— Ору-у-ужие — принять!

Новобранцы зелёным штакетником сделали шаг вперёд, как вдруг из чрева «Антея» стремительным болидом вылетело пресловутое «ссаньё» вместе с ведром, из которого оно исторгалось. Описывая круги, жестяной снаряд с анализами, окропляя всё вокруг, грохнулся за край рампы, обдав желтизной снежный покров.

— Жёлтый снег не есть! — ласково улыбаясь, прокомментировал Филимонов поступок мстительного лётчика. — Первая заповедь альпиниста, — уточнил он.

Под общее оживление новобранцы расхватали оружие и через минуту смешались с пиратами. Братание длилось недолго. Новички помогли ветеранам погрузить колониальные товары на борт. На прощальной пятиминутке распили две литровых «Столичных» и, наконец, расстались.

Полковник Стрельцов, придя в хорошее настроение, с воодушевлением скомандовал: «В колонну по два становись!» На его призыв откликнулись лишь трое бывших обитателей «коммуналки», остальные, прикинувшись стадом, потянулись к ангарам, за которым уже прогревали моторы вертолёты. Излив добровольцам свои стариковские обиды по поводу общего падения дисциплины, полковник направил тройку аутсайдеров вдогон стада, которое уже поравнялось с ангарами.

Новобранцы «Тибета» сгрудились у огромного «Ми-6» — флагмана советского транспортного вертолётостроения. Циклопические винты со свистом разрезали воздух над их головами. Поодаль стояла рота солдат-«срочников», приданных «Тибету». Молодые ребята-пограничники, задрав голову, с уважением глазели на винтокрылую машину, на которой им предстояло лететь к месту службы с непривычным для русского слуха названием Джелалабад.

Вертолёт откинул рампу, по которой спустился рослый человек в комбинезоне.

— Кто тут старший? — спросил лётчик.

— Я, полковник Стрельцов, — откликнулся старейшина «Тибета».

— На посадку! И... товарищ полковник, побыстрее. Через полчаса ожидаем снежный заряд. Аэропорт будет закрыт.

За пять минут винтокрылая машина, словно пылесос, засосала в своё огромное чрево всех будущих героев с приданным им подкреплением.

Пара огромных «Ми-6» в сопровождении «Ми-8» по очереди заходила на взлётную полосу, ускорялась и, уткнувшись вниз носами, резко взмывала. Сделав несколько кругов над аэродромом, «вертушки» легли на курс. За бортом проплывали однообразные картины невысоких гор, ущелий, редкие белёсые пятна плоскогорий и высохшие русла рек. Никаких признаков жизни. Вертолёты летели на уровне нижней кромки облаков, изредка ныряя в их ватную бахрому.

Всё в полутёмном салоне казалось буднично-спокойным. Каскадовцы мирно играли в карты, изучали надписи на своих автоматах, выцарапанные их предшественниками, неспешно жевали ферганские запасы и нехотя обменивались впечатлениями. Бывшие «коммунальщики», подхваченные турбулентным вихрем посадки, находились в разных концах салона и коротали минуты полёта каждый в соответствии со своим темпераментом. Володя Конюшов в самом хвосте салона рылся в багаже, перекладывая пожитки и принюхиваясь то к варёной колбасе, то к своим носкам. Олег, разместившийся ближе к центру, болтал с офицером-пограничником, часто улыбался или вежливо замирал, подавшись ухом к соседу.

Герман некоторое время изучал «наскальные» царапины на воронёной стали своего автомата, но быстро охладел к творчеству бывшего владельца, оставившего на память о себе три пропила на откидывающемся прикладе, сердце со стрелой и корявую надпись «Лучший „дух“ — мёртвый „дух“». Рядом пошевелился сосед Виктор, симпатичный молодой человек с аккуратной, только-только проклюнувшейся бородкой и усами.

— Гера, ты как?

— Нормально, а что?

— Да вот, всё прикидываю, что нас ждёт, — продолжил Виктор.

— Ну, и что нас ждёт?

— Вот и я не знаю...

— Витя, ты что... Всё нормально, — чувствуя в словах товарища лёгкую тревогу, беспечно добавил Герман.

— Не скажи... Ты слышал, что говорили? «Духи» в последнее время резко активизировались. А как перевалы откроются — что будет?

— Да ничего... Как откроются, так и закроются, аккурат к нашему отъезду.

— Не знаю...

— Что тут знать, Витя! В прошлый заезд только двое погибли. Мы же не дворец Амина брать будем.

— Гера, а у меня на душе тревожно...

— С чего бы?

— Мне бабушка перед отъездом странно как-то сказала: мол, не вижу тебя, Виктор. В тумане ты.

— Брось ты эти пережитки! Нашёл кого слушать, — возмутился Герман.

— Зря ты... Бабушка мамину смерть за полгода угадала. Тоже в тумане её вроде как увидела. И потом — слепая она...

— Извини, Виктор, мать, конечно, уже не вернуть, но все эти предвидения — чистой воды суеверия и совпадения.

— Да и я себя тоже убеждаю, только бабуля у меня — человек особенный: лечит людей без лекарств, одними руками. Опустит над больным местом, что-то прошепчет — и всё проходит.

Внезапно Германа прошиб озноб. Он, конечно, не верил во все эти заговоры с приворотами, но что тут поделаешь, если его собственный отец умел руками кровь останавливать. Его бабка Амалия этому научила. Ничего больше не умеет, а кровь — останавливает. Герману вдруг мучительно захотелось курить. «А что, если во всём этом что-то есть?» — холодея, подумал он. Отставив в сторону автомат и с каким-то отстранённым выражением лица окинув взглядом своего товарища, Герман встал.

— Ты куда? — полюбопытствовал Виктор.

— Пойду к двери, в окошко гляну.

Герман подошёл к иллюминатору в боковом люке и прильнул разгорячённым лицом к холодному стеклу. Из головы не выходила Витькина бабка с её мрачными видениями. Рассматривая панораму незнакомой земли, медленно проплывающей под ним, он успокоился. Чёрно-белый пейзаж претерпел существенные изменения. Снега уже почти не было, на фоне песчаного цвета скал и камней отчётливо выделялись зелёные лоскутки и целые изумрудные поляны. «Зиме — конец, летим на юг», — вспыхнула и тут же сгорела самая примитивная мысль. На душе стало спокойно.

— Любуетесь? — прервал его размышления голос за спиной.

Герман подался в сторону и обернулся. Его место занял прапорщик в замусоленном донельзя бушлате, старой солдатской шапке и добротных собачьих унтах.

— Ничего, привыкнете, — продолжил монолог прапорщик.

— Угу, — откликнулся молодой человек.

— Я техник. Чиню эти посудины и слежу за ними.

— А-а-а, понял...

— В Кабуле часто бываю... Вы как — на замену? — пытаясь завязать разговор, спросил военный техник, отстранившись от иллюминатора.

— Да... Вот летим... — попытался увильнуть от общения Герман.

— Понятно...

— Мы тут совсем... То есть... В общем...

— Понятно... — и с этим глубокомысленным замечанием прапорщик снова прильнул к иллюминатору.

Герман было дёрнулся к военному — не хотел показаться невежливым, но, заметив, что тот пристально что-то разглядывает, махнул рукой и пошёл на место.

— Эй-эй-эй! — вдруг обернувшись к Герману, поманил его прапорщик.

Герман в нерешительности остановился.

— Пст! Поди сюда, ты это видел?! — настаивал он.

Герман вернулся на исходную позицию и поглядел в иллюминатор: всё вроде то же, только картина за стеклом ещё более позеленела да, кажется, светлей стало.

— Что вы тут увидели? — начал Герман.

— Тихо... Вниз погляди.

Герман посмотрел вниз и обомлел. Из-под днища вертолёта хлестала и тут же рассыпалась в пыль какая-то жидкость. Раньше он этого не замечал.

— Что это? — спросил он.

— Что-что! Не видишь — бензобак пробило!

Ноги у Германа стали ватными. Он даже не знал, что ещё можно спросить и тем более — что делать.

— Ты только молчи, а то сам понимаешь, паника... Стой здесь, я своим ребятам пойду доложу, — взял инициативу в свои руки прапорщик.

— А как же... — начал испуганный молодой человек. — А где парашюты?

— В дупле!

— ?!

— Не положено пассажирам, только лётному составу. Да ты не трухай, авось дотянем! — Этим многообещающим «авось» лихой прапорщик окончательно добил Германа. Охваченный ужасом пассажир непонятно почему до боли стиснул колени и выкатил глаза на кабину пилотов, куда уже вошёл новый знакомец.