Папа и мама Джона подобрались по романтическому контрасту. Пикенс Батлер Уотсон, один из десяти детей богатого плантатора, ладный разбитной парень, чернявый и смазливый, женился на светловолосой, строго-миловидной девушке Эмме Рой, дочери мелкого служащего.

Жили они в штате Южная Каролина, гнезде потомственных рабовладельцев. Отец Пикенса, дед Уотсона, рабовладельцем и был. Время – конец 19 века. Война Севера и Юга недавно закончилась, рабство уже отменено, но расизм еще в полной силе. Ку-клукс-клан, линчевание…

Пикенс Уотсон источал жизнелюбие – лихой наездник и меткий стрелок, повеса, хвастун, мот, задира, взрывной скандалист, выпивоха. На месте не сиделось, любил охоту, приключения и войну. В 16 лет пошел на гражданскую, воевал, разумеется, за южан. После войны всю оставшуюся жизнь, а она оказалась унизительно долгой, заливал горечь поражения крепким питьем. По нашим нынешним представлениям, был ветераном с посттравматическим стресс-синдромом и психопатинкой. Фермой, доставшейся в удел (небольшая часть дедовских владений), управлять толком не мог, да и не хотел, это лучше получалось у Эммы. А у него получалось объезжать лошадей и охотиться. Пытался одно время наладить лесопильню невдалеке от дома, но дело не пошло, нечем было платить работникам.

Эмма была девушкой с твердым характером, умной, серьезной, хозяйственной и чрезвычайно религиозной.

Единственным, но нестерпимым ее недостатком в глазах клана Уотсонов была бедность и низкое происхождение. Молодожены жили изгоями, их не принимала ни родня Пикенса, ни чванливые соседние землевладельцы.

Дети рождались один за другим. Четвертым из шестерых появился на свет будущий всемирно известный психолог.

Дети, ферма и церковь поглощали и поддерживали энергию Эммы. Она была ревностной баптисткой. (Даже на фотографии держит руку на Библии). Джону дала второе имя – Броадус – в честь известного в тех краях протестантского проповедника. Мечтала, что и ее сын тоже когда-нибудь понесет слово Божие людям.

Южнокаролинская баптистская община славилась фанатичной активностью, непримиримым консерватизмом и суровыми моральными требованиями. Не курить, не пить, не ругаться, не танцевать, не хохотать, не обниматься, строго блюсти добрачное целомудрие и супружескую верность, каяться на церковных собраниях в грешных поступках и помыслах, изобличать и себя, и ближних, следить друг за дружкой, сообщать, ежели что не так, церковному начальству, во имя любви к Богу стучать на братьев своих и сестер…

В доме царствовала дьяволобоязнь, нечистого поминали на каждом шагу. Малыш Джонни был непоседой, озорником – гиперактивным ребенком, как это дурацки определяют нынче, – засыпал трудно, рвался гулять во двор. Няня-негритянка стращала его дьяволом – вон он, прячется в темноте, если выйдешь ночью, схватит, утащит в ад. Мама Эмма тоже то и дело предупреждала, что сатана стережет всегда и повсюду, пользуется любым недосмотром, любой случайной грязцой, а уж как ликует, если ребенок, не дай Бог, обкакается. «Неученая кишка – помощница дьявола», – говорила она.

– А папа Пикенс дьявола не боялся?

– Папа развивался в своем направлении: как насчет дьявола, не знаю, а Бога не возлюбил. Виски, бифштексы с кровью и общедоступных женщин возлюбливал все сильнее. С Эммой не задалось – все чаще Пикенс покидал ее и детей и подолгу живал в окрестных лесах в обществе местных индейцев чероки с двумя скво – неформальными индейскими женами. Это свободолюбивое племя, имя которого ныне носит могучий джип, против рабства чернокожих не восставало, в гражданской войне помогало южанам, так что для Пикенса они были братьями по оружию.

Дома, наездами, учил сына стрельбе из ружья, пистолета и лука, верховой езде, строительным, плотницким и другим деревенским мужским работам. У мальчишки все получалось: и корову подоить, и подкову поправить лошади, и косу наточить. Но папаша его почти не хвалил, был щедр на ругань и затрещины – старался не показывать пацану, как любит его, а тот отца и любил, и боялся, как Бога и дьявола, вместе взятых.

Когда Джону исполнилось 12, Пикенс совсем бросил семью, уехал. Соседи посмеивались – «окончательно обиндеился».

Через много лет, уже старый, спившийся, опустившийся, он вдруг объявился в Нью-Йорке, чтобы повидать сына, к тому времени знаменитого и далеко не бедного. Джон, на всю жизнь обидевшийся на никудышного батю, принять его отказался. И глазом не взглянув, послал старику нарочным пару новых костюмов и полдюжины чистых рубашек.

– Похоже на месть…

– Не столько месть, сколько самозащита.

На этой старой фотографии видно, что костюм старика Пикенса изрядно помят, но седые усы торчат все еще грозно и лихо, и на лице проступают отдаленные следы былой мужской красоты.

Оставшись соломенной вдовой, Эмма еще более укрепилась в вере. Сумела поднять всех шестерых детей, дать им образование. Ради этого продала ферму и перебралась в Гринвилль, ближайший, бурно растущий промышленный город. Там ее деревенским ребяткам вначале пришлось не сладко: нужно было приспосабливаться к городской тесноте, духоте и шуму, к избытку соблазнов и скуки, к среде отчужденной, жестко-конкурентной, коварной. И кроме и прежде всего прочего, обязательно ходить в баптистскую церковь.

Подросток Джон быстро наливался шальной силой молодого жеребчика. Был импульсивен, порывист, с волчьим аппетитом. Рано возлюбил бурбонское виски – любимый папин напиток. И женщин возлюбил раньше и откровеннее, нежели дозволялось баптистской церковью. Чертовски был привлекателен – дамы вешались на него всю жизнь. Когда ему было уже за пятьдесят, одна журналистка публично объявила его самым сексапильным в мире мужчиной-психологом.

После исчезновения отца стал замкнутым, злым, учился едва-едва, учителям грубил. В новой гринвилльской школе дети городских лавочников и приказчиков долго не принимали застенчивого деревенского мальчика за своего – издевались, травили, доводили до слез и бешенства, приходилось драться, на переменах случались побоища до крови. Получил обидное прозвище Swats (Суотс).

Не отыскал слова такого ни в одном словаре, нашлось только swat – прихлопнуть (комара, муху, моль…). Хлопалка, мухобойка?.. Наверное, что-то вроде, в созвучии с первым слогом фамилии – wats…

Всплыли в памяти до боли знакомые школьные эпизоды. Учитель ведет урок, ты сидишь себе, слушаешь или пишешь, не трогаешь никого, а тебя сзади исподтишка какая-то падла щипает, колет, чем-то в тебя тычет или что-то на тебя льет. Естественно, ты эту тварь пытаешься быстро и энергично swat – прихлопнуть – стараясь притом не обернуться, не подать вида глядящему на тебя учителю. Но учитель не слеп же. Учитель видит, что ты дерешься. Именно ты, а не кто-то, умело за тобой спрятавшийся. Учитель делает тебе замечание, заставляет встать или, в зависимости от вредности и настроения, вызывает к доске, ставит в угол или выставляет из класса. И ты не смеешь сказать, что это вон та маленькая сволочь срежиссировала эпизод, а не ты, – если скажешь, будешь не только посмешищем, но уже и полным ничтожеством, жалобщиком, да и как докажешь?.. Последует хрестоматийный, ответа не имеющий, квадратуре круга подобный недоуменный вопрос: а чё я сделал?.. а я-то чё?.. не, а чё, чё я сделал-то?..

Такая вот трехходовка, классическая подстава – элемент тренинга выживания в мире козлозакония.

Первый и единственный закон козлозакония – закон сохранения козла, он же и закон сохранения зла: всякий козел отпущения находит своего козла отпущения. По дороге из школы в компании с единственным в те годы полупридурошным полудружком Неважнокакзвали юный Уотсон расходовал свою агрессивность способом, в южных штатах в те времена обычным: подлавливал чернокожих мальчиков и избивал. Это было как раз в годы наивысшего расцвета судов Линча. Чернокожие мальчики уже тоже не оставались пассивными. Незаурядно чуткий к общественным настроениям паренек так увлекся nigger fighting – борьбой с неграми – и так в ней преуспел, что мог бы заработать аплодисменты испарившегося папашки (что, можно думать, и происходило в воображении). Один раз его за это арестовали, но сразу выпустили. На случай, «если ниггеры будут возникать», таскал с собой заряженный пистолет (купить огнестрельное оружие в Южной Каролине было тогда проще, чем купить книжку). И однажды устроил уличную стрельбу. По счастью, ни в кого не попал. Арестовали, опять же, и отпустили.