– Это что такое?

– Это он! – сказал поставщик, зубы которого стучали от ужаса.

– Кто он?

– Маркиз де Каднэ.

Тогда Каднэ посмотрел на Барраса и сказал холодно:

– Вы видите, что мертвецы возвращаются с того света.

Пот выступил на лбу Барраса. Бывший граф де Баррас, отставной кавалерийский капитан во французской индийской армии, дворянин из старинной фамилии, бывший депутат в Национальной конвенции, а теперь первый директор, то есть почти король, был очень красивым высокий мужчиной.

У него были черные умные и несколько меланхолические глаза, открытый лоб, толстые, чувственные губы и прекрасные белые зубы. Ему было сорок шесть лет, но, несмотря на бурную политическую и частную жизнь, исполненную удовольствий, Баррас не выглядел на свои годы. Впрочем, он теперь пренебрегал любовными интригами для интриг политических, и шепотом поговаривали, что свирепый республиканец, возвращаясь к идеям детства, к кумирам своей молодости, мечтал о роли генерала Монка, восстановившего престол Карла II Английского. По крайней мере гражданин Баррас восстановил удовольствия, и весь Париж этому был свидетелем. У него неистово танцевали, ему кланялись на улице с энтузиазмом. Он был кумиром светской молодежи, по этому самому он не был расположен к упрекам за прошлое и с тех пор, как находился во главе Директории, старался всеми возможными способами изгладить воспоминание о кровавой эпохе, которую называли эпохой террора. Когда Каднэ сказал, что хочет поведать ему истину, Баррас рассердился. Гражданин директор хотя и был южанином, но не был суеверен. Услышав, как Дюфур закричал, что Каднэ – тот самый человек, который был казнен, он тотчас сказал себе, что поставщика обманывает какое-нибудь странное сходство. Однако, как мы сказали, пот выступил на лбу Барраса, и сердце у него забилось, когда он очутился лицом к лицу с человеком, который хотел открыть ему истину. Но Каднэ, без сомнения, передумал, потому что сказал:

– Я желаю иметь с вами небольшой разговор, гражданин директор, но несколько позже…

– Когда же?

– Этой ночью… Теперь ваш праздник только что начался… Вас призывает обязанность хозяина… А я буду ухаживать за дамами.

– Это он! Это он! – повторил Дюфур с испугом.

Баррас опять пожал плечами, а Каднэ поцеловал руку госпожи Тальен, обменялся быстрым взглядом с Марион, потом исчез в толпе, опять принявшись за свои штуки и вызывая повсюду хохот.

Баррас задумался, но, когда Каднэ исчез, он вздохнул свободнее и посмотрел на Марион. Красота цветочницы имела что-то резкое, поражавшее сердце. Взгляд ее проникал в глубину души, и Баррас тотчас поддался очарованию.

– Кажется, сердце любезного директора воспламеняется от прекрасных глаз Марион?

Дюфур хотел протестовать против мнения госпожи Тальен, но та остановила его, взяв за руку и говоря:

– Обойдемте залы.

Госпожа Тальен хотела избегнуть, по крайней мере, на это время, всякое объяснение с Баррасом о Каднэ. Баррас не удерживал ее; он был занят Марион, принудил ее взять его под руку и с торжеством прохаживался с нею между своих двух тысяч гостей.

– Эге! – говорил один щеголь, увидев их. – Эта Марион – хитрая штучка! И, отказываясь от наших предложений, она знала, что делала.

– Вот еще! – сказал другой.

– Конечно. Разве ты не видишь, друг мой, что директор Баррас уже без ума от нее?

– Это очень жаль! – говорили в другой группе. – Марион продавала такие славные букеты!

Баррас видел, что толпа с улыбкой расступалась перед ними.

– Счастливый директор! – вздыхали все те, которых отвергла цветочница Марион.

Баррас вышел из комнаты на террасу, потом спустился со ступеней крыльца в парк.

– Директор делает в любви быстрые успехи, – перешептывались несколько голосов.

В глазах всех гражданин Баррас уже одержал победу над Марион. Она, вся бледная и взволнованная, позволяла ему увлекать себя.

– Итак, моя красавица, – говорил любезный директор, который отвел Марион в темную и почти пустую аллею, – вы цветочница?

– Да… гражданин.

– Ремесло бедной девушки, мой ангел!

– Бедной девушки, которая живет только трудом, гражданин.

– Отель, экипаж, бриллианты и кружева лучше пошли бы к вам, чем лоток, моя красавица.

Марион вздохнула. Баррас иначе понял этот вздох и продолжал более настойчивым тоном:

– Если бы вам предложили все это?..

Но Марион вдруг выдернула свою руку, которую нежный директор тихо пожимал, и отвечала:

– Я не продаю себя, гражданин!

– Фи, какое гадкое слово!

– И вам пришлось бы заключить со мной плохую сделку, гражданин: мое сердце так было истерзано когда-то, что оно уже не имеет сил любить.

– Полноте, дитя мое! Любовь, как феникс, возрождается из пепла.

– Когда пепел не был развеян по ветру. Не говорите мне о любви, гражданин, я слепа и глуха.

– Я постараюсь возвратить два чувства, недостающие у вас: зрение и слух.

Он снял с пальца великолепную бирюзу, осыпанную рубинами, и надел ее на палец Марион. Цветочница испугалась и хотела бежать, но вспомнила приказания Каднэ. А так как она повиновалась этому человеку, никогда не оспаривая его воли, она позволила Баррасу отвести себя к скамейке в саду, на которую он усадил прекрасную цветочницу, а сам галантно стал на колено перед нею. Но директор не успел ни поцеловать руки Марион, ни возобновить своих искусительных предложений, как два человека, прятавшиеся за деревом, бросились на старого повесу и схватили его. Баррас закричал, но за этим криком не последовал другой, потому что ему завязали рот, в то же время один из этих двух неизвестных свистнул, и третий явился к ним на подмогу. Марион вскочила с испугом, но не закричала. Нападение, жертвою которого сделался директор, было так неожиданно, что он не мог употребить свою геркулесовскую силу. Баррас был связан в одно мгновение, потом один из троих похитителей взвалил главу Директории на плечи, как ребенка, и напрасно вырывавшийся Баррас был вынужден «исчезнуть» в самой густой части парка Гробуа. Марион последовала за похитителями. В это время в замке и на лужайках все танцевали. Праздник продолжался во всем своем великолепии.

В считаные минуты похитители достигли границы парка. Тогда парк Гробуа был окружен только живым забором со рвом; на противоположной стороне рва шла проселочная дорога, соединявшаяся с большой. В живом заборе был пролом, похитители прошли в него. Ров был широк, но таинственные визитеры сильно спешили и преодолели преграду буквально одним скачком. На дороге стояла карета, запряженная двумя почтовыми лошадьми; один из похитителей отворил дверцу, и Баррас, задыхаясь, с завязанным ртом, был брошен в карету. Один из троих водрузился на козлы, другой сел по правую руку Барраса, третий – по левую, а Марион села напротив. При свете фонарей директор приметил, что эти трое были в масках и в широких плащах. Директор вспомнил безымянное письмо, которое он получил утром и в котором его предупреждали, что его хотят убить.

«Я погиб!» – подумал Баррас. Но он был храбр, и ему хотелось умереть достойно.

Все это совершилось без шума, и никто из троих похитителей не проронил ни слова. Как только дверца затворилась, возница стегнул лошадей, и карета понеслась. Один из похитителей выхватил из-за пояса кинжал. Луч от фонаря, упавший на лезвие, заставил сталь бросить искру. Баррас вздрогнул.

– Милостивый государь, – нарушил молчание похититель, – теперь вы можете кричать, вас не услышат. А так как мне нужно поговорить с вами, вам развяжут рот.

Директор узнал голос Каднэ. Сообщник этого последнего тотчас развязал платок.

– Ах ты негодяй!.. – вскричал Баррас.

– Ш-ш! – остановил его Каднэ. – Не бранитесь, или, клянусь честью дворянина, я воткну вам в грудь эту вещицу.

– Меня предупреждали… – прошептал Баррас. – Я должен был остерегаться… Вы хотите меня убить?

– И да, и нет. Да, если вы будете сопротивляться… Нет, если вы покоритесь обстоятельствам.