Пауза, оба интенсивно размышляют.

Я: А что мы, собственно, теряем, если попробуем? Десять минут через холм, и все, все закончено, никого больше не увидим. Без бронетехники, водяных пушек и новых стычек. Вы же не можете мне сказать, что прием в деревне вам пришелся по душе?

Шулич: А где гарантия, что нас с другой стороны этой дороги никто не поджидает?

Агата, неожиданно проявляя инициативу: С другой стороны Старый Брег. — Там только пара домов. А потом — хорошая гравиевая дорога через пустошь, оттуда можно доехать до Жельнега и в Кочевье, нигде ни души.

Опять тишина, мужчины переглянулись.

Шулич: Я знаю, что вы здесь главный. Но мы с Презелем отвечаем за безопасность.

Презель: А почему бы не попробовать?

Шулич уставился на него.

Презель, пожимая плечами: А что тут такого?

Шулич смолчал, хотя по нему видно, что идея ему не нравится. А что сделаешь? Трое против одного, девка не в счет — не только потому, что она под стражей, но и потому, что ей, по сути, все равно, ну, или это так выглядит, ее спросили, она ответила — она все равно в меньшинстве. То ли еще будет. Сейчас уже никто ничего не говорит, слышно только интенсивное сопение младенца. Надеюсь, как минимум двадцать минут он еще выдержит, сколько времени нам нужно, чтобы спуститься по этой дороге на другую сторону. Если он будет пускать газы, это здорово испортит воздух. Ха-ха. Презель, наконец, глубоко вздохнул. Он ничего больше не говорит, машина трогается с места. Медленно, осторожно разворачивается по придорожной траве, а потом мимо таблички. Сворачиваем в сторону деревьев.

Отлично. В разворот уложились: крутой склон, да, действительно крутой, да еще эта темнота. Хоть глаз выколи.

Раньше, внизу, на нормальной дороге, тоже было темно, но автомобильные фары освещали дорогу на дальнее расстояние, плюс еще светлая звездная ночь, так что контуры холмов были хорошо видны. Дождь в первой половине дня отлично очистил воздух, и звезды в такой ночи должны быть видны даже без бинокля. Лучше, чем в иную ночь саму луну. В Любляне, при всем световом шуме, мне удавалось видеть многие звезды, Марс, который сейчас в созвездии Близнецов; а в бинокль — даже знаменитый звездный туман в созвездии Ориона. Даже кометы — невооруженным глазом можно увидеть максимум пять штук: Бетельгейзе, Ригель, потом Орион, который показывает дорогу к Альдебарану… — да что это я, сейчас мы свернули в полную темноту, здесь было темно, как под землей, и вообще ни одной звезды.

Меня всегда интересовали точные сведения и названия, прошу прощения.

Вдруг неожиданно со всех сторон нас обступил папоротник, насколько вообще видно в тонких лучах автомобильных фар, освещающих пространство только впереди нас. Папоротник, уже наполовину почерневший и сломавшийся от зимы, но по-прежнему раскидистый куст, переживший зиму под снегом. Кругом одни коричнево-зеленые живые волны папоротника, стремящиеся нас поглотить, и больше ничего.

Не скажу со стопроцентной уверенностью, что идея найти объезд по лесной дороге была хорошей. Этот склон был действительно слишком крут, и нас здорово трясло. Ситроен Ксара вообще-то не приспособлен для езды по таким местам. Я уже жалел, что сам предложил эту идею, но ничего не поделаешь. Что есть, то есть.

Шулич: Завернуть с широкой дороги в темноту — это классическая ошибка. Сейчас на нас набросится этот их цыганский Фредди, или Ясон, или как там его.

Это он произнес тихо, как будто только для Презеля, хотя и достаточно громко, чтобы и я мог услышать. Мне это не по нраву, такое открытое игнорирование. Когда так явно исключают из игры.

Ощущаю легкую клаустрофобию, особенно в такой замечательной компании, но не настолько, чтобы полностью сдаться. Вид из машины по-прежнему жуткий; папоротник со всех сторон, ну, или так это выглядит, при таком свете, когда автомобильные фары освещают только одну узкую линию перед нами, то есть папоротник; днем здесь, наверное, совсем другая картина: холмы, покрытые сухим шелестящим мхом, сломленные трескающиеся ветки, кругом сосны да бук, как колонны, подпирающие нежную, зеленоватую и в это время года иногда ослепительно-голубую кровлю. А надо всем этим — сияние старого доброго словенского солнца. Да, скоро подоспеют грибы да черника; немного позже — ежевика и малина. Может, был виноват избыток адреналина у меня в голове, когда я потребовал, чтобы мы свернули. Лучше, если я на какое-то время вообще отключу мозги.

Презель: Что ты говоришь, какой еще Ясон? Знаешь, что мы увидим наверху? — Казино. Такое огромное. Которое построила югославская служба безопасности, для отмывания грязных международных денег.

Шулич: Что?

Я: У гэбэшников с другой стороны Кочевья была своя казарма. Но не здесь — а в Роге.

Они вообще не обращают внимания на меня и мои замечания.

Презель: Все будет залито светом. Неоновые надписи. Бабы. Я серьезно. Плюс площадка для посадки вертолета, плюс Джеймс Бонд и Путин, которые заходят так, на пять минут, потянуть бокальчик мартини, ну, или два.

Вот он, полицейский юмор.

Шулич: Я надеюсь. На вертолете через поваленные деревья гораздо легче добраться до Кочевья. Я же верхом на медведях ездить не умею.

Циничная свинья.

Да, признаю, мне очень повезло, что не я веду машину в таких условиях. Нас здорово раскачивало, видимость близка к нулю, я только и ждал, когда в какой-то момент мы где-нибудь застрянем. Да что об этом размышлять, сам я, по своей воле, ни за что бы в такой дыре не оказался, без служебного задания, а если есть задание, есть и полицейские, или кто-то там еще, специально обученные, для поддержки. Такие, как я, выполняем более параличные функции, слава богу. Пусть кажется, что я в каком-то смысле элитарист, на самом деле это не так. По сути, я просто открыто признаю небезграничность своих способностей. Но я — тот, кто принял решение свернуть сюда. Потому что я — уполномоченное лицо.

Я хотел взглянуть на Агату, но неожиданно встречаюсь взглядом с маленьким и очень внимательным созданием. Младенец уставился на меня, сейчас он, оказывается, проснулся, и взгляд у него довольно острый. По сути, я до сих пор так и не понял, мальчик это или девочка. Мне это было не нужно. Но сейчас, когда младенец так внимательно смотрит, меня это раздражает. Как будто он хочет наладить со мной какую-то связь. Эй, дружок, лучше не надо. Мы пытаемся сохранять объективность. Я откашлялся.

Я Агате: С младенцем все в порядке?

Этот вопрос я задал для создания атмосферы безопасности и доверия, а с другой стороны, для разряжения обстановки, чтобы мы перестали все время пялиться на эту дорогу и гадать, куда мы попадем, что с нами будет, нападут ли на нас три огромных великана с большой дубиной. Потому что Шулич, по-видимому, именно этим и занят. Черт его возьми. А вот Презель — отличный водитель. Хотя, по-своему, за эту работу тоже нужно бога поблагодарить. Все-таки не так скучно, не одна только бюрократия, хоть иногда какие-то развлечения.

Агата: А что с ним будет.

Смотрит на него, младенец таращится. Потом глаза у него слегка заволокло, губки сжались, лицо немного напряглось: боже мой, похоже, он завершает переваривание пищи, тут все ясно. Совсем не нужно это много раз наблюдать, и так все понятно. Боже мой. Пару часов назад она его покормила, понятно, что это оживляет перистальтику, он и так уже долго держался.

Я: Что, ему нужно менять пеленку?

Агата: Все нормально, это мое дело.

Да, конечно, слава богу, еще не хватало, чтобы и это было частью моей работы.

Я сам себе действую на нервы. Отвожу взгляд в сторону от младенца.

Шулич и Презель таращатся на кустарники, создавая впечатление двух нормальных людей в затруднительной ситуации, а я ломаю голову, что нужно сказать этой красотке, чтобы разбить звенящую тишину между всеми нами. Нет, брат Шулич, господин Ворхес не выскочит на нас из-за куста с топориком, здесь вероятен словенский сценарий — немного наверх, потом немного вниз. Дорога — так оно и есть — действительно сильно расширилась, не такая разбитая и меньше колдобин. Выглядит так, будто это дорога, которая более оживлена с другой стороны, а с этой — просто заканчивается, сужается и исчезает. То есть, самую неприятную часть мы уже проехали.