Наскоро поужинав разогретыми на плите сырниками, выпив кружку чаю с лимоном, Кристина включила цветной телевизор «Сони» и улеглась на тахту. Но происходящее на экране не доходило до ее сознания, тяжелые, как чугунные плиты, мысли ворочались в голове... «Думай, думай, Кристина! — внушала она себе. — Как же могло так случиться, что ты стала игрушкой в руках негодяев, бандитов?! И не только игрушкой и наложницей Хруща, хотят тебя сделать и убийцей!.. Чем же ты, трусиха, лучше их?..»

Утром, шагая по Суворовскому проспекту на работу, Кристина Васильева еще не знала, как сегодня поступит... Вообще то решение она приняла бессонной ночью, но утром снова стали терзать ее сомнения, страх. Она нажимала клавиши компьютера, невидяще смотрела на голубой цветной экран с буквами и цифрами, а в голове стучало: «Сейчас он позвонит! Что делать?» Неожиданно вскочила с кресла и отправилась в приемную генерального директора. Из окна она увидела его «Волгу», за столом сидела секретарша в очках и правила отпечатанный текст. На черном диване сидел с «Санкт-Петербургскими ведомостями» в руках молодой симпатичный мужчина с коротко подстриженными темно-русыми волосами, умным взглядом серых глаз. Уже несколько дней она видит его то в приемной, то в цехе, то в офисе Иванова. У него классическая фигура киногероя: высокий, но не чрезмерно, широкоплечий, с узкой талией и длинными ногами танцора. И походка у него легкая, неслышная. Один раз он ее даже напугал, незаметно появившись вслед за ней у дверей лифта. Как и все в «Аисте», она знала, что после нападения на генерального в НПО появились несколько новых охранников. Этот симпатичный, стройный был их начальником.

Увидев Кристину, мужчина выпрямился, разгладил на коленях брюки и улыбнулся. Улыбка у него мальчишеская, белозубая, а лицо загорелое.

— Я к Ивану Ивановичу, — пожелав присутствующим доброго утра, сказала Кристина. Под мышкой у нее оранжевая папка с золотым тиснением. В этой папке она приносит шефу последние компьютерные данные по реализации их продукции в России и странах СНГ.

— Он разговаривает с Мюнхеном, — сказала секретарша. — Подождите немного, Кристина.

Молодая женщина, вздохнув, уселась на черный диван подальше от охранника. Не то чтобы он был ей неприятен, наоборот, она всегда с удовольствием смотрела на него, чувствовала, что и он заинтересован ею. К этому Кристина давно привыкла: многие мужчины с интересом поглядывали на нее, но после убийства мужа она никому не отвечала взаимностью, кроме Саши Мордвина, да и то, скорее всего, от безысходности. Александр Михайлович как-то на днях полюбопытствовал, мол, что произошло? Почему Кристина стала будто бы сторониться его? Сначала она отделывалась от него разными пустыми отговорками, вроде недомогания, плохого настроения, что было истинной правдой, а когда он стал слишком назойлив, резко осадила:

— У тебя жена, ребенок, Саша, а у меня ничего не осталось... Ты ведь не уйдешь от них ради меня? — Она понимала, что это запрещенный прием, но нужно было как-то положить конец их двусмысленным отношениям. Легким и беспечным оказался на поверку коллега. Больше думал о своих собственных удовольствиях, да и защитить от обрушившихся на Кристину напастей не смог бы...

— Ну, я... не знаю... — в своей обычной нерешительной манере заговорил Мордвин. — При чем тут они? Мы ведь...

— Любовники? — с горькой улыбкой перебила Кристина. — Мне надоело быть любовницей.

Теперь Александр Мордвин, сидя за своим письменным столом у двери, бросал на нее печальные взгляды и вздыхал. Черноволосый, с пижонскими тонкими усиками, девичьими розовыми щеками он напоминал обиженного школьника-старшеклассника. Глаза у него большие, бархатистые, полные губы красные, мягкий подбородок, черные длинные волосы были зачесаны назад. Ей вспомнились слова Михаила Ломова, обозвавшего Мордвина усатым хлюпиком. И еще он сказал, что в зоне Сашу быстро бы «опетушили». Она не поняла, что это такое, и тогда бывший боксер, очевидно уже отсидевший срок, гнусно осклабившись, пояснил: «Педерастом бы сделали! Там таких розоволицых, с томными глазами ох как урки любят!..»

Вроде бы и чепуха, но с того раза она стала смотреть на своего любовника другими глазами, находя в нем куда больше женского, чем мужского. Разве можно сравнить Мордвина с этим, по-видимому, очень сильным, мужественным человеком, сидящим с ней на черном диване в приемной шефа. Она даже не знает, как его звать... Будто прочитав ее мысли, русоволосый мужчина взглянул на нее и с улыбкой представился:

— Артур... — он чуть помешкал: — Артур Константинович Князев, а вы — Кристина Евгеньевна Васильева из цеха по производству мини-маслосыродельных заводов?

Руки они не стали жать друг другу, хотя стоило бы ей проявить инициативу, и он сразу бы вскочил с дивана.

— Вы всех у нас... так хорошо знаете? — только и нашлась она что сказать.

Секретарша в очках читала машинописные листы и делала вид, что не обращает на них внимания. Кристине нравилась эта спокойная пожилая женщина с платиновыми волосами. Звали ее Олимпиадой Семеновной Лапшиной. Со всеми была ровной, приветливой, к шефу своему, с которым проработала более двух десятков лет, относилась с благоговением. Впрочем, Иванова все уважали в «Аисте».

— Вы чем-то расстроены, Кристина Евгеньевна? — тихо спросил Князев. — Шеф освободится не скоро… Можно я вас приглашу на чашку кофе в буфет? Или вы чай предпочитаете?

В тоне Князева не было и намека на примитивное ухаживание, наоборот, в нем прозвучали настойчивые нотки. Его можно было понять так: «Мне необходимо с вами поговорить, но не здесь же?» На селекторе на столе Олимпиады Семеновны загорелась красная лампочка, что-то щелкнуло, и звучно прозвучал басистый голос шефа:

— Есть кто ко мне?

Секретарша взглянула на Кристину и уже было открыла рот, как молодая женщина сорвалась с места и бросилась вон из приемной: она вспомнила, что Хрущ сказал, что он и сам будет знать, на месте Иванов или нет! Бандит может решить, что она зашла в кабинет шефа, положила взрывчатку в корзинку, и… спокойно нажать на пульт, чтобы включить свою «адскую машинку»! Неужели такой подонок будет ждать, когда она, Кристина, уйдет отсюда подальше? Значит, он откуда-то следит за окнами офиса. Напротив, на порядочном расстоянии, через улицу, находится жилая пятиэтажка с множеством окон и железными балконами.

Она не стала ждать лифта, спустилась по каменным ступенькам вниз, бегом промчалась по коридору до своей комнаты. Распахнула дверь и увидела у своего стола Сашу Мордвина с белой телефонной трубкой в руке и широко раскрытыми глазами, смотрящими на нее.

— Это тебя, — сказал он совсем по-женски. — Мужчина...

Кристина выхватила трубку и, услышав голос Ломова, громко произнесла:

— Нет! Нет! Нет! — и резко опустила трубку на рычаг. И только сейчас заметила у своего стола Князева, не спускающего с нее настороженного взгляда своих вдруг сузившихся и ставших ярко-зелеными глаз.

— Кристина Евгеньевна... — начал было он.

— Я хотела... — вырвалось у нее. — Все рассказать Ивану Ивановичу, но вспомнила… — Она широко распахнутыми синими глазами взглянула на Князева. — Вы главный у них?

— У них? — удивился он.

— Пойдемте! — скомандовала Кристина и, провожаемая удивленными взглядами находящихся в светлой комнате, уставленной компьютерами, коллег, устремилась к двери. — Вы, кажется, пригласили меня в буфет?

— Лучше пройдемте ко мне, — сказал он, а кофе или чай с бутербродами нам принесут.

Он умел слушать, этот зеленоглазый мужчина. Кстати, довольно редкий цвет глаз. Сидел за письменным столом, а она на точно таком же черном диване из кожзаменителя, что стоял у окна в приемной. Была она в юбке, открывающей ее стройные длинные ноги, но сейчас она не думала, какое это производит на него впечатление. Пожалуй, никакого, потому что он пристально смотрел ей в глаза и ни разу не опустил их вниз. По мере ее подробного рассказа продолговатое лицо его с твердым подбородком все больше мрачнело, зеленый ободок в крупных глазах расширялся. Странные у него глаза, мелькнула мысль, то серые, то зеленые… Но очень красивые и умные.     ’