Малькольм медленно переходил из кабинета в кабинет. Его глаза видели, но рассудок отказывался воспринимать увиденное. Сознание включилось только тогда, когда он обнаружил изуродованное тело, бывшее раньше Таматой. Несколько минут он, дрожа, смотрел на нее. На него волной накатил страх. Надо убираться отсюда, подумал Малькольм и бросился вниз по лестнице. Только скатившись на первый этаж, он восстановил способность думать и остановился.

«Они наверняка уже ушли, – подумал он, – иначе я был бы уже мертв». Малькольм даже не думал о том, кого назвал «ими». До него вдруг дошло, насколько он уязвим. «Господи, – подумал он, – я ведь безоружен, я даже не смогу защищаться, если они вернутся». Малькольм посмотрел на тело Уолтера; тяжелый автоматический пистолет висел там, где и положено, на поясе убитого, весь залитый кровью. Малькольм не смог заставить себя дотронуться до него. Он бегом бросился к столу Уолтера. К одной из ножек крепился любимый Уолтером обрез двадцатого калибра. Обрез был однозарядный, но Уолтер любил вспоминать, как тот спас ему жизнь в Чосинском котле. Ухватив его за короткую, как у пистолета, рукоятку, Малькольм нацелил ствол в сторону закрытой входной двери и бочком перебрался к столу миссис Расселл. Уолтер хранил в ее тумбочке револьвер – «на всякий случай». Миссис Расселл, вдова, называла его «пистолетом для изнасилований». «Не отбиваться, – говаривала она, – а поощрять». Малькольм сунул пистолет за пояс и снял трубку телефона.

Трубка молчала. Он потыкал пальцем кнопки коммутатора. Везде тишина.

Надо уходить, подумал он. Вызвать помощь. Малькольм попробовал спрятать обрез под курткой. Даже с укороченным стволом и спиленным прикладом штуковина оказалась слишком длинной: ствол торчал из-под ворота и тыкался в шею. Малькольм неохотно убрал обрез обратно под стол к Уолтеру. «Наверное, – подумал он, – надо оставить здесь все как есть». Сделав над собой усилие, он подошел к двери и выглянул в глазок. Улица оставалась безлюдной. Дождь перестал. Медленно, прижимаясь к стене, он отворил дверь. Ничего не произошло. Он сделал шаг на крыльцо. Ничего. Он захлопнул за собой дверь, быстро вышел за калитку и зашагал по улице, шаря взглядом по сторонам в поисках чего-нибудь необычного. Ничего.

Малькольм направился прямиком к телефону-автомату на углу. У каждого из четырех директоратов ЦРУ имеется свой не указанный в справочниках «тревожный» номер, звонить по которому разрешается только в экстренных ситуациях, когда другие каналы связи недоступны. Карой за немотивированный звонок на эти номера может стать даже увольнение без выплаты выходного пособия. Каждый сотрудник ЦРУ от директора до уборщика туалетов обязан помнить свой «тревожный» номер и хранить его в строжайшей тайне.

Операторами на «тревожных» линиях работают самые опытные агенты. Они обязаны постоянно быть начеку, хотя действовать им приходится редко. Когда им все же звонят, решения приходится принимать быстро.

В день, когда по «тревожному» номеру позвонил Малькольм, на линии дежурил Стивен Митчелл. В свое время он считался одним из лучших полевых (то есть работавших не в постоянных резидентурах) агентов ЦРУ. На протяжении тринадцати лет он перемещался из одной горячей точки в другую, преимущественно в Южной Америке. В 1967 году двойной агент в Буэнос-Айресе заложил под водительское сиденье Митчелловой «Симки» пластиковую бомбу. Он допустил ошибку: в результате взрыва Митчелл не погиб, хотя лишился ног. Ошибка стоила двойному агенту жизни, которую он завершил, болтаясь в петле в Рио. Расставаться с ценным сотрудником Управление не хотело, поэтому Митчелла и перевели в «тревожный» отдел.

Митчелл снял трубку после первого же гудка. Стоило ему сделать это, как автоматически включился магнитофон, записывавший разговор.

– Четыреста девяносто три тире семь два восемь два слушает. – В ЦРУ положено представляться кодовыми номерами.

– Это… – Какое-то кошмарное мгновение Малькольм не мог вспомнить свою агентурную кличку. Он помнил, что должен назвать номер департамента и подразделения (мало ли что, вдруг его кличка присвоена еще кому-то из агентов), но кличку забыл. Настоящее имя – это он помнил твердо – называть нельзя ни в коем случае. Потом он вспомнил. – Это Кондор, девятая секция, семнадцатый отдел. На нас напали.

– Вы говорите по закрытой линии?

– Я звоню из телефона-автомата в трех шагах от… от базы. Наши телефоны не работают.

«Черт, – подумал дежурный, – придется говорить шифрами». Свободной рукой он нажал красную кнопку тревоги. В пяти разных местах – трех в Вашингтоне и еще двух в Лэнгли – группы хорошо вооруженных людей расселись по машинам, завели двигатели и принялись ждать дальнейших распоряжений.

– Насколько серьезно?

– Максимально. Всех. Я единственный, кто…

– Ясно, – оборвал его Митчелл. – Гражданским известно об этом?

– Не думаю. Каким-то образом это проделали без шума.

– Вы ранены?

– Нет.

– Вы вооружены?

– Да.

– Нападавшие поблизости есть?

Малькольм огляделся по сторонам. Его поразило, насколько обыденным казалось утро.

– Не думаю. Хотя точно не знаю.

– Слушайте меня внимательно. Уходите оттуда. Медленно, но убирайте оттуда свою задницу куда-нибудь в безопасное место. Выждите час. После того как убедитесь, что за вами не следят, позвоните снова. Это получается… без четверти два. Поняли?

– Да.

– О’кей, кладите трубку и не забывайте: нельзя терять головы.

Митчелл дал отбой прежде, чем Малькольм успел убрать трубку от уха. Повесив трубку, Рональд несколько секунд постоял на месте, пытаясь выработать план действий. Он знал, что ему нужно найти какое-нибудь безопасное место, чтобы перекантоваться там час незамеченным. Это должно быть где-то неподалеку. Медленно, очень медленно он повернулся и пошел прочь. Спустя пятнадцать минут он присоединился к молодежной группе из Айовы, собравшейся на экскурсию в Капитолий.

Малькольм еще не закончил разговор с дежурным, а одна из самых крупных и сложных государственных машин уже пришла в движение. Агенты, прослушивавшие разговор с момента нажатия красной кнопки, дали команду трем группам из Вашингтона и двум из Лэнгли, а также бригаде хорошо подготовленных медиков направляться к девятой секции семнадцатого отдела. По дороге на место происшествия командиров групп проинструктировали по радио. Соответствующие отделы вашингтонской полиции получили распоряжение оказывать при необходимости содействие «сотрудникам федеральных учреждений». Когда Малькольм повесил трубку, информацию о нападении уже довели до руководства всех отделений ЦРУ федерального округа Колумбия. В действие пришли специально разработанные на случай экстренных происшествий планы. В течение трех минут о случившемся проинформировали все ответственное руководство Управления, еще через три по специальному шифрованному телефону доложили директору, который в это время находился на совещании у вице-президента. Докладывал лично Митчелл. Спустя восемь минут известие о вероятной враждебной акции получили все главные органы американского разведывательного сообщества.

Митчелл тем временем затребовал к себе в кабинет все документы, имеющие отношение к Обществу. В чрезвычайной ситуации офицер, дежурящий по «тревожной» линии, получает чрезвычайные полномочия. Фактически он руководит большей частью Управления, и это продолжается вплоть до соответствующего приказа директора. Не прошло и минуты с момента, когда он запросил документы, как ему отзвонились из архива.

– Сэр, компьютерная проверка показала, что все базовые документы на девятую секцию семнадцатого отдела отсутствуют.

– Они… что?

– Отсутствуют, сэр.

– Тогда пришлите мне все, что у вас на них вообще найдется, и, чтоб вас, пришлите под охраной! – Митчелл брякнул трубку на рычаг прежде, чем потрясенный чиновник успел ему ответить. Митчелл сорвал другую трубку; ответили ему мгновенно. – Заморозка! – рявкнул он в телефон. Спустя несколько секунд все выходы из комплекса были перекрыты. Любая попытка войти или выйти встречалась огнем на поражение. По всем коридорам комплекса тревожно замигали красные огни. Специальные группы охранников начали прочесывать коридоры, приказывая всем, не занятым непосредственно в осуществлении режима тревоги, покинуть общественные помещения и вернуться на свои рабочие места. Малейшее промедление в выполнении этого приказа каралось приставленным к животу пистолетом и наручниками на запястьях.