Внук хотел — да так, что отец еще не успел ничего сказать, а он уже перевез в новое пристанище все, что уцелело от разгрома в его комнате: кровать, письменный стол, немного одежды и пишущую машинку, благоразумно спрятанную от греха подальше еще в июне. Почти сразу он понял, что попал чуть ли не в преддверие рая: мало того, что бабушка с дедушкой были крайне щедры, он мог входить и выходить, когда заблагорассудится, а также принимать у себя кого захочет в любое время суток. В разумных пределах, понятно. Либерализм простирался до таких пределов, — вспоминал Пауло много лет спустя, что, скорее всего, именно в той пристройке он впервые попробовал и марихуану.
Никоим образом не контролируя сына и не получая жалоб на его поведение от бабушки с дедом, отец через несколько месяцев предложил Пауло занять местечко поудобнее. Если ему интересно, он может снова пожить один, но уже не в квартирке мастера Туки, а в прекрасных апартаментах, которые дон Педро получил в виде гонорара за строительство здания на улице Раймундо Корреа в районе Копакабана. Такая щедрость насторожила Пауло; и в самом деле, вскоре выяснилось, что за подарком скрывался далеко не бескорыстный, чтобы не сказать «шкурный», интерес отца: истинная его цель состояла в том, чтобы выкурить из квартиры жильца, неаккуратно платившего за поднаем. По закону договор о субаренде мог быть расторгнут лишь в случае, если владелец передавал недвижимость родственнику первой очереди. Предложенной комбинацией Коэльо-старший убивал сразу двух зайцев. Но как обычно, отцовская доброта оговаривалась некоторыми условиями: Пауло мог пользоваться только одной из трех спален, прочие пустовали под замком. Входить следовало только с черного хода: парадный был закрыт, и ключ был у отца. В наследство от прежнего жильца остался старый холодильник, который неожиданно взревывал и содрогался, к ужасу непосвященных, хотя в остальном работал как следует. Пауло оставалось лишь приобрести в ближайшей лавке несколько лампочек, недорогую кровать, книжную полку — и готово, можно въезжать.
Если период жизни, проведенный в дедовой квартире, был, мягко говоря, мрачноват, то улица Раймундо Корреа оставила по себе самые приятные воспоминания. Появлялись и исчезали разные возлюбленные, но Фабиола оставалась ему верна. Ей приходилось подавлять в себе ревность и терпеть разных «Ренат, Жени и Марсий, которые приходили и уходили». Она утешалась следующим соображением: «В трудную минуту именно я была рядом с ним просто по любви — из чистой любви». Много лет спустя мировая знаменитость Пауло Коэльо с грустной отрадой будет вспоминать то время:
Я пребывал в чрезвычайно радостном и светлом состоянии духа, пользуясь своей свободой так, чтобы в конце концов жить как подобает «творческой натуре». Я окончательно бросил учение и посвятил себя исключительно театру и барам, любимым интеллигенцией. Целый год я делал именно то, что хотел. Вот тогда-то Фабиола и вошла в мою жизнь раз и навсегда.
Драматург и в жизни, он превратил столовую новой квартиры в мастерскую сценографа, художника по костюмам и режиссера. И привел соседей в полное недоумение, намалевав по-итальянски на входной двери парадного, которым никогда не пользовался, фразу, начертанную у адских врат в поэме Данте Алигьери: «Lasciate ogni speranza, voi che entrate»[24]. Пауло переводил пьесы, ставил их и сам в них играл. Самые успешные постановки покрывали убытки от прочих и позволяли больше не зависеть от родителей.
Когда же, выражаясь фигурально, в сундуке показывалось дно, он старался снискать себе хлеб насущный за ломберным или бильярдным столом, играя в покер и синуку[25] или на тотализаторе в «Жокей-клубе». Он наконец получил среднее образование, но поступать в университет не спешил. В конце 1968 года решил попытать счастья в не испробованном им доселе амплуа и стать продюсером. И сам написал инсценировку классического «Питера Пэна», собирался сам его поставить и сам в нем играть, однако с отчаянием убедился, что сбережений не хватит на приобретение даже самого необходимого для постановки. Это открытие было подобно ушату ледяной воды. Он тяжело переживал поражение, но однажды вечером к нему явилась Фабиола, раскрыла сумку и выложила на кровать пачки банкнот, скрепленные резинкой, — более пяти тысяч новых крузейро, что-то около двадцати тысяч реалов по курсу 2008 года.
— Дарю их тебе на постановку «Питера Пэна».
Собираясь праздновать восемнадцатилетие, Фабиола говорила матери, бабушке и всем друзьям и родственникам, что вместо платьев и подарков предпочитает деньги, Собирала здесь и там, разыскивала богатых клиенток матери и знакомых, которых давным-давно не видела, и в результате набрала столько, что засыпала кровать пачками купюр. Конечно, это были не бог весть какие деньги, но средств на постановку хватало с лихвой. Пауло, тронутый до глубины души, произнес, по своему обыкновению с театральным пафосом:
— Одна возлюбленная променяла меня на пару платьев, а ты отказываешься от платьев и подарков ради меня. Твой поступок возвышает в моих глазах всех женщин.
Фабиола не только раздобыла средства на постановку, но и продавала рекламу в программки. И договорилась с владельцами ресторанов, расположенных близ театра «Санта-Терезинья» в районе Ботанического сада, что если актеров, осветителей и рабочих сцены будут кормить ужином бесплатно, названия заведений будут указаны на афишах и в программках. В благодарность за такое усердие Пауло дал ей главную роль. Себе он взял роль Капитана Крюка. В его доме звучала музыка, написанная к спектаклю Какико. И спектакль, окупивший каждый вложенный сентаво, опроверг старинное поверье: «Успех у публики — провал у критики», поскольку был заслуженно увенчан премией на Первом фестивале детского театра штата Гуанабара. Пауло, как и прежде, мечтал лишь о том, чтобы стать великим писателем, но пока этого не произошло, ему не оставалось выбора: только идти вперед и жить театром. Успех побудил его стать профессиональным театральным деятелем, и вскоре он уже с гордостью показывал друзьям членский билет Бразильского сообщества театральных авторов за подписью председателя Раймундо Магальяэнса Жутиюра, переводчика «Трехгрошовой оперы», где некогда играл Пауло.
Пауло в роли Капитана Крюка в инсценировка «Питера Пэна»
Фабиола в роли Сининьо
В 1969 году поступило приглашение сыграть в спектакле «Честная вдова» Нелсона Родригеса. Как-то в перерыве между репетициями, когда Пауло потягивал пиво в баре рядом с театром «Сержинью Порто», он вдруг заметил, что за ним наблюдает красивая белокурая женщина, сидевшая у стойки. С напускным безразличием он отвел взгляд, а когда повернулся вновь, увидел: женщина не исчезла, напротив — продолжает смотреть на него в упор, робко улыбаясь. Легкий флирт продолжался всего минут десять, но Пауло остался под сильным впечатлением от встречи. Вечером он записывал в дневнике:
Не могу сказать точно, как все началось. Она возникла внезапно. Я вошел и сразу почувствовал ее взгляд. Я ощущал ее присутствие в толпе и ее взгляд, а у меня недоставало смелости взглянуть ей прямо в глаза. Я никогда не встречал ее раньше. Но уже словно что-то предчувствовал. Так начала сказываться эта сказка и разворачиваться наша лав-стори.
Прекрасной и загадочной блондинкой была Вера Прнятович Рихтер. Она была на одиннадцать лет старше Пауло и в те дни собиралась завершить свой пятнадцатилетний брачный союз с неким богатым промышленником. Вера всегда хорошо одевалась, водила машину, что было тогда редкостью у бразильянок, и жила в квартире, занимавшей целый этаж в одном из самых фешенебельных и дорогих кварталов во всей Бразилии — на проспекте Делфим Морейра в престижнейшем районе Леблон. С точки зрения Пауло, у нее имелся лишь один заметный изъян: близкие отношения с актером Пауло Элизио, бородатым Аполлоном, который постоянно пребывал в скверном расположении духа и к тому же, как было известно, имел черный пояс карате. Но предчувствия, описанные в дневнике, окажутся сильнее боевых искусств. Две недели спустя Вера Рихтер станет первой женой Пауло Коэльо.