Здоровяк встал и направился к двери.

– Да, – ответил он, оглянувшись. – «Спешл» тридцать восьмого калибра с глушителем. На случай, если придется действовать тихо.

– Получите его в машине, вместе с патронами. Да, – окликнул Митчелл здоровяка, уже шагнувшего одной ногой за порог. – Еще раз спасибо, полковник Уэзерби.

Тот снова оглянулся и улыбнулся.

– Не за что, Митчелл. В конце концов, это моя работа. – Он закрыл за собой дверь и зашагал по направлению к гаражу. Спустя несколько шагов полковник негромко закашлялся.

По причине плохой погоды Малькольм поймал такси без особого труда. Спустя двадцать минут он расплатился с водителем в паре кварталов от театрального. Он прекрасно понимал, что не должен попадаться на глаза. Еще через несколько минут он сидел за столиком в темном углу бара, заполненного мужчинами. Бар, который Малькольм выбрал в качестве временного убежища, являлся самым популярным местом общения вашингтонских гомосексуалистов. Начиная с перерыва на ленч в одиннадцать утра и до глубокой ночи мужчины всех возрастов, принадлежащие по большей части к среднему классу и выше, собираются в этом гей-баре, чтобы хоть немного расслабиться в обществе себе подобных. В баре всегда весело: через раскрытые окна на улицу выплескиваются громкая музыка и смех. Ну и присутствует здесь некоторое легкомыслие – напряженное, насыщенное иронией, и все-таки легкомыслие.

Малькольм надеялся, что в этом мужском обществе он не будет бросаться в глаза: одним мужчиной больше, одним меньше… Он как можно медленнее потягивал свой коктейль с текилой и поглядывал по сторонам в поисках знакомых. Некоторые из тех, на кого он смотрел, тоже изучали его взглядом.

Никто в баре не обратил внимания на то, что на столе Малькольм держал только левую руку. Правая сжимала рукоятку револьвера, который целился под столом в каждого, кто оказывался слишком близко.

Без двадцати три Малькольм поднялся из-за стола и вышел вместе с большой компанией завсегдатаев. Оказавшись на улице, он поспешно отделился от группы. Несколько минут он петлял по узким улочкам Джорджтауна, настороженно вглядываясь в окружавших его пешеходов. В три, убедившись, что за ним никто не следит, он направился к театральному кварталу.

Воробей-4 оказался тщедушным очкариком, инструктором по процедурным вопросам. В том, что касалось его роли в предстоящей операции, ему просто не оставили выбора. Он пытался возражать, что на такую работу он, мол, не подряжался и что его вообще гораздо больше волнуют жена и четверо детей. Вместо ответа – скорее для того, чтобы он заткнулся, – оружейники напялили на него бронежилет. Тяжелый, плохо проветривающийся жилет пришлось надевать под рубаху. Сразу захотелось почесаться. Воробей-4 не помнил никого по кличке Кондор или фамилии Малькольм; он читал лекции для новичков больше десяти лет. Парней из технического отдела это не интересовало, но выслушать им все равно пришлось.

По дороге на стоянку Уэзерби проинструктировал водителей машин сопровождения. Подойдя к автомобилю, он осмотрел короткий пистолет с похожей на сардельку штуковиной на стволе и одобрительно кивнул хмурому типу из технического отдела. В обычной ситуации полковнику пришлось бы расписаться за полученное оружие, но полномочия Митчелла позволяли обойтись без этой процедуры. Оружейник помог Уэзерби пристегнуть наплечную кобуру, передал ему двадцать пять запасных патронов и пожелал удачи. Тот неопределенно хмыкнул в ответ и полез в свой голубой седан.

Три машины выехали со стоянки Лэнгли компактной колонной с голубым седаном Уэзерби посередине. Стоило им свернуть с кольцевой автострады, чтобы въехать в Вашингтон, как у замыкающего колонну автомобиля «лопнула» шина. Водитель «потерял управление», и машину развернуло, да так, что она перегородила две полосы движения. В этом дорожном происшествии никто не пострадал, но движение пришлось остановить на десять минут. Уэзерби не отставал от первой машины, вилявшей с полосы на полосу в плотном транспортном потоке. На тихой улочке жилого квартала на юго-западе города первая машина резко развернулась и поехала в противоположном направлении. Проезжая мимо голубого седана, водитель знаком показал Уэзерби, что все в порядке, а потом прибавил газу и скрылся из виду. Полковник направил свою машину в Джорджтаун, не прекращая поглядывать в зеркало заднего вида.

Уэзерби уже осознал свою ошибку. Отправляя в дом убийц, он приказал им уничтожить всех, кто в нем находился. Он сказал «всех», но не уточнил, сколько именно. Его люди в точности исполнили приказ, но приказа оказалось недостаточно: они не поняли, что одного человека не хватало. Почему того не оказалось на месте, Уэзерби не знал, но это его и не волновало. Теперь он знал о том, кого не хватало, о Кондоре, так что мог найти удовлетворительное решение этой проблемы. Он допустил ошибку, и теперь ему предстояло ее исправить.

Конечно, возможно, что Кондор не представляет опасности, что он не помнит разговора с этим, как его, Хейдиггером, но Уэзерби не собирался рисковать. Хейдиггер ухитрился расспросить всех сотрудников, кроме доктора Лаппе. Эти вопросы не имели права на жизнь. Никто не знал про эти вопросы, поэтому и этот человек должен был умереть, подобно остальным, даже если не осознавал того, что ему известно.

План полковника был прост, но чертовски опасен. Как только Кондор покажется, он его застрелит. Самооборона. Уэзерби покосился на трепещущего Воробья-4. Неизбежный побочный ущерб. Здоровяк не испытывал никаких угрызений по поводу предстоящей смерти маленького инструктора. Однако в его плане хватало рискованных моментов: Кондор мог владеть оружием лучше, чем ожидалось, на месте происшествия могли оказаться свидетели, Управление могло не поверить его версии и подвергнуть его стандартной процедуре допроса… Тысяча мелочей могла пойти не так, как надо. Но, как бы ни был велик риск, Уэзерби понимал, что ждет его, если он потерпит неудачу. Возможно, ему и удалось бы ускользнуть от Управления и других американских спецслужб. Есть способы, которыми уже успешно воспользовались в прошлом. В конце концов, полковник специализировался именно на таких штуках. Но он знал, что ему не уйти от человека запоминающейся внешности со странным взглядом. Если за дело брался этот человек, он действовал наверняка. И против Уэзерби-растяпы, Уэзерби-помехи он тоже будет действовать наверняка. Полковник знал это, и поэтому его кашель усилился. Осознание этого лишало всякого смысла попытки побега или предательства. Уэзерби не мог не исправить своей ошибки. Кондор должен был умереть.

Полковник медленно въехал в переулок, проехал его до конца, развернул машину и вернулся, остановив ее у мусорных контейнеров у служебного входа в театр. В переулке не было ни души, в точности как обещал Митчелл. Уэзерби сомневался, что сюда зайдет кто-то посторонний: жители Вашингтона опасаются темных переулков. Он знал, что Митчелл договорился с полицией, так что копы не вспугнут Кондора. Это устраивало полковника. Он махнул рукой Воробью-4, чтобы тот выходил из машины. Они стояли, прислонившись к машине, хорошо заметные со всех сторон, одни. Как и положено хорошему охотнику в засаде, Уэзерби выкинул из головы все лишние мысли, чтобы они не мешали ему сосредоточиться на задаче.

Малькольм увидел их прежде, чем они заметили его присутствие. Он внимательно разглядывал их с расстояния в шесть или семь десятков шагов. Ему стоило больших усилий не чихать, но он с этим справился. Убедившись, что эти двое одни, он выступил из-за телефонного столба и медленно пошел к ним. Напряжение отпускало его с каждым шагом.