тормошит Ромаса — стаскивает с него одеяло.

— Просыпайся! Мы же с тобой договорились вчера: как солнышко встанет, так и пойдём. Ждут нас. А ты?

Зябко без одеяла. И Ромасу приходится вставать. Зевая, натягивает он штаны, нехотя плещется у рукомойника. В полусне, вяло жуёт что-то за столом. И вот уже плетётся следом за дедушкой к заливу.

Отец уехал по делам в Клайпеду, и сейчас его звено ловит рыбу не в море, а в заливе.

У пристани рыбозавода весело постукивают моторы дорок.

— Давай скорее, Ромас! Лезь ко мне. Здесь тепло!

— Он пришёл дело делать, а не в твоём закутке отогреваться, — ворчит дедушка.

Дядя Кубилюс, который сидит в остроносой лодке, привязанной к корме дорки, поддерживает дедушку:

— Верно! На дорке-то Ромас уже плавал, а вот угрей сам ещё не вытаскивал, ловушек не тряс! Иди-ка лучше ко мне, в лодку!

И Ромас с дедушкой прыгают в лодку. Не успели усесться, как дорка отваливает от причала и тащит за собой лодку. Они выплывают в сверкающий под лучами восходящего солнца залив. Быстро бежит дорка. Дует в лицо ветер, летят брызги. Ромас поёживается.

— Ничего, начнём работать — согреешься, — говорит дядя Кубилюс и накидывает на плечи Ромаса ярко-жёлтую непромокаемую рыбацкую куртку. — И сухо тебе в ней будет, и тепло…

— Рыбак растёт, — улыбается дедушка, — не какой-нибудь там неженка, маменькин сыночек. Уж как ему нынче сладко спалось, а вот встал же, пошёл в залив. Держит парень слово.

Дорка поворачивает вправо и плывёт под Большой дюной. Кажется, что её крутые откосы, освещённые солнцем, упираются прямо в светло-голубое небо. На берегу и на дюне ни души. Все ребята ещё спят небось! Только он, Ромас, не спит. Приятно чувствовать себя рабочим человеком. А уж когда дедушка сказал, что внук его не неженка, Ромас совсем возгордился и не утерпел, похвастался:

— Могу и раньше встать!

Дядя Кубилюс усмехается:

— А зачем раньше-то? Теперь самое время ловушки трясти. Была бы в них только рыба! Вторую неделю одна мелочь попадается.

— Сегодня поймаем! — солидно говорит Ромас. Он задрал голову и рассматривает Большую дюну. Ух, и высотища! И всё-таки он бы тогда прыгнул с неё, доказал ребятам, что не трус. А ведь и снизу смотришь — боязно…

Глаза у Ромаса как-то незаметно закрываются, а когда он снова открывает их, рядом с ним в лодке дедушка. В руках у дедушки длинный тонкий шест с крючком на конце. Багор.

— Ну, внучек, начинаем. Может, и впрямь будет, как ты говоришь, рыбка…

Дядя Кубилюс отцепляет трос, которым лодка привязана к дорке. И дорка отходит в сторону, чтобы винтом не порвать сети ловушки. Дядя Кубилюс берётся за вёсла и осторожно подводит лодку к вбитым в дно залива сосновым кольям. Между этими кольями растянута сеть, по её краям четыре больших сетчатых мешка, натянутых на обручи. Это и есть ловушки. Плывёт рыба, натыкается на сеть и поворачивает прямо в ловушку — туда-то войти Можно, а вот обратно не получается.

Ромас берёт в руки багор и с помощью дедушки старается нащупать в глубине и зацепить крючком верёвку, к которой привязан самый конец ловушки — сетчатый мешок, куда и набивается рыба.

В это время с дюны скатывается на залив густой, белый, как молоко, туман. Всё словно растворяется в нём — и дюна, и недалёкий берег, поросший соснами. Даже дорки уже не видно. Остаются только они трое в лодке, да торчат из воды концы сосновых кольев.

— Не бойся, — говорит дядя Кубилюс. — Это с моря волна холодного воздуха набежала. А туман как пришёл, так и уйдёт. Рыбацкий труд — это тебе не конфеты сосать. Нелёгкое дело.

А Ромас и не думает, что лёгкое. И ничего он не боится. Одного ему хочется: чтобы поймали они сегодня много-много рыбы! Он шарит багром по песчаному дну и вдруг чувствует, что крюк за что-то зацепился. Поплевав на ладони, как заправский рыбак, он поудобнее перехватывает шест.