Крипо переключил дворники на бо́льшую скорость и чуть не проскочил крутой поворот. Это было как подтверждение: дальше только море, горизонт, небо. Они добрались до края мира. Финистер. Конец земли.

– Я могу увидеть врача базы? – бросил Эрван в кулисы.

Слово опять взял Ле Ган, но уже поспокойней:

– Нет его, и уже давно: бюджет сократили.

– И что вы делаете, если возникает проблема?

– Отправляемся в клиники «Морван» или в «Cavale Blanche», как все.

– А во время посвящения?

– При необходимости вызываем местного врача из Кэрверека, доктора Алмейду.

– Я хочу его увидеть.

– Но я не понимаю, мы…

Конец фразы был заглушен плеском лужи, со всего размаха окатившей стекла. Ле Ган сдался.

Наконец дорожный щит возвестил: «Кэрверек-76». Еще несколько сот метров, и появился фасад школы. Гербы на фронтоне и бело-красный шлагбаум, как на железнодорожном переезде, отмечали вход.

– В первую очередь, – заметил Верни, – вам следует встретиться с полковником Винком.

Эрван уже где-то слышал это имя, но никак не мог вспомнить, где именно.

– Кто это?

– Руководитель школы.

– Я полагал, его зовут Ди Греко.

– Адмирал является начальником штаба. На месте всем распоряжается полковник.

Часовой в дождевике поднял шлагбаум. Наконец-то они окажутся в укрытии, но Эрван испытал прямо обратное чувство: они покидали успокоительный внешний мир, чтобы окунуться в замкнутую вселенную, попахивающую тюрьмой.

Эрван ожидал увидеть крупную базу. «Кэрверек» походил на начальную школу: квадратный двор, страшноватые сооружения с плоскими крышами, крытые галереи вдоль каждого здания, как в селениях Дикого Запада.

Они припарковались на стоянке и поспешили укрыться под навесом справа. Ле Ган тут же отправился предупредить полковника Винка. Эрван отряхнулся. Он уже понял, что от влажности больше ни спасения, ни продыху не будет.

– В глубине двора, – давал пояснения Верни, чтобы заполнить время, – аудитории для разбора полетов и административные помещения. Напротив нас классы, спальни и ванные комнаты. За нашей спиной столовые, гимнастический зал и комнаты для досуга.

– Не очень просторно.

– В «Кэрвереке» не больше тридцати курсантов плюс инструкторы, операторы, руководящий штаб и контингент солдат, охраняющих материальную часть. Всего меньше ста человек. А вот вокруг – территории обширные: полоса километр в ширину и три в длину отделяет нас от моря. Учитывая цену квадратного метра на побережье, это невероятная роскошь.

– Именно на этой территории и были оставлены курсанты?

Верни сделал вид, что ничего не слышал:

– Можно показать вам ангары и полигоны, если хотите. На базе размещен десяток самолетов и…

Эрван больше не слушал. Флаги приспущены – долг памяти Виссе, конечно же. Всего флагов четыре: французский, европейский, бретонский и еще один, с неизвестными гербами – лебедь, шпага, корабль… куда ни кинь, всё символы школы.

Он почувствовал, как в нем поднимается природное отвращение к мундиру. Он ненавидел и военный дух, и внешние признаки, с ним связанные. В тех редких случаях, когда ему самому приходилось надевать форму – выпуск в Высшей школе полиции, вручение медалей, – это было мукой мученической. К тому же его единственный мундир всякий раз напоминал ему о набранных килограммах.

– Ну куда он подевался? – вдруг потерял терпение Верни. – Пойду посмотрю.

Жандарм исчез. Крипо прислонился к столбу, как ковбой из вестерна, и свернул себе сигаретку.

В этот момент через двор прошли два пилота. Поверх комбинезонов на них были надеты какие-то дополнительные штаны, кажется надувные.

– Похожи на Бибендумов,[43] – заметил Эрван.

– Это из-за перегрузок, – бросил Крипо, прикуривая свою сигарету.

– Что?

– Это противоперегрузочные комбинезоны. В реактивном самолете сила тяжести может за несколько секунд достигать восьми g, то есть восьмикратно превышать вес твоего тела. Тогда кровь отливает от головы к ногам, лишая мозг питания, и ты в отключке. Вот и причина подобного обмундирования: внутри у него жидкость, которая подвергается такому же давлению, сжимает ноги и не дает крови спуститься вниз. Они его еще «ползунками» называют.

– Ты-то откуда это знаешь?

– А я на диво образованный.

Дождь по-прежнему хлестал по асфальту и крышам с гулом летящей шрапнели, в который изредка вклинивалось хлопанье флагов или крик чайки. Наконец объявились Ле Ган и Верни: они сопровождали мужчину среднего роста, лет пятидесяти, одетого в камуфляжный костюм. Расцветка идеально подходила к его коротко стриженным серебристым волосам.

Рукопожатие. Его лицо вызывало мгновенную симпатию. Над бретонской серой тусклостью всходило южное солнце: загорелая, почти золотистая кожа, синие глаза – все наводило на мысли о Лазурном Береге.

– Мне очень жаль, – улыбнулся он, представившись, – но я не могу принять вас в своем кабинете. Ремонт должен был закончиться еще до начала учебного года, но не получилось.

– Нет проблем.

Эрван задал себе вопрос, не было ли это тактическим приемом, призванным выбить их из колеи или заставить почувствовать себя нежеланными гостями? Офицер завел длинную речь на чистейшем «канцелярите», сожалея о «прискорбном инциденте», этой «трагедии», но неизменно возвращаясь к абсолютной необходимости срочно завершить расследование и возобновить занятия. Он изъяснялся в рубленой, стенографической манере, принципиально не затрагивая некоторых тем и щедро начиняя фразы казарменными формулировками, вроде «птички», «аксели», «салаги», «лычники», или же словами вообще загадочными, такими как «газер», «бустер» или «овершутер».

Не стараясь вникнуть в детали, Эрван расшифровал послание: «делайте свое дело и отваливайте». Винк не переставал улыбаться. Красивый мужик, уверенный в собственном обаянии. Он и сегодня оставался тем летчиком, о котором грезят девицы.

– Сколько времени уйдет на сбор фактов и подтверждение информации? – спросил наконец Винк.

– Зависит от фактов.

– Что вы хотите сказать?

– Что еще слишком рано давать ответы. Мы не можем предвидеть, что нам предстоит обнаружить.

Улыбка испарилась.

– Нечего здесь обнаруживать. Боец решил избежать посвящения и сбежал.

– Это всего лишь гипотеза, – заметил Эрван. – Единственная конкретная вещь, которую мы имеем, – это тело, обнаруженное в бункере после взрыва снаряда. Такова отправная точка. Но не конечная.

Полковник бросил вопросительный взгляд на Ле Гана и Верни, потом заложил руки за спину и принялся расхаживать, опустив голову. Дождь отбивал дробь, как барабаны в цирке при исполнении коронного номера.

– Делайте как лучше, – заключил он, глянув на часы, – но время поджимает. SIRPA мне названивает каждый час, желая знать, что они могут сказать, а что нет.

SIRPA: армейская Служба информации и связей с общественностью. Странно, что Винк первым делом назвал именно это средство оповещения.

– Не считая главного отдела кадров морского флота и информационной службы Министерства обороны! – добавил он. – В наши дни все помешались на средствах массовой информации! – Он внезапно воздел указательный палец. – Главное, не забудьте: никогда не используйте в своих отчетах слова́ «дедовщина» и «издевательства»! Можете говорить о «передаче традиций», или «уик-энде интеграции», или же о «педагогической преемственности»… сами подыщите, в какой форме лучше! Эти хреновы ассоциации «по борьбе с неуставными отношениями» вцепятся нам в загривок, как только до них дойдет.

– Понимаю.

– Ничего вы не понимаете. Подготовьте мне рапорт к завтрашнему утру, вот все, что от вас требуется. Несчастный случай есть несчастный случай. Не будем же мы всю осень с ним возиться!

Он коротко кивнул в знак прощания и направился прочь.

– Полковник, еще одна деталь. Занятия сегодня возобновились?