Андрей Э. Скубиц (р. 1967) — словенский прозаик, драматург и переводчик; доктор филологических наук, специалист по социолектам. Уже за первый свой роман «Горький мед» (1999) получил одновременно две национальные премии — за лучший дебют и за лучший роман года («Кресник»-2000). В 2012 году писатель снова стал лауреатом премии «Кресник» благодаря роману «Насколько ты моя?» (2011). Обладатель Премии Антона Соврета за лучший перевод (2007); среди переведенных им произведений — творения Дж. Джойса, С. Беккета, Ф. О’Брайена, И. Уэлша и многих других. Его заслуги в области искусства и культуры были отмечены и Премией Отона Жупанчича (2007), учрежденной городской общиной Любляны.

Первая часть диптиха «Легко I» в общих чертах воспроизводит реальную историю Ясмины Ричардсон из канадского городка Медисин-Хэт, произошедшую в 2006 году, имена участников и события изменены. Немного изменены реальные комментарии общественности на поступок Ясмины, поступившие в том же и в следующем году на ее личный сайт, а также на разные интернет-форумы.

Вторая часть диптиха «Легко II» также основана на реальных событиях, связанных с цыганской семьей Стояновых из поселка Дечья-Вас в словенском округе Амбрус в 2006 году, получивших широкую известность и послуживших источником вдохновения. Все конкретные детали, обстоятельства и лица в представленной на суд читателя истории вымышлены или же изменены в целях создания нового, самостоятельного сюжета.

В книге использованы некоторые цитаты, относящиеся к так называемой афере Стояновых, из словенских интернет-форумов того периода, а также из интернет-форума реалити-шоу «Большой брат». При этом были изменены имена авторов интернет-комментариев, а в некоторых случаях — также событийная канва в интересах уже нашей, вымышленной истории.

Да, эта ночка просто сносила крышу, насколько я сейчас помню, улетной была и эта, ну, как бы прелюдия этой ночки — все гораздо круче, чем вся эта школа и послешкольная рутина, обед и домашние задания, и все такое, вся эта тягомотина, прежде чем я наконец отключила мобильник. Все то, что было потом, было уже договорено. Договорено, что это будет сегодня, именно сегодня, а не позже. Мамуля складывала тарелки после ужина, после блинчиков, в посудомоечную машину. Папуля все по-прежнему прилагал страшные усилия к тому, чтобы привести в порядок роутер, через который он со своего компьютера и я со своего ноутбука могли бы одновременно выйти в интернет, причем так, чтобы с компьютера можно было видеть и друг друга, а не только интернет. Кстати, в инструкциях нигде не было написано, что эта коробка может это сделать, только продавец, который хотел ее под любым соусом втюрить нашему отцу, утверждал, что может. Так что уже третий вечер подряд папуля только и скакал с одного компьютера на другой и пробовал разные настройки. Только… Странно, но в тот момент меня это даже ни капельки не раздражало. Обычно я всегда теряла терпение из-за этих его бесконечных технических изобретений, а тут нет. Я только и ждала, когда наконец мой компьютер освободится хотя бы на 3 минуты, чтобы выйти в блог и написать, что это случится сегодня. Волнением нужно делиться. И — понятно, что я торчала перед телевизором, тянула время, переключала программы и ждала-ждала… Жутко длинный вечер.

А потом… А потом все произошло очень быстро, в одно мгновение, было как-то безумно мало лишних движений, помех, замусоривающих эфир, все в таком кристально чистом саунде.

При осмотре были установлены следующие симптомы: пятидесятипроцентная хромота, частичный правосторонний паралич, афазия, выраженный стресс, обсессивный страх физического увечья и неконтролируемые плевки с периодичностью свыше ста раз в день.

Бесконечной дырой тянется пустое пространство, и вот, наконец, мой, пришел, уже ЗДЕСЬ. Приоткрываю подвальную форточку, на высоте лица. На улице кусты, темно, гортензия уже наполовину замерзла, японская лиственница совсем голая, шиповник, розы с шипами, а посередине — его лицо, белой тарелкой в темноте. Весь бледный. Из его рта комками вываливаются слова. Извиняется.

— Ну ты, слышь, извини, подруга, я у Момо задержался.

Это он мне, что был у Момо. В два ночи. Я к тому времени уже почти заснула. Мамуля за это время уже второй раз в туалет выходила.

— Ну я… я набирался концентрации, энергии, что ли…

— Концентрации из коньяка? — говорю.

— Из шнапса, из штирийского. Ну и еще пробовал подбить кого-нибудь, чтобы со мной пошел. Нико я уже два дня обрабатывал, звонил ему, а он не хочет, ни в какую. Сказал, что я дурак. Идиот полный.

— Да какого черта ты мне морочишь голову этим своим Нико? Давай, заходи уже. Нам что, нужен кто-то третий свечку подержать? У нас что, праздник или вечеринка какая?

Ладно, какая разница, не буду пилить, не имеет смысла. Он — здесь. Значит, это все-таки случится. Сейчас. То, что мой от страха заикается, не имеет значения. Я знаю, что иногда действительно умею пилить как бензопила, не останавливаясь. Но сейчас не надо. Это чтобы он не заикался, а так я пилить не буду. Он просто должен оставаться здесь, со мной, иначе ничего не получится, а сейчас — сейчас все должно идти как по маслу.

— Ну да, ты не просила, только всегда лучше, если еще кто-то есть, — талдычит он, разевая свой рот. — Уж ты мне можешь поверить. — Его белая морда по-прежнему выделяется белым пятном в темноте, одной рукой я по-прежнему держу ручку от приоткрытой форточки.

Левой рукой я проверила, заперта ли входная дверь, вот, ЗДЕСЬ, я держу в левой руке ключ, который минутой раньше вытащила из замка. На стене у дверей картина, которую мамуля привезла из Праги, где она училась: художник Муха. Да, очень на нее похоже, ее стиль, вечно этот розовый, оранжевый и зеленый; раньше, когда я была маленькой, мне даже нравилось, потому что не знала я еще, какая это все фигня. А мамуля всегда это любила. Да, вот это ей нравится. Интересно, кого это может удивить. Уже никого.

Хорошо, ЗДЕСЬ мы упали в кресло, я со всей силы присосалась к его лицу, как осьминог. Вылизываю. Если смотреть сзади, то очень может быть, что сцена не очень аппетитная, — только, в конце концов, какая разница, главное, что это меня успокаивает. Я уже давно его не лизала. Да, и вот еще что: на самом деле, на самом деле я реально хочу, чтобы все уже поскорее началось. Вот он, этот самый сладкий момент, за секунду ДО ТОГО, как начнется то, чего я жду, жду уже давно — недели, месяцы. Вот тот самый момент, когда все еще только должно случиться, сейчас, через секунду, как же это сладко, когда ты все это себе представляешь и испытываешь такое адское наслаждение; это как говорит героиня той самой детской сказки: я долго буду грызть этот пряник, чтобы он еще до-о-олго не кончался. Да я сто лет ждала, когда же наконец это случится, и вот время пришло. Сейчас СЛУЧИТСЯ. Мы здесь. Мы любим друг друга. Мы бы даже поженились для этого, если б нужно было. А потом — потом, может быть, опять все будет нормально. Скукотища.