Будь вы старым другом Хафида или это ваша первая с ним встреча, я приветствую вас с любовью. Читайте с удовольствием, и пусть слова и идеи, которые несет эта книга, облегчат вашу ношу и осветят ваш путь так же, как и ее предшественница.

На окраине Дамаска, в великолепном дворце из полированного мрамора, окруженном гигантскими пальмами, жил один необыкновенный человек по имени Хафид. Теперь он отошел от дел, но когда-то его обширная торговая империя не ведала границ, простираясь так далеко – от Парфии до Рима и Британии, – что повсюду его величали не иначе как самым великим торговцем в мире.

К тому моменту, когда он, имея за плечами двадцать шесть лет успеха и процветания, оставил поприще коммерции, удивительная история Хафида, прошедшего путь от бедного погонщика верблюдов до влиятельнейшего и богатейшего человека, облетела весь цивилизованный мир.

В те времена великих потрясений и бедствий, когда весь цивилизованный мир смиренно преклонил колени пред Цезарем и его армией, слава и репутация Хафида превратили его практически в живую легенду, особенно в глазах бедных и угнетенных Палестины – отдаленного региона на восточной границе империи, прославлявших Хафида из Дамаска в стихах и песнях как выдающийся пример того, чего можно добиться в жизни, невзирая на препятствия и трудности.

Но при всем этом самому великому торговцу в мире, оставившему столь внушительное наследие и обладавшему состоянием в несколько миллионов золотых талантов, затворничество не принесло счастья.

Однажды утром на рассвете, точно так же, как и каждый день на протяжении многих последних лет, Хафид вышел из дворца через заднюю дверь и, осторожно ступая по мокрой от росы полированной базальтовой плитке, решительно пересек огромный тенистый внутренний двор. Где-то далеко одинокий петух кукареканьем возвестил о появлении солнца, чьи первые серебряные и золотые лучи прорезали пустыню с востока.

Хафид остановился у восьмиугольного фонтана, расположенного в центре двора, и глубоко вдохнул, одобрительно кивая при виде бледно-желтых цветов жасмина, цепляющихся за высокие каменные стены, что окружали его владения. Он затянул потуже кожаный пояс, оправил тунику из тонкого льна и размеренным шагом двинулся дальше, пока, пройдя под сводом из кипарисовых веток, не оказался у величественной гранитной гробницы, лишенной каких бы то ни было украшений.

– Доброе утро, моя возлюбленная Лиша, – прошептал Хафид, протягивая руку и нежно гладя бутон белой розы, распускавшийся на единственном кусте, который, словно страж, охранял тяжелую бронзовую дверь. Затем он опустился на стоявшую рядом резную скамейку из красного дерева, глядя на усыпальницу, где покоились останки любимой женщины, делившей с ним все жизненные невзгоды и радости.

Хафид закрыл глаза и вдруг почувствовал на плече руку и услышал знакомый хриплый голос своего многолетнего счетовода и преданного друга Эразмуса.

– Простите, господин…

– Доброе утро, старина.

Эразмус улыбнулся, указывая на солнце, которое уже стояло в зените.

– Утро уже закончилось, господин. Добрый день.

Хафид издал глубокий вздох и покачал головой.

– Еще одна беда старости. Не спишь по ночам, встаешь до рассвета, а потом, как котенок, весь день в полусне. Никакой логики. Никакой.

Эразмус кивнул и сложил руки, ожидая прослушать очередную лекцию о напастях преклонного возраста. Однако это утро оказалось непохожим на все предыдущие, поскольку Хафид вскочил на ноги и преодолел расстояние до усыпальницы в несколько широких прыжков. Затем он коснулся каменных стен и громко воскликнул:

– Я превратился в жалкое подобие человека! Эразмус, скажи мне, сколько времени я, как последний эгоист, веду эту затворническую жизнь, развлекаясь лишь жалостью к самому себе?

Эразмус некоторое время смотрел на него, широко раскрыв глаза, после чего ответил:

– Заметные перемены начали происходить в вас после смерти Лиши и вашего необъяснимого решения избавиться от лавок и караванов, последовавшего за ее погребением. Четырнадцать лет прошло с тех пор, как вы решили удалиться от мира.

На глаза Хафида навернулись слезы.

– Мой бесценный брат и соратник, как тебе удалось терпеть меня столь долго?

Старый счетовод опустил взгляд на свои руки.

– Мы вместе почти сорок лет, и моя любовь к вам беззаветна. Я служил вам во времена грандиозного успеха и не менее охотно служу сейчас, хотя мне больно видеть, как вы по собственному желанию похоронили себя заживо. Вы не можете вернуть Лишу к жизни и поэтому пытаетесь присоединиться к ней в смерти. Помните, вы поручили мне высадить красную розу рядом с этим белым кустом после того, как умрете и вдвоем упокоитесь здесь?

– Да, – ответил Хафид. – И не будем забывать мои постоянные напоминания о том, что после моей смерти этот дворец и склад отойдут тебе. Скромная награда за долгие годы преданности и дружбы и за все, что тебе пришлось вынести от меня после того, как мы потеряли Лишу. Жалость к себе – ужаснейшая из болезней, и я болел ею слишком долго. Погруженный в печаль, я неразумно отгородился от людей, превратившись в отшельника в этом мавзолее. Довольно! Пришло время перемен!

– Но эти годы не были потрачены впустую, господин. Ваши щедрые пожертвования беднякам Дамаска…

Хафид прервал его:

– Деньги? Разве для меня это была жертва? Все богачи успокаивают свою совесть, раздавая золото бедным. Они получают от этих пожертвований не меньше, чем голодные, и прикладывают все усилия к тому, чтобы мир узнал об их невероятной щедрости, хотя та и стоит им всего лишь горсти монет. Нет, дорогой друг, не восхваляй мою щедрость. Лучше посочувствуй моему нежеланию делиться собой…

– Все равно, – не унимался Эразмус, – ваше уединение, господин, принесло немало добра. Разве вы не заполнили библиотеку трудами величайших умов и не посвятили бесчисленные часы изучению их идей и принципов?

– Я пытался заполнить долгие дни и ночи, занимаясь образованием, которого был лишен в юности, и мои старания раскрыли мне глаза на удивительный мир, полный чудес, который в погоне за успехом и золотом я не успел оценить. Но все-таки я слишком долго пребывал в печали. Этот мир подарил мне все, о чем только можно мечтать. Пришло время вернуть все долги и сделать все, что в моих силах, чтобы помочь человечеству в обретении лучшей жизни. Я пока еще не готов отправиться в последний путь, и красной розе, которую я просил тебя высадить после моей смерти рядом с любимым белым кустом Лиши, придется подождать.

Слезы радости текли по морщинистым щекам Эразмуса, слушавшего, как Хафид воодушевленно продолжал:

– Ливий писал историю Рима, когда ему было семьдесят пять, а Тиберий правил империй почти до восьмидесяти лет. По сравнению с ними я всего лишь дитя… здоровое дитя шестидесяти лет! У меня чистые легкие, крепкое тело, превосходное зрение, здоровое сердце, а ум не менее острый, чем в двадцать лет. Думаю, я готов прожить вторую жизнь!

– Это величайшее чудо! – воскликнул Эразмус, обращаясь к Небесам. – После многих лет молчаливой скорби из-за вашего состояния мои молитвы наконец услышаны. Скажите же мне, господин, что послужило причиной столь удивительного воскресения человека, так почитаемого и любимого миром?

Хафид улыбнулся.

– Лиша.

– Лиша?

– Помнишь, сколько раз на протяжении многих лет сбывалось то, что Лиша видела во сне?

Эразмус кивнул.

– Ее сны, которые она пересказывала нам после пробуждения, не единожды удерживали нас от деловых соглашений, которые могли бы обойтись нам в целое состояние.

Хафид указал на скамейку.

– Этим утром я видел во сне Лишу. Она держала меня за руку и вела по улицам Дамаска, показывая, сколько вокруг голодных, больных, увечных, бедных и несчастных. Мягким голосом она убеждала меня в том, что я более не могу игнорировать этих людей. Она напомнила, что в мире еще огромное число людей, которым не к кому обратиться за помощью, и мне нельзя оставаться глухим к их мольбам, засунув, словно трусливый страус, голову в песок.