И тогда он вспоминает украденные у де Голля досье, в которых содержится масса деталей об операциях «желтый свет», как говорили в те времена. Переговоры. Его оставляют в полиции, но посылают в Габон, чтобы сформировать личную гвардию президента Бонго. О нем должны забыть.

Грегуар встал и направился в ванную. Свет. Все та же старая крокодилья морда. Нет сил вспоминать о том, что было дальше. Как в Африке он объединился со своими вчерашними врагами. Как шваль из правых – бывшие оасовцы,[34] агенты в изгнании, бандиты, которые слишком много знали, – научили его ремеслу. Как он задержал Человека-гвоздя и встретил дьявола собственной персоной…

Морван залез под душ. Вернувшись в Париж, он раз и навсегда покончил с любыми политическими соображениями. Он просто работал во имя порядка, то есть ради сохранения определенной формы постоянства среди суеты и брожения.

Рубашка. Подтяжки. Костюм. Как и каждое утро, прикосновение прекрасно выделанных тканей вызывало в нем тайное ощущение неуязвимости. Эффект денег? Власти? Или же простая привычка? Он испытывал то, что должен чувствовать каждый генерал, надевая по утрам форму.

Он подумал о короткой поездке с сыном в Конго. Как всегда, он не сказал Эрвану и четверти половины правды. Плевать ему было на смерть Нсеко – конечно же, очередная разборка между черномазыми, – и его будущий преемник, Мумбанза, не вызывал никаких нареканий. Морван отправился за тридевять земель, просто чтобы удостовериться, что сведения о его проектах не просочились. Он не исключал, что Нсеко пытали и что он, пытаясь спасти свою шкуру, выдал информацию. Но судя по тому, что ему удалось услышать, никто не был в курсе его махинаций. Значит, все шло своим чередом, и в конечном счете смерть африканца его даже устраивала: одним посвященным в тайну меньше. Он воспользовался присутствием в Лубумбаши, чтобы созвониться кое с кем из своей команды, работавшей на местности: вроде все продвигалось, как он и надеялся у себя на севере…

Сосредоточенно завязывая галстук, он включил радио. Франс Инфо. Накануне президент Франсуа Олланд обещал понижение уровня безработицы в течение года и беспрецедентный бюджетный прорыв. Бомбы сыплются дождем на Алеппо. Зайнаб, семи лет, выжившая после массового убийства в Шевалине, вышла из комы. Бернар Арно, направляясь в Бельгию, по-прежнему заверяет, что желает платить налоги во Франции. Журналист-фрилансер Жан-Филипп Маро покончил с собой, выбросившись из окна своей квартиры на девятом этаже…

Морван выключил приемник и надел пиджак. Две хорошие новости. Полная тишина по поводу «Кэрверека». Всего несколько слов о кончине журналиста…

Он уложил свой MacBook в портфель, защелкнув хромированные застежки. На пороге спальни поискал, какой бы великой фразой завершить свой маленький экскурс в прошлое.

Фразы он не нашел.

Надо было продолжать работу, вот и все.

– Где мы?

– Проехали Сен-Брийо. Осталось еще сто пятьдесят километров.

– Вот черт…

Часть путешествия Эрван не увидел. Он вел машину с пяти до семи, прежде чем передал руль Крипо, а сам задремал, хотя заснуть по-настоящему так и не удалось. Девять утра. Эльзасец слушал, приглушив звук, пьесы для лютни Энтони Холборна, английского, кажется, композитора шестнадцатого века. Неплохо в качестве колыбельной, хоть и немного действует на нервы.

Мелькнуло воспоминание: Финистер, Finis Terrae – конец земли. Лучше и не скажешь. Ему казалось, что они едут уже дня три.

– Там заправка. Остановись.

Крипо свернул на подъездную дорогу и затормозил около бензонасоса. Пока он заливал в «вольво» полный бак, Эрван зашел в бар-магазинчик. Ожидая свой кофе, он оценил депрессивность обстановки. Расползающиеся подтеки на потолочных светильниках. Дальнобойщики, выходящие из клозета застегивая ширинки. Алкаши за стойкой, уже порядком набравшиеся. Несмотря на эту угнетающую картину, он выпил кофе с удовольствием. Вкус эспрессо, затекшее тело, предстоящая работа…

Крипо присоединился к нему и заказал кофе со сливками. Положил на стойку досье и без предисловий пустился в историю Атлантического вала:

– Начиная с сорок второго года немцы превращают крупные бретонские порты в крепости, чтобы противостоять англосаксонской угрозе. Сен-Мало, Брест, Лорьян, Сен-Назар…

Эрвану пришлось сделать над собой усилие, чтобы вспомнить, что жертва, во всяком случае то, что от нее осталось, была обнаружена в бункере. Речь Крипо выдернула из памяти еще одну деталь: откуда взялось его прозвище. Когда в бригаде узнали, что Филипп Криеслер эльзасец, его тут же окрестили Крипо, по аналогии с Kriminal polizei, Уголовной полицией Берлина. Эрван напустился на своих: эта служба была печально известна участием в уничтожении душевнобольных и евреев. Но на набережной Орфевр, 36,[35] глупости приживаются надолго. Прозвище осталось, и – в силу привычки – все уже забыли, как настоящая фамилия Трубадура.

– Это как во времена соборов, – с воодушевлением продолжал тот. – Архитекторы, инженеры, сотрудники организации Тодта[36] перемещались вдоль побережья и строили не покладая рук…

В силу какого-то смутного атавизма эльзасец питал иррациональную ненависть к немцам, но при этом знал абсолютно все о Третьем рейхе. Что и доказывала его утренняя лекция – времени изучить вопрос за ночь у него не было, он говорил по памяти.

– Смотри, что я у себя нашел, – подтвердил он свою репутацию. – Топографию сооружений Сирлинга!

Эрван увидел одинокий остров севернее Уэссана, в пяти километрах от побережья, напротив деревни Кэрверек. На кусочке земли буквенными сокращениями были обозначены строения сотрудников Тодта. Не меньше тридцати. Каждому логотипу соответствовал определенный тип конструкции: казематы, блокгауз, бронеколпак, противотанковая стена, турели… Фотографии иллюстрировали карту. Некоторые сооружения были откровенно странными: звездообразные с металлическими остриями назывались «чешскими ежами», колодцы, защищенные металлическими крышками и скрытые в траве, именовались «тобруками»…[37]

– Эти фотографии не имеют ничего общего с тем, как все выглядело первоначально. Все было замаскировано. Парни рисовали сверху белые заборчики, фальшивые окна. Клали поверх серую штукатурку, чтобы бетон был похож на скалу!

Количество сооружений на острове еще раз подчеркивало невероятность происшедшего: это же надо было, чтоб снаряд угодил в единственное укрытие, куда забился человек.

– Ладно, – рассеянно сказал Эрван, ставя чашку. – Поехали?

– Погоди, я спрошу счет.

Выглядел Крипо довольно оригинально. Очень высокий, крепкий, седоватые волосы завязаны в хвост, бархатный пиджак сливового цвета, оранжевый платок и потертые сапоги для верховой езды, лоснящиеся, как старое кожаное кресло. Нечто среднее между бывшим байкером и преподавателем живописи, которому скоро на пенсию.

Вместо обычного счета он заставил бедную кассиршу заполнить настоящую накладную. Эрван улыбнулся. Эльзасец был одновременно и педантом, и мечтателем. Интеллектуал с аллергией на действие. Тип полицейского, который может пять минут разглядывать лужу крови, пытаясь понять ее значение, как если б речь шла о чернильной кляксе Роршаха.[38]

Эрван снова устроился на пассажирском сиденье и воспользовался этим, чтобы просмотреть свои мейлы. Подполковник Верни прислал ему новый рапорт. Личность жертвы подтвердилась: сравнение относительно сохранившейся нижней челюсти с зубной формулой Виссы Савири позволило утверждать это с уверенностью. Верни присоединил к этому выдержки из личного дела, полученного при поступлении молодого человека. Эрван внимательно рассмотрел фотографию: матовая кожа, правильные черты, гладкие, как персик, щеки – в облике Виссы было что-то мягкое, женственное.