Но ожидаемой ею мухой, конечно, был вовсе не муж, и когда прошло мгновение немого удивления, дорогая красавица поспешила выразить это словами.

– Как? Уже, Ла Пивардьер? Вы здесь? – завизжала она. – Но у нас еще только февраль, а вы должны были вернуться не ранее апреля!.. А, так вот как вы соблюдаете договоренности! Что ж, спасибо! Но если вы воображаете, что я буду потакать вашим капризам, то очень ошибаетесь. Давайте поворачивайте-ка опять туда, откуда пришли, мой любезнейший, да поскорее! Зима еще не прошла – слышите, не прошла! – а вы должны были возвратиться только весной… убирайтесь же, убирайтесь!

Не стесняясь нисколько присутствием Паскаля Симеони, который рассматривал ее, как какое-нибудь любопытное насекомое, Моник Латапи продолжала кричать и метаться на своем стуле, будто собиралась накинуться и сожрать своего счастливейшего супруга.

Но тот, не обращая внимания на суровый прием жены, обнимал и целовал свою племянницу Жильетту, премиленькую шестнадцатилетнюю блондиночку, которая, завидев его, радостно бросилась к нему на шею.

Из всего этого искатель приключений заключил, что и ему не следует обращать внимания на вспышку почтенной дамы.

Однако это равнодушие только сильнее взбудоражило маленькую горбунью, и она бы нескоро унялась, если бы Ла Пивардьер не прервал ее.

Взяв с прилавка свечу, он любезно обратился к своему гостю:

– Как вы находите наш магазин, дражайший господин Симеони? – спросил он.

– Он великолепен, сударь! – отвечал Паскаль.

– Наш магазин! – завопила жена Ла Пивардьера. – Каким же бесстыдным надо быть, чтобы осмелиться говорить «наш», когда он принадлежит мне одной!

– Вы можете найти здесь все, что есть самого лучшего и самого нового, – продолжал Ла Пивардьер с той же спокойной улыбкой. – Смотрите, дорогой мой гость, вот галуны по два золотых экю за штуку. Но для вас мы сделаем уступку.

– Как же… уступку! Никогда! Как вы смеете сбавлять мою цену?

– А эти темляки? А эти кисти? Видели ли вы что-нибудь подобное? Не кажется ли вам, любезнейший господин Симеони, что все это сделано рукой волшебницы?

Вдруг эта волшебница, или вернее сказать ведьма, отчаянно вскрикнула, увидев, что Антенор, поднося свечку, по неосторожности поджег тесьму дорогого галуна.

Только в самом ли деле это была неосторожность?

– Несчастный! – возопила обезумевшая Латапи, бросаясь к мужу. – Не демон ли овладел вами, что вы хотите сжечь все у меня?

– Все! Ну, полноте! – возразил Ла Пивардьер, обращаясь на этот раз прямо к своей дражайшей половине. – Я еще только начинаю, моя милая!

– Начинаю! Как разбойник, начинаю?

– Разумеется! Я хочу доказать этому дворянину, что я здесь хозяин… и что могу делать все, даже глупости, если мне придет фантазия… на зло крикливой жене, которая уважает меня так мало, что позволяет себе обходиться со мной, как с собакой… и когда уж меня вывели из терпения… я ничего не пощажу, чтобы доказать свои права.

При этом Ла Пивардьер протянул свечку к сверткам газа и кружев.

– Остановитесь! – взмолилась горбунья, протягивая свои длинные руки. – Я виновата и сознаюсь в том!

Ла Пивардьер отнял свечу, и как Юпитер, соглашающийся отвести молнии, проговорил:

– Так вы сознаетесь, что виноваты? Правда ли это, сударыня? – сказал он.

– Да, правда!

– Следовательно, вы будете любезны и внимательны ко мне все время, пока мне заблагорассудится пробыть у себя дома?

– Да, мой друг, да!

– И будете столь же любезны и внимательны и к этому дворянину, господину Паскалю Симеони, который оказывает нам великую честь, соглашаясь остановиться у нас со своим слугой.

– Да… да, мой друг.

– Впрочем, сударыня, – сказал Паскаль, находя нужным вмешаться в разговор, – я не желаю быть вам в тягость – в каком бы то ни было отношении. Если я и принял ваше гостеприимство… на некоторое время… то с тем только условием, чтобы я мог прилично вознаградить вас за все беспокойства и расходы, какие могу вам причинить.

– Хорошо-хорошо! Поговорим об этом после, – прервала его хозяйка.

– Напротив! Простите, но я хочу сейчас же покончить с этим вопросом, – возразил Паскаль.

Он вынул из кошелька столбик золотых экю и, протянув его госпоже де Ла Пивардьер, сказал:

– Достаточно ли будет, сударыня, ста пятидесяти ливров в месяц?

– Черт возьми! Еще бы не достаточно! – воскликнул Антенор.

Заметим, между прочим, что в то время эта сумма значила вчетверо больше, чем в настоящее, и потому госпожа Моник действительно должна была быть рада такому вознаграждению. И выплачивая за стол и проживание у торговки – согласно тайному уговору с Ла Пивардьером – двойную цену, Паскаль Симеони платил по-королевски.

Отвернув уголочек у свертка и убедившись, что там действительно золото, горбунья промолвила:

– Да, сударь, этого будет достаточно… тем более что вас рекомендует мой дорогой супруг!

Опуская деньги в карман, она продолжала:

– Ах! Мой муж, ведь это просто сумасшедший человек!.. Но, несмотря ни на что, мы так любим друг друга!.. Извольте извинить меня… если в первую минуту… но это был такой сюрприз… я совсем не ждала его так скоро… А ваш слуга в конюшне? – заключила она.

– Да, сударыня.

– Хорошо. Нужно отправить туда Рике, пусть поможет… Что ж, пойду подготовлю для вас комнату, сударь… и помещение для вашего слуги.

– Очень хорошо, сударыня.

Жена Ла Пивардьера намеревалась уже выйти из комнаты, но муж придержал ее за юбку.

– Ты иди, конечно, иди… но сперва один вопрос: ты, разумеется, не ожидала столько гостей… но ужин…

– Успокойся, мой друг, ужин будет приличный – я сама займусь им. В нашем городе достать можно все, да и Бабетта, наша служанка, не рохля какая-нибудь.

– Отлично! Да, и подай нам то розовое бургундское, которое ты бережешь для больших праздников: мне очень хочется попотчевать им нашего гостя.

– Попотчуем, мой друг, попотчуем! Вы же знаете, Антенор, я никогда не скуплюсь ни для вас, ни для ваших друзей.

– Знаю, какой ты можешь быть, когда захочешь… просто прелестной женушкой! Иди же, моя дорогая, иди уже… Но… клянусь рогами дьявола, мы же еще даже не поцеловались! Ну, сударыня, целуйте же скорей вашего мужа!

– О! Как же это… при постороннем господине?

– Э, да что тут церемониться! Господин этот – наш друг, и к тому же что может быть почтеннее женщины, целующей своего мужа?

Согнувшись вдвое, чтобы оказаться на одном с горбуньей уровне, Антенор подставил свою щеку, на которой та запечатлела поцелуй очень сомнительной нежности и скрылась из магазина.

– Ну! Что вы об этом думаете? Умею я укрощать женщин?! – вскричал торжествующий Ла Пивардьер своему гостю.

– Да уж, тут вы мастак! – отвечал искатель приключений, смеясь.

– Каждый раз, как я возвращаюсь… она всегда так скалит на меня зубы…

– И для усмирения ее вы принимаетесь жечь товары?

– Нет, я никогда не прибегаю к одному и тому же средству… Однако сегодняшнее мне понравилось… Не премину повторить его при случае.

– Но почему ваша жена, вместо того чтобы обрадоваться вашему приезду…

– Приходит в такую ярость, хотите вы сказать? – перебил его Ла Пивардьер. – Гм! Нервы! Она у меня очень нервная… да к тому же… есть и другие причины, о которых долго рассказывать. Ох! Жильетта, милая моя девочка, а ты все работаешь? Как вы находите мою племянницу, господин Симеони? Не правда ли, она премиленькая?

– Просто очаровательная!

Когда сцена, столь бурная в начале, между ее дядюшкой и тетушкой приняла более спокойный оборот, мадемуазель Жильетта, сидевшая за прилавком, вернулась к отложенной с прибытием мужчин работе.

Девушка покраснела от таких похвал и, продолжая шить еще усерднее, отвечала:

– Мне нужно подрубить все эти скатерти и салфетки к завтрашнему дню, дядюшка.

– Ах! Какое великолепное столовое белье! Настоящее голландское! Это, верно, для какой-нибудь придворной дамы?