Сёмка не сопротивлялся, позволил моему языку скользнуть внутрь, засопел мне в лицо. Его затылок лежал на моей ладони, и я осторожно целовал мальчика, пробуя на вкус этот капризный рот, наговоривший столько гадостей за последние несколько дней. Какой же он мягкий, хрупкий, будто цыплёнок. Запустив руки под школьную рубашку, я уже вовсю ощупывал паренька, а тот и не думал противиться. Только чуть приподнялся, будто призывая снять штаны...
Что я творю?
А Сёмка, будто почуяв моё смятение, засопел чаще, обхватил вдруг меня руками, слабо прижимая к себе. Прильнул дрожащим тельцем, вцепился намертво в мой пиджак. И у меня окончательно сорвало крышу.
Я уложил Сёмку на лопатки, поспешно стягивая с него брюки. Тот приподнял зад, помогая.
Что же ты делаешь, Сёма... Я же...
Парнишка задрыгал ногами, полностью избавляясь от штанов. Теперь он лежал подо мной в одной расстёгнутой рубашке, взлохмаченный, раскрасневшийся, глядя на меня не то с испугом, не то с любопытством.
Подался навстречу, когда я, навалившись, прошёлся поцелуями от ключиц вниз к животу, развёл ноги шире.
- Сёма, - я сунул два пальца мальчишке в рот, - Сёма...
Тот облизал послушно, без единого звука, опустив глаза.
Скажи он хоть слово, и я остановился бы, пришёл в себя, отрезвел наконец. Но паренёк молчал. Только ещё развёл колени.
Я прошёлся по промежности дрожащей ладонью, чуть скользнул указательным пальцем внутрь.
Сёмка сжался непроизвольно, и ввести второй палец оказалось немного сложнее.
Как же я тогда... Я же порву его.
И, опустившись на корточки, не переставая прокручивать скользкие пальцы, я лизнул поджавшиеся яички, прошёлся языком по члену, тут же вбирая в рот целиком. Сёмка всхлипнул, заметался, а я клацнул пряжкой, судорожно стягивая свои брюки. Ещё несколько нетерпеливых движений, и я выпустил его член изо рта, убирая пальцы и пытаясь вжаться влажной головкой в крохотный проход. Сёмка зажмурился, вцепился в диванную обивку.
Нет, так не получится. Слишком уж узко - паренёк не мог совладать с собой, а обучать мальчугана расслаблять анус не было времени. Набрав больше слюны на пальцы, я смочил проход и начал осторожно вдавливаться внутрь.
Давно же у меня так не стоял.
Сёмка застонал тихо, наморщив нос, но вырываться и не подумал. Только машинально сжался ещё больше, да так, что у меня в глазах потемнело. Какой же он узкий, не протолкнуться почти.
Я навис над ним, упираясь ладонями по обе стороны, разглядывая нахмуренное напряжённое личико. Тот еле дышал, сопел сбивчиво, сжимался внутри рефлекторно. Я двинулся, входя глубже, и Сёмка охнул тихо, распахнул глаза, встретившись со мной взглядом. И вдруг облизнулся, медленно, неуверенно.
Господи.
Я вошёл до упора, плавным толчком, и больше уже не мог остановиться. Двигался в нём сначала осторожно, боясь покалечить мальчика, потом всё сильнее, уже не слыша его болезненных вздохов, вышибая жалобные всхлипы, будто наказывая за все его недельные выходки и издевательства. Ухватил за бледные бёдра, навалился всем телом. Сёмка пискнул сдавленно, забарахтался, и я, сунув руку между тел, сжал его член, помогая. Парнишка выгнулся, прижимаясь ко мне животом, захныкал, и через несколько секунд кончил в мою ладонь.
Внутри он сжался так, что ещё пара движений - и я, подхватив его под дрожащие ягодицы, кончил следом, толкаясь в тугой горячий проход. А потом, уже ничего не соображая, отчаянно впечатался губами в его приоткрытый рот.
Глава 7. Финальная №2, или Высокоморальные мытарства.
Часы на стене мерно отсчитывали секунды, а я так и лежал на Сёмке, полуголый, вжимая его в диван, боясь пошевелиться.
Постепенно в голове начинало проясняться, и я, приходя в себя, начал осознавать происходящее.
Что же я натворил.
Трахнул его, совсем ещё ребёнка, по сути.
Прямо здесь, в учительской, на любимом диване Надежды Исаевны.
Сёмка лежал подо мной молча, румяный, растрёпанный, еле дыша. Я неуклюже слез с него, надел штаны, искоса разглядывая Сёмкину бледную фигурку. Тот смотрел на меня из-под ресниц, без единого звука, и мне вдруг стало настолько гадко, что я плюхнулся в соседнее кресло, обхватив голову руками. Как я мог сделать такое с собственным учеником?
Прав был Сёмка - диплом мне получать точно не стоило.
- Сём, прости меня... - пробормотал я как-то совсем уж не по-учительски.
Мальчик молчал.
Я шагнул к нему, присел на корточки, дрожащими руками натягивая школьные брюки, пребывая в какой-то отвратительной смеси стыда и отчаянья. Что же теперь будет...
- Эдуард Борисович...
Я застыл.
- Что, Сём? - я зачем-то взял его за руку, теребя пальцы, будто пытаясь отогреть.
- Я пить хочу... - слабо выдохнул паренёк, снова прикрыв глаза.
В какой-то аморфной прострации я направился к графину, плеснул воды и вернулся к Сёмке, так и замерев рядом.
Мальчуган приоткрыл один глаз.
- Ну что же вы, Эдуард Борисович, я ведь так умру от обезвоживания, - наморщил он носик.
Капризный засранец...
Я выдохнул, протянул ему воду. Сёмка тут же принялся жадно пить, вцепившись в стакан бледными ручонками. Потом приподнялся на локтях, глянул на меня недовольно:
- Эдуард Борисович, могли бы и помочь!
Да что же это такое...
Я усадил Сёмку, и он тут же сморщился болезненно.
- Какой же вы грубый, Эдуард Борисович.
- Сёма, я...
- Разве можно было так обойтись с лучшим учеником?
Я склонился к его раскрасневшемуся лицу, чувствуя, что снова начинаю ощутимо злиться на несносного паренька:
- Сёма... Тебе не кажется, что ты сам... напрашивался?
Тот заморгал, застёгивая брюки.
- Напрашивался? На что, Эдуард Борисович? Чтобы меня изнасиловал классный руководитель?
Я в сердцах хлопнул себя по лбу, усевшись рядом на диван.
- Сёма... Ну чего ты хочешь? Чего ты, мать твою, добиваешься? Зачем ты так себя ведёшь? - и, чуть тише, - ты ведь, действительно, сам напросился...
