— Что нужно дорогим соотечественникам? — поинтересовался Рудзис.

— Да вот, нам нарезали участки ответственности, — начал Репа, — хотелось бы услышать ваше мнение.

— Звать-то как?

— Владимир Конюшов.

— А я — Герман, а фамилия у меня смешная, поэтому — можно по имени, — представился оперработник.

— Не понял про фамилию... Писькин, что ли?

— Да не-е-ет, — растянул губы в улыбке человек со смешной фамилией.

— Так, Хренов, что ли?

— Нет... Потскоптенко!

— Так это ж грустная фамилия, а не смешная.

Так, продолжая острить, советник ХАДа из Риги постепенно ввёл в курс дела новых оперработников. Герман про себя радовался, что на его участке всего 20 банд, в то время как у Репы их было под 60. Беседуя с прибалтом, троица не заметила, как их друзья Малышкин и Филимонов, прихватив бумаги, выскочили из кабинета.

— Бомбить будут, — приводя в порядок стол, прокомментировал их исчезновение Рудзис. — Уже на аэродроме, должно быть, комэска уламывают. Хорошо бы им на «Стингеры» не нарваться, а то, по нашим данным, в провинцию к середине весны шесть штук американских ПЗРК должны доставить.

Оперработники тепло попрощались с радушным хозяином и пошли к двери.

— Может, к Семёну зайдёте, у него «вискарь» в холодильнике стоит? — бросил на прощание советник.

Но «каскадёры» уже стучали каблуками по лестнице. Германа стало забавлять это странное заведение местной контрразведки. На улице очередь агентов значительно уменьшилась. Двое у входа затеяли потасовку, оспаривая первенство в доступе к оперработникам. Селиванов грозно цыкнул на дерущихся, которые тут же уселись на корточки и с неприязнью проводили взглядами удаляющихся русских.

После обеда у Германа разгулялось настроение. Ему хотелось с кем-нибудь пообщаться, но в палатке сидел один задумчивый капитан Репа и с карандашом изучал карту зоны своей ответственности. Юрка Селиванов ушёл во вторую группу «расписывать пульку». Малышкин с Филимоновым так и не вернулись с аэродрома. Ничего не оставалось делать, как совершить повторный обход окрестностей Самархеля. Герман вышел к маковому полю, потом по его кромке дошёл до полевой кухни, выклянчил у солдата-повара очищенную морковь и, похрустывая, пошёл в сторону библиотеки русской колонии. Проходя мимо помойки, он поддал ногой ржавое ведро, которое с грохотом покатилось в кусты. Герман было направился дальше, но какие-то смутные ассоциации, поощряемые праздной мозговой активностью, сами собой стали складываться в забавный, как ему показалось, план. Герман отбросил корнеплод, схватил железную посудину, кинул в неё с десяток камней, потряс и, убедившись в его шумовых возможностях, побежал в сторону афганского КПП. Перейдя на шаг и крадучись приблизившись с тыльной стороны к зелёной будке, он с удовлетворением отметил, что его давешнего обидчика-афганца нет. Зато контрольный пункт обзавёлся новой мебелью: рядом с будкой стояла солдатская панцирная кровать с тюфяком и подушкой.

«Хорошо же он устроился, защитничек хренов, — злорадно подумал Герман. — Схоронился, поди, собачья душа, и поджидает очередную жертву. Сейчас ты у меня ответишь за свои шуточки», — и с этой мыслью Герман раскрутил ведро, после чего со всей силы метнул в зелёный домик. Казалось, грохот сотряс пол-Самархеля. Из будки, обгоняя собственную тень, вылетел афганец, пересёк дорогу и скрылся в кустах на противоположной стороне. Нежданный гость, сложившись пополам, зашёлся отчаянным смехом. Немного придя в себя, Герман забрал из будки автомат и немецкую каску. Вскоре из кустов показалась всклокоченная голова Гульмамада.

— Эй, дуст! Иди сюда! — позвал его налётчик.

Пришедший в себя афганец сначала оскалился в улыбке, но, тут же поменяв её на обиженное выражение, вышел на дорогу.

— Не бойся, дуст! — ласково поманил его Герман.

Гульмамад, часто шмыгая, пошёл навстречу.

— Дреш! — что есть мочи заорал Герман, срывая с плеча автомат.

Афганец в ужасе взметнул руки вверх и попятился. Шутник снова загнулся в приступе отчаянного смеха. Наконец он успокоился, снял автомат и, удерживая его за ствол, протянул охраннику. Гульмамад недоверчиво взял оружие, перекинул через плечо и потянулся за каской.

— Не-е-е, дружок, это бакшиш, трофей, понимаешь, тро-фей, — заартачился русский.

Препирательство было недолгим. Герман вернул каску, получив взамен замызганный журнал «Плейбой». Наконец, афгано-советская дружба была восстановлена. Союзники, листая мужской журнал, пили чай с орешками, сушёными ягодами тутовника, изюмом и пакистанскими леденцами. Вскоре Гульмамад окончательно проникся доверием к своему «старшему брату».

Друзья сидели на тюфяке солдатской кровати, болтали от удовольствия ногами и без умолку трепались, постигая премудрости двух древних языков. Герман узнал, что Гульмамад живёт совсем недалеко, что у него есть два брата, которые служат у мятежников. Вечерами братья собираются за ужином и делятся последними новостями. У братьев нет никаких идеологических проблем. Просто их отец посчитал, что лучше «не класть все яйца в одну корзину», поэтому направил старшего в армию, а двух младших погодков — к мятежникам. Гульмамад хочет после службы поехать в Советский Союз и поступить в военную академию. Если всё будет хорошо, в Союз на учёбу поедут и два его младших брата. Один хочет стать агрономом, а второй — ветеринаром. Недавно в их волость из Вазиристана пришла новая банда. «Гости» готовятся в конце весны выступить против народной власти. Мятежники из местных уговаривают их не делать глупостей и вернуться в Пакистан. Но ребятам из Вазиристана обещают большие деньги, поэтому они упираются. На следующей неделе к ним поступит большая партия оружия и боеприпасов.

Герман, взмокший от лингвистических упражнений, просто диву давался, получая из первых рук самую что ни на есть разведывательную информацию. И всё это так, походя, за шутками и прибаутками, за взрывами смеха и очередной пиалой зелёного чая. Гульмамад тоже изрядно утомился и, чтобы сократить урок русского языка, предложил встретиться завтра, чтобы обсудить детальный план по ликвидации банды пришельцев. Он клятвенно обещал, что его братья со своими соратниками, прикинувшись «малишами» (милицией), могут разоружить конкурентов, тем более они нуждаются в оружии и боеприпасах.

На базу Герман шёл окрылённым. Ему хотелось сразу зайти в штабную палатку и доложить Стрельцову о полученной информации, но, немного поразмыслив, он решил повременить.

У входа в палаточный городок его перехватил капитан Гаджиев.

— Ты где был?

— В библиотеке, — не моргнув, соврал Герман.

— Тебя ещё два часа назад искали.

— А что случилось? — сворачивая «Плейбой» в трубочку, поинтересовался он.

— Малышкин с Филимоновым летят на бомбоштурмовой. Хотели тебя для усиления взять.

— Так я готов, только — куда летим?

— Опоздал, Гера. Вместо тебя Коня направили, он вроде тоже КПВТ знает.

С запада, со стороны аэродрома, послышался нарастающий шум вертолётов. Гаджиев и Герман задрали головы. Над ними, прибивая кроны деревьев, со свистом пролетели шесть вертушек.

— Заходят на цель, — прокомментировал заместитель командира отряда.

Выстроившись в цепь, вертолёты, издали похожие на шмелей, шли в направлении ближайшей горы. Из палаток выскакивали люди. Солдаты-пограничники заняли места в партере, удобно разместившись на броне бэтээров. Офицеры потянулись к маковому полю, откуда панорама операции должна была быть видна как на ладони. Гаджиев нырнул в палатку и тут же вышел с полевым биноклем. Герман, прихватив снайперский прицел, тоже поспешил к полю, чтобы занять удобное место.

Вертолёты, набрав высоту, начали по очереди пикировать на сопку. Огненными стрелами вонзались в гору реактивные снаряды. Первая «вертушка», обработав «высотку», пошла вверх, закручивая спираль боевой «карусели». Следом за ней устремилась вторая. От фюзеляжа третьего вертолёта оторвалась «капля» двухсоткилограммовой бомбы и упала на склон. Четвёртый с дальнего расстояния снова дал залп ракетами. Вдруг полыхнула вспышка, взметнулся чёрный султан взрыва, и тут же несчастную гору атаковала новая машина. Благодарные зрители сорвались в овации, громким «ура» встретив вторую смертоносную «каплю». Герман от избытка чувств, не отрываясь от оптического прицела, неистово орал и махал «Плейбоем». Наконец гул первого взрыва достиг лагеря, отразившись эхом от окрестных гор.