Морван оторвал страницу, нацепил очки, пробежал текст глазами и добавил:

– Вечером тебе доставят все материалы. Уедешь на рассвете. Возьмешь с собой одного парня, расходы запишешь.

Эрван перевел про себя: свободен. Он встал, но отец снова открыл ящик:

– Погоди. Я хотел поговорить с тобой о другом.

Он выложил перед ним листочки размером не больше стикера. Эрван сразу их узнал: бланки Управления внутренней безопасности. Анонимная информация, без указания автора или источника. Когда у отца случалось лирическое настроение, он изрекал: «Большие реки питаются маленькими источниками». И действительно, при помощи записанных на бумажке нескольких слов он заставлял содрогаться немало правительств.

Эрван снова сел и взял листки. Имена. Парижские адреса. Даты и время.

– Что это?

– Перемещения твоей сестры за последние два дня.

– Ты установил за ней слежку?

Грегуар гневно отмахнулся и по памяти прочел содержание листка:

– Пятница, 17:00, компания STMS, улица Линкольн, один час. В тот же день, 20:00, Патрик Блан, дом три, улица Дофин, тоже один час. На следующий день, 16:00, Эрве Леруа, дом двадцать два, улица Спонтини. Вечером она была в отеле «Плаза-Атене», потом в «Фукетс Барьер».

– Ну и что?

– Твоя сестра – девица по вызову.

– Может, у нее встречи по работе.

Морван перегнулся через стол. Эрвану показалось, что он слышит, как заскрипели сочленения трона; в нос ему ударил запах дорогого мужского одеколона «Eau d’Orange Verte» фирмы «Эрме».

– Ты что, кретин? Леруа и Блан продюсеры.

– Именно.

– Иногда я себя спрашиваю, что у тебя в башке. Один организует групповухи в Версале, второй занимается эскорт-услугами. – Он яростно ударил по крышке письменного стола. – Твоя сестра шлюха, черт побери! И можно сказать, скорострельщица!

Эрван отпрянул, как будто ему плюнули в лицо. Грубость отца была ему не в новинку. Шокировало другое.

– Ты пустил за ней слежку из Управления безопасности? За государственный счет?

– Я обязан защищать свою семью.

– Гаэль двадцать девять лет. Она вольна делать что хочет.

Грегуар ссутулился и словно бы съежился между двумя подлокотниками:

– Я не думал, что твоя сестра, которой я оплатил лучшие школы, самые прекрасные поездки, обеспечил самый надежный блат при поиске работы, станет проституткой, которая отсасывает продюсерам.

– Не надо так говорить. Она хочет стать актрисой и обеспечивает себе возможности, чтобы…

– На данный момент она красуется нагишом в порножурналах.

– Не порно, а секси, не больше. У нее такой способ добиться известности. Ты должен уважать ее выбор. Ты говоришь о ней как о преступнице!

– Ты и впрямь дитя своего времени. Плевать на суть, важно только, как об этом говорить. Вы все сдохнете от политкорректности. – Он еще раз ударил по столу. – Чистоплюи сраные!

В его устах худшего оскорбления не было. Убежденный левак старой школы, он ненавидел консенсуальных социалистов, экологов, антиглобалистов – причем из самых благородных соображений. С его точки зрения, эти святоши воплощали абсолютное зло: буржуа, которые приняли собственную антикультуру, поглотили собственного врага – революцию. Однажды он сравнил этих чистюль с крысами, которые выжили, приняв яд, призванный их уничтожить, и теперь образуют расу, к этому яду невосприимчивую. И он не шутил.

Он поднялся, подошел к окну и встал, заложив руки за спину, на манер Командора:

– Я хочу, чтобы ты с ней поговорил.

– Я с ней уже говорил. Чем больше стараешься ее урезонить, тем сильнее она упрямится. Хотя бы ради того, чтобы сделать нам назло.

– Тогда устрой так, чтобы вокруг нее образовалась пустота. Надави на ее клиентов. Я дам тебе список.

– Ты что говоришь? Я не стану угрожать этим…

Немного успокоившись, отец вернулся к письменному столу:

– Их не так много. Гаэль работает от случая к случаю. Как в театре: не в основной труппе, а на договоре… Если никто не будет ее вызывать, она уймется.

– Или найдет новых.

– Тогда она настоящая шлюха, и ничего тут не поделаешь.

Эрван встал на защиту сестры, хотя испытывал такое же негодование, что и отец. Избалованный ребенок, который решил изгваздаться в луже. Он тоже поднялся:

– Так чем мне заняться: запугивать продюсеров или собирать кусочки бойца?

– Бретань – это срочно. Остальное – когда вернешься.

Эрван вышел из кабинета, не добавив ни слова, испытывая непривычную нежность к старому зверю. К человеку, который, несмотря на жестокость по отношению к жене и прошлое убийцы, питал безоговорочную любовь к своим детям.

– Чего он от тебя хотел?

Эрван вздрогнул: в темном коридоре стояла мать.

– Чего он от тебя хотел? – повторила она тихим голосом, с растерянностью в глазах.

Она так и не сняла кухонный фартук.

– Ничего, – рассеянно откликнулся Эрван. – Это по работе.

– Можешь проводить малышей к матери?

– А Лоик?

– Он заснул на диване.

Воскресенья шли своим чередом, не отличаясь друг от друга.

– София дома?

– Позвони ей. Она будет рада с тобой повидаться.

У входной двери стояли уже готовые Мила и Лоренцо, с рюкзачками за спиной – непременный груз для детей разведенных родителей. Мэгги открыла дверь. Ее рукав задрался, обнажив предплечье, все в фиолетовых синяках.

– Это что?

– Ничего. Я упала.

Краткий порыв расположения к отцу превратился во всплеск ненависти. Чувство знакомое, удобное, домашнее. Эрван даже не испытал удивления при мысли, что Старик в свои семьдесят лет продолжает бить жену. Его вывод был куда проще: он отметил про себя, что с возрастом синяки у матери проявляются более явно. Кровоподтеки приобретали бордовый оттенок и были теперь похожи на родимые пятна.

Он переступил через порог, весело бросив племянникам:

– Кто первый до лифта?

Оба малыша рванулись вперед, забыв поцеловать бабушку.

Эрван хотел было их окликнуть, но Мэгги остановила его:

– Не надо. Это не важно.

– До следующего воскресенья.

Дети приплясывали перед кабиной. Эрван улыбнулся им и погрузился в свои мысли. Он не мог вспомнить никакой беззаботности во времена собственного детства. Он всегда жил в страхе, тревоге и ужасе в ожидании того, что родители в любой момент вцепятся друг другу в морду.

К моменту, когда дверцы лифта раскрылись, он пересмотрел свое суждение, вынесенное во время обеда: ни Лоик, ни Гаэль не вышли сухими из воды. Наркотики брата, сексуальные закидоны сестры были всего лишь реакцией на изначальный травматизм.

В мыслях пронеслось воспоминание: четырехлетняя девочка и мальчик одиннадцати лет жмутся к старшему брату, а тот обнимает их, спрятавшись под кухонным столом, пока родители дерутся. Эрван до сих пор памятью тела ощущал холод кухонной плитки и как дрожали стены под ударами Левого Паскуа.

Он вошел в кабину, испытывая почти успокоительное ощущение: он не один, Лоик и Гаэль в страхе и растерянности по-прежнему прижимаются к нему под кухонным столом.

Выходя от родителей, Гаэль обычно блевала.

Она заскочила в кафе, где туалет не слишком омерзителен, на углу улиц Монсо и Лисбон и сделала что нужно. Подростком она перепробовала все возможные техники блевания, от соленой воды до зубной щетки, запихнутой в глубину горла. Сегодня ее рвало по первому требованию. Достаточно было подумать о чудовищной материнской стряпне, и готово дело.

На улице ей стало лучше. Сентябрь выплачивал неустойку. После хмурого лета и ранней осени несколько солнечных дней были совсем не лишними. Она спустилась по авеню Мессины, наслаждаясь видом. Тени древесных крон дрожали на асфальте. Острые лучики света пробивались сквозь листву. Эта авеню была квинтэссенцией османовского Парижа. Балконы, атланты и кариатиды на каждом этаже нависали над раскидистыми платанами. Гаэль чувствовала себя королевой в аллеях Версаля.

Пройдя по улице Миромениль, она свернула налево, на улицу Пантьевр, и добралась до своего дома. Вокруг было пустынно. Несмотря на яркое солнце, в этих узких улочках ощущалось что-то мрачное. Она долго колебалась, прежде чем выбрать студию, расположенную в нескольких метрах от площади Бово – берлоги чудовища. В конце концов она решила проигнорировать этот факт. Победить врага – значит больше о нем не думать.