Возможно, здесь у кого-то поблизости вечеринка, и это было бы здорово. Боже мой, какие весельчаки! Хоть и время для этого непривычное, с учетом всех обстоятельств, трудно предположить, что приезжий, преодолевая препятствия, будет в эти дни колесить по Нижней Крайне, но ведь, в конце концов, нижнекраинцы и сами тоже веселый народ. И вообще не исключено, что поблизости есть какая-нибудь жилая халупа. Может, даже такая, которую сдают в аренду людям по соседству под шумные вечеринки, пикники, под дни рождения или юношеские гулянки после защиты диплома. И если уж мне сама возможность столкнуться с ордой неких весельчаков в неизвестно каком состоянии, темной ночью, в компании с цыганкой и полицейским, кажется не очень привлекательной, потенциально несколько затруднительной, все равно эта возможность в сто раз лучше, чем все иные, более странные варианты. И если бы все вдруг само собой вернулось в нормальное состояние, да у меня бы камень с души свалился. Ведь в обычных, привычных обстоятельствах гораздо легче сориентироваться. Если бы оказалось, что это такая компания, моего типа, группа люблянцев, и что это они веселятся и шумят, демонстрируя специфическое чувство юмора, и что это они у нас свистнули из машины аккумулятор и все остальное, а потом прикалывались — а Презеля просто остановили за поворотом, и он уже три-четыре часа с ними напивается в какой-нибудь халупе, приходя в состояние, достаточное для открытия салюта из служебного пистолета…

Или даже еще лучше — гуляет группа выпускников психологии, у которых здесь наверху вечеринка, когда один из них аж после восьми лет обучения наконец-то, неожиданно для самого себя, защитил диплом. Они были в хорошем настроении, увидели поблизости фары автомобиля, остановившегося в этой глухомани, ну и почему бы им не поиграть в машинку? Так, в шутку, легкий прикол в стиле психологического эксперимента а-ля Зимбардо или Милгрэма[28]. Экспериментальные субъекты наверняка всё потом поймут правильно и будут смеяться, как в случае съемок скрытой камерой, и без всяких сомнений подпишутся под согласием использовать результаты исследования в научных целях. Хотел бы я вживую увидеть выпускников психологии, которые были бы в состоянии совершенно бесшумно и блестяще снять с машины аккумулятор, руль и двери, в то время как трое человек, в том числе один полицейский, сидят у костра в десяти метрах от места преступления, испуганно пялясь один на другого, и ничего не замечают. Реальнее в этих обстоятельствах было бы ожидать демонов или же цыган, которые заманили нас в адскую западню, намереваясь казнить нас, разрезать моторной пилой, о которой так кстати вспомнил один из деревенских.

Все равно, от этой музыки, которая то приближается, то удаляется, как будто ветер разносит ее в разные стороны, у меня побежали мурашки по спине. Не удается мне интерпретировать эту музыку как хороший знак, при всем старании. Если это вечеринка, почему ее не было слышно раньше? Они что, приближаются? Время неподходящее, вот-вот рассветет. Музыка хорватская, женский голос. Может, Северина[29], не знаю, не очень разбираюсь в этом.

Агата: О чем вы говорите?

Уже разгорелся спор, в котором мы пытались установить, в чем причина таких агрессивных и самодовольных речей, отражают ли они комплекс превосходства или же, наоборот, комплекс неполноценности? Что ты думаешь?

Это тип музы.

Определенно комплекс неполноценности, никаких сомнений. Осторожно, думаю, не исключено, что кто-то тут будет скакать с ножом.

На меня она не произвела особого впечатления.

И все же она мне более симпатична, чем эта курица подсекретарь, которому эта деваха нравится, ведь он живой мертвец, плюс еще так смотрит, как будто у него мозги временами просто отключаются.

Go, Агата, go-go-go!

АГАТА ХОЧЕТ СЕКСА, НО ЕЕ НИКТО НЕ ХОЧЕТ.

Шулич: Да, ошиблись мы. И Презель, и мы тоже. В другую сторону нужно было идти.

Мы поднялись немного и всматриваемся в обе стороны, ну, если точнее, Агата не смотрит, она занята ребенком, улыбающимся ей, и иногда посматривает на нас выжидающе, мол, что сейчас, возвращаемся или нет. Машина в трехстах-четырехстах метрах, но нам уже все равно, по-любому от нее сейчас пользы нет.

Я согласен с Шуличем. Почему даже Презелю не пришло в голову пойти в ту сторону, откуда мы приехали?

Ладно, мы были под впечатлением от этих баррикад и нам было тогда не до того, чтобы еще раз встречаться с кем-нибудь из Малых Гроз или Камна-Реки. Только как ни поверни, именно эта сторона и более населена, следовательно, шансов поймать мобильный сигнал больше. Рог — это пустошь, глухомань, даже если за ним можно увидеть огни Кочевья. А Презель пошел именно в сторону Рога, туда, где, может быть, ему встретилось только маленькое поселение, пара домов, рядом с которыми горит бунтовщический огонь. Огонь, о котором сейчас, в свете луны, вообще сложно сказать, горит он еще или нет. Может, просто нормальные люди, погуляли и пошли спать. Или нет. Нет, лучше об этом вообще не думать. Страх сбил нас с толку. Хотя все, что случилось раньше, не в счет, ничего не значит. Настоящий страх будет сейчас. Все эти чудеса, что произошли, немного оторвали нас от реальности, мы оказались немножко подвешены в воздухе и не размышляли трезво. А сейчас еще эта музыка, опять факты, упрямые факты… Реально здесь кто-то есть! И совсем рядом. Боже мой, что за идиотская ситуация!

Я: Да, только сейчас слишком поздно спускаться самим.

Шулич обжег меня взглядом.

Шулич: Мы? Пока Презель не вернется, некуда нам идти. По крайней мере, до утра. За нами сюда приедут.

Смотрю на Агату. Ей все равно. Я не знаю, найдется ли хоть одна какая-нибудь женщина, которая в подобной ситуации вела бы себя так спокойно. Нормальной женской реакцией было бы истерично причитать, доводить нас придирками, упрекать, какие мы идиоты, полицейский и гражданский, полные дураки, как такое могло случиться, что ей приходится переживать и так далее в том же стиле. Грозила бы жалобой в суд и старалась вытоптать последние остатки нашей мужской гордости. Постоянные упреки, какие мы дураки, неспособные даже спросить дорогу (хотя в этом случае мы как раз спросили дорогу, у нее же). С другой стороны, могла бы удариться в такую панику, как нас тут кто-то в темноте и глухомани водит за нос. Но только не Агата. Она абсолютно спокойна.

Видимо, потому что она как раз знает, кто.

Она меня ужасно раздражает. И даже лучше, что молчит, потому как иначе я бы взорвался. Бог знает, что бы я тогда мог бы отмочить. Я никогда еще не терял контроля до такой степени. Но если я сейчас снова начну давить на нее, все это может кончиться плачевно. Нет, контроль я не теряю, пока вполне хватает намеков, что я знаю то, что я знаю. Или думаю то, что думаю.

Агата: Может, вернемся к машине? А то там еще что-то может пропасть.

Я смотрю на нее.

Я: А тебя разве волнует?

Агата обиженно открывает рот, потом закрывает и демонстративно молчит. Какое ее дело? Машина не ее, и никаких ее вещей там нет, только народ ее, тот, что сторожит кругом, этот народ, по всей вероятности, ее. А если наш, тогда проблемы никакой не будет — вернуть обратно все то, что было украдено, как только все прояснится. Только сначала нужно все прояснить.

Так что, вероятно, было бы действительно лучше пойти посмотреть, откуда эта музыка.

Я: По-моему, нужно выяснить, откуда эта музыка.

Шулич смотрит на меня, в этот раз серьезно; похоже, у него та же мысль.

Я: Судя по тому, что мы слышим, это недалеко. Достаточно только подойти поближе, чтобы увидеть, кто это. Нам по-любому больше нечего делать.