Защищенный расстоянием (или — как знать? — хранимый высшими силами, что так милостивы к безумцам, детям и индейцам), Пауло ничего не боялся и использовал газету, чтобы впервые куснуть военную диктатуру — или, что гораздо серьезнее, тогдашнего президента республики маршала Артура да Коста-и-Силва. «Я не собираюсь молчать лишь потому, что какой-то пижамный маршал схватился за ружье и провозгласил себя защитником нравственности и свободы народа, а сам и знать не знает, что такое свобода, — заявил он, явно злоупотребляя доверием интервьюера: казалось, это скорее манифест, чем интервью. — Я ехал за тысячи миль в Аракажу не для того, чтобы обрести покой. Я не буду лгать самому себе и тем, кто рядом со мной». Отклик на его запальчивость был лучше некуда. Грянул резонанс такой силы, что «Газета де Сержипи» заказала Пауло статью о политике, обещав поставить ее в субботний выпуск.

В пятницу, однако, стало известно, что по городу рыщут два субъекта — разыскивают «того типа, что прибыл из Рио», намереваясь его убить. Пауло стало ясно, что это родственники Жени, готовые кровью смыть позор девушки, и его бесстрашие мгновенно улетучилось. Он бросился паковать вещи и уже совсем было собрался бежать, как вдруг заика напомнил ему о статье, обещанной газете. Пауло открыл кожаную сумку, что носил через плечо, и достал оттуда вырезку из газеты Рио-де-Жанейро, которую подобрал со скамейки на автовокзале Виториа-да-Конкиста в Баие, где они останавливались на пути в Аракажу. Он попросил у хозяев пишущую машинку и перепечатал слово в слово одну заметку, бичующую военную диктатуру за упразднение гражданских свобод в Бразилии. Заголовок Пауло оставил, лишь поменял имя автора. Там, где раньше стояло «Карлос Эйтор Кони» — так звали писателя и журналиста, прославившегося мужеством, с которым он обличал военных на страницах «Коррейо да Манья» с первых дней переворота, — он начертал «Пауло Коэльо де Соуза». Кроме того, он истратил все деньги, отложенные на обратную дорогу. Его знакомые в штате Сержипи, спустя много лет узнав, что их тогда обманули, станут с возмущением рассказывать иную версию его поспешного отъезда из Аракажу.

Газеты Аракажу представляют Пауло как выдающегося драматурга из Рио-де-Жанейро. Прежде чем скрыться из города, он копирует статью Карлоса Эйтора Кони, направленную против военной диктатуры, и подписывает ее: «Пауло Коэльо де Соуза»

— Он и его немой секретарь две недели сутками напролет курили траву и больше ничего не делали, даже не умывались, — вспоминала Илма Фонтес, — потому-то Пауло Коэльо и выгнали из дома Маркоса Мути.

Две недели без душа — это Пауло не впервой, но вот наркотики в июне 1967 года были для него новостью.

Парочка отправилась в столицу штата Баия без гроша в кармане. Они прошагали десять километров до ворот с вывеской «Общественные работы сестры Дулсе» — благотворительной организации, известной всей Бразилии. Отстояв среди нищих с алюминиевыми мисками в руках длинную очередь, чтобы получить дневную порцию супа, они подступили к столику, за которым беглецов приняла сама сестра Дулсе. Пауло объяснил маленькой монахине с грустными глазами, что ему нужны деньги на два автобусных билета до Рио. Лучшим доказательством того, в какое положение попала эта парочка, служили их лохмотья, и монахиня без лишних слов написала на листке с грифом своей организации мелким почерком:

Оставалось лишь обменять записку в окошечке автовокзала на два автобусных билета. В Баии любой клочок бумаги за подписью монахини служил, так сказать, «ваучером» и обменивался на тарелку еды, больничную койку для родственника или, как в случае с нашими героями, на автобусные билеты. Сорок часов пути из Салвадора в Рио Пауло разрабатывал план книги о том, как сбежал из психиатрической лечебницы и скитался по северо-востоку Бразилии. Впрочем нет — даже не книги. Со своей всегдашней манией величия он предполагал написать не менее девяти книг по двенадцать глав в каждой. К концу поездки у него все тома были упорядочены, а главы поименованы («Подготовка побега»; «Мои товарищи по скитаниям»; «Сын генерала»; «Мои длинные волосы и короткий ум других»; «Пистолет Педро, или Когда баиянцы какают»; «Ночлег в керосиновых канистрах при +70 по Фаренгейту») — эта работа заняла пятнадцать страниц дневника. Но весь проект так и остался проектом. На автовокзале в Рио он трогательно простится с Луисом Карлосом и направится домой, а его лже-немой — назад, в психушку, где во имя вожделенной пенсии он собирался терпеть все, что потребуется для роли безумца. До пенсии же ему оставалось несколько месяцев, поэтому оба понимали, что шансы на новую встречу невелики.

Сбежав из психиатрической клиники, Пауло прибывает в Баию без гроша в кармане и благодаря сестре Дулсе получает бесплатный билет до Рио-де-Жанейро

Если бы родители не поменяли тактику, они могли бы еще встретиться. Не прошло и года с последней госпитализации, как будущий автор бестселлеров опять впал в жесточайшую депрессию и вновь разгромил свою комнату. Вначале все было в точности как прежде — и грохот, и разгромленная мебель, — но финал оказался иным. На сей раз, открыв дверь, он встретил не санитаров со шприцем и смирительной рубашкой, а молодого и приятного на вид врача, который деликатно осведомился:

— Можно войти?

То был психиатр Антонио Овидио Клемент Фажардо; это из его кабинета пациенты обычно направлялись на лечение в частную клинику доктора Эйраса. Едва Лижия и Педро услыхали шум и грохот в комнате сына, они позвонили доктору Бенжамину, но разыскать его не удалось. Случай был весьма срочный, и их соединили с доктором Фажардо. В разговоре с Педро Коэльо врач запросил основные данные на больного:

— Вооружен?

— Нет.

— Алкоголик?

— Нет.

— Употребляет наркотики?

— Нет.

— Что ж, тем легче…

И теперь, стоя на пороге, Фажардо настойчиво повторил:

— Можно войти?

Необычный вопрос обезоружил Пауло.

— Войти сюда? Разве вы пришли не затем, чтобы забрать меня в психушку?

Врач с улыбкой ответил:

— Только если вы сами пожелаете. Но вы мне так и не ответили. Могу я войти?

Присев на кровать, врач вначале осмотрелся, словно оценивая размер ущерба, но как ни в чем ни бывало продолжил:

— Разгромил-таки всё? Изрядно. Великолепно.

Пауло не понимал, что происходит. А врач говорил лекторским тоном:

— То, что ты разрушил, было твоим прошлым. Превосходно. Отныне его больше нет, значит, начнем думать о будущем. Идет? У меня такое предложение: ты приходишь ко мне на консультацию два раза в неделю, и там мы с тобой беседуем о твоем будущем.

Пауло удивленно отвечал:

— Как же так? У меня был приступ буйного сумасшествия, а вы не собираетесь меня госпитализировать?

Врач оставался бесстрастен:

— Все мы немного с приветом, все без исключения, и я тоже. У каждого в голове свои тараканы, но это еще не повод чуть что сажать людей в психушку. Ты не душевнобольной.

Лишь с этого момента в семье Коэльо воцарился покой. «Я полагаю, что мои родители были убеждены: я человек пропащий, и потому пусть лучше я проведу всю оставшуюся жизнь на их иждивении, но — у них на глазах, — вспоминал Пауло спустя много лет. — Они знали, что я опять стану якшаться с дурной компанией, но им и в голову не приходило вновь упрятать меня в больницу». Но сын не собирался всю жизнь оставаться под родительским крылом. Он был готов принять любой вариант, лишь бы не пришлось возвращаться в дедово жилище в центре города с его давящей атмосферой. Компромиссное решение о том, где ему жить в ближайшие месяцы, тем не менее вновь исходило от дедушки с бабушкой. За несколько лет до этого мастер Тука и бабушка Лилиза переехали поближе, в район Гавеа, и над гаражом у них имелась однокомнатная пристройка с удобствами и отдельным входом. Если захочет внук и, естественно, если согласится инженер Педро, — можно устроиться там.