20 декабря. 1802 г.

Перед Сочельником Луценс Кор превратился в настоящую рождественскую сказку. Люси с улыбкой смотрела на высокую ель в гостиной с крупными искусно расписанными шарами и веточками омелы, развешенными по всему дому. Аромат хвои и спелых мандаринов окутал дом, и Люси с замиранием сердца ожидала прихода праздника.

Однажды, во время традиционной полуденной прогулки по заснеженным просторам парка в компании Джерара и чуть-чуть отстававшей Леви (которая не желала им мешать), Люси решила задать вопрос, который давно терзал ее. Несмотря на то, что намерения приезда мистера Фернандеса были понятны с самого начала, он не проявлял никаких попыток сблизиться с ней, остаться наедине или завести разговора о замужестве.

— Я, как и вы, не склоняюсь к браку, — ответил на ее вопрос Джерар, вышагивая по хрустящему слепяще-белому снегу.

Люси, удивленная этим заявлением, выдохнула, чувствуя легкое морозное покалывание на щеках.

— Зачем же вы тогда приехали в Луценс Кор?

— Я не скрою, что намерение нашего брака было решением наших семей, — с улыбкой проговорил Джерар. — Мой отец вырвал меня с моего путешествия по Южной Америке ради приезда в Корнуолл и знакомства с вами. Но если вы спросите меня, я не желаю жениться. По крайней мере, по велению отца, — он повернул в ее сторону голову, и в ярких синих глазах плескалось тепло, которое Люси могла бы охарактеризовать как братская нежность. В груди отзвуком пронеслось ответное чувство, в то время, как Джерар, устремив взгляд в бескрайнее голубое небо, мечтательно прошептал слова, которые надолго отпечатались в ее памяти: — Можете считать меня глупцом, миледи, но я из числа тех романтиков, которые безнадежно уверены, что настоящая любовь существует. А я пока свою еще не нашел.

Между ними повисла уютная тишина. Наверняка, в большом свете их мысли вызвали бы волну возмущения, но Люси была рада, что смогла найти истинного единомышленника. И в какой-то момент она поняла, что даже если бы Джерар не был бы против этого брака, несмотря на все достоинства маркиза… Она бы ответила отказом, как бы не настаивал ее отец и не осуждало ее окружение.

Она его не любила.

Внутри нее что-то цвело. Что-то, напоминающее зелень лесной травы, цветки сакуры и ярко-алые цветы пионов. Что-то, что она еще не в силах была признать.

— Что же вы собираетесь сказать вашему отцу? — спросила спустя какое-то время Люси.

Джерар беззаботно пожал плечами, галантно подав ей руку, помогая поднять на небольшую возвышенность. Отсюда открывался прекрасный вид на покрытый снежной шапкой хвойный лес и сияющий, подобно миллионам бриллиантов, нетронутый снег.

— Я не хочу об этом думать, — проговорил он. — По крайней мере, не сейчас.

Это была первая настолько снежная зима.

В эту зиму Люси поняла, смотря за белоснежными пейзажами из округлого окна чердака, что единственный человек, с которым она хотела бы разделить эти моменты, был по ту сторону зеркала.

В эту зиму она впервые почувствовала себя настолько одинокой.

***

6 июля. 1803 г.

Время бежало с неумолимой скоростью. Лишь вчера, казалось, она танцевала под звуки фортепьяно в Рождество, а уже сейчас наслаждалась вновь распустившейся зеленью и вступившим в свои права летом.

Казалось, эти несколько месяцев были самыми спокойными в жизни Люси, наполненными звучанием скрипки в умелых руках Джерара, ставшим родным смехом служанок и мягким голосом бабушки, декламирующим вслух особо полюбившиеся отрывки из книг. Ароматной выпечкой Мираджейн, которая каждое воскресенье подавала к столу новые рецепты, удивляя господ разнообразием вкусов, шуршанием страниц в руках Леви и музицированием Лисанны.

За практически год в Луценс Кор Люси привыкла к этому месту. К туманным пейзажам и раскидистой зелени. К залам дворца и горделиво молчавшим драконам.

Но самое главное, к маленькой тайне — большому зеркалу, в котором отражалась одинокая башня, заточенная в клетку. К одному единственному дракону, ставшим истинным другом и товарищем.

Люси не могла представить своей жизни без общества Нацу Драгнила. Так, медленно, шаг за шагом, приходя в пустующий чердак, Люси впускала в себя ростки, которые овили ее сердце и глубоко пустили корни. И уже сейчас она могла признать, только себе в тиши своей комнаты, перед самым сном, когда даже духи не могли услышать ее, что, кажется…

— Я влюбилась.

Это знание не стало для нее неожиданностью. Как только она поняла это, все встало на свои места, и казалось, она знала это всегда, просто тщательно старалась уберечь себя от новых волнений.

А причины для волнений были.

С каждым днем Нацу отдалялся. Он закрывался в себе, и Люси уже не могла сказать точно, в чем была причина, хоть все подсказки уже давно были разложены у нее в голове. Нужно было лишь соединить точки, чтобы получить ответ. Однако, Люси боялась его. Боялась всей душой. Боялась понять замысел Нацу. Боялась услышать эти слова из его уст. Боялась потом его потерять.

В один из вечеров Джерар изрек мудрую мысль:

— Вы задумывались, Люси, как человек старательно пытается отрицать свои проблемы. Только тогда, когда они стучатся в самые окна, только тогда он снимает повязку с глаз, крича то, что его никто не предупредил, но уже поздно. Скинь он эту повязку чуть раньше… Что ж, возможно, все сложилось бы иначе. Но история не терпит сослагательного наклонения.

И если Люси не смогла бы сейчас вспомнить предмета того разговора, саму фразу она запомнила надолго, и еще много ночей после, лежа в постели, она вспоминала ее, с удивлением понимая, что она и была тем слепцом, не желавшим становиться зрячим. Только потому, что боялась того, что может увидеть.

Шестого июля Люси, не зная, почему, с самого утра чувствовала подступавшую к сердцу тревогу. На небе собирались густые тучи, обещавшие сильный ливень. Эльфман загонял в конюшню скакунов, а Венди и Шерия закрывали теплицы в саду.