- Ничего себе! Так я что могу сдохнуть, когда являюсь человеком? - рассматривая свою обгоревшую руку, вдруг удивленно воскликнул Рэвул.
- Что жизнь ни мила? - разочаровался Ортопс. Все его удовольствие разом обломалось. От жертвы он ждал чего угодно, но только не удивленных восклицаний.
- Если я умру в человеческом обличии, чудовище умрет тоже? Получается, я остановлю его? Представь. Стану героем! Помогу людям. Спасу всех от монстра, - разглядывал он обожженную руку, которая не собиралась восстанавливаться.
- Да нет. Думаю, чудовище не даст причинить тебе вред, не даст даже тебе самому причинить себе боль. Любая боль, причиненная тебе, пробудит его, а он бессмертен, - бубнил разочарованный Ортопс. - Что вообще за бред ты несешь? О какой помощи людям говоришь? Если ты угробишь себя вместе с чудовищем, все просто вздохнут спокойно, продолжат жить дальше и о тебе никто не вспомнит. На тебя всем плевать. Мир о тебе не узнает.
- Зато я хоть раз сделаю что-то хорошее. Это будет подвиг перед богом.
- Да ну тебя! - недовольно буркнул Ортопс, утратив всякий интерес, он отошел от Рэвула и сел на другом краю поляны. Рэвул его сильно разочаровал.
- Ты что обиделся что ли? Да ладно! Не обижайся. Просто сейчас, когда чудовище во мне моя смерть многим облегчит жизнь. Если я сам сделаю это, то многим помогу, и это будет лучший поступок в моей жизни, - теперь уже казалось, Рэвул издевался над Ортопсом.
- А я целую речь приготовил. 'Ты отправляешься на юг. Так значит привыкай к боли' и все такое. Я хотел стать твоим проводником в дикий мир. Хотел провести тебя по самой низине и показать что такое дно этого мира, - обиженно глядя в сторону говорил Ортопс.
- Так проведи, покажи. Я же не против, - позабыв об обожженной руке, Рэвул сел к огню. - Не обижайся ты... как там тебя...
- Я не обижаюсь. Ты просто неинтересный. Ладно, пойду, найду себе какую-нибудь другую беспомощную жертву. Ведь я же теперь свободен! Например, маленькую девочку и оторвусь на ней, а все из-за тебя. Все из-за того что ты оказался мне неинтересен.
- Скажи, что ты пошутил.
- Пошутил. Найду себе какого-нибудь мужика, толстого в годах, поиграю с его трупом.
- Странный ты какой-то.
- Ну ладно, - сказал Ортопс, вдруг резко поднявшись, оглядевшись, прислушавшись и собравшись уходить. - Ненавижу время... Скованные им мы все будто пленники, - после этой фразы он вдруг завис на несколько секунд взглядом в одной точке. - Должен признать, что это чертово время не оставляет нам выбора. Этот разговор закончен, мне пора, - с этими словами он скрылся в лесу.
- Я сейчас хоть где нахожусь-то вообще... - Рэвул крикнул ему в след, но ответа не последовало, Ортопс ушел, просто беззвучно растворился. Рэвул остался один в полной тишине. Почему-то ему на этой поляне было как-то не по себе, будто кто-то смотрел на него, тщательно его изучал, скрывшись где-то за деревьями. 'Это ты как там тебя... Ортопс! Я вспомнил! Чего прячешься там, давай выходи!' - крикнул Рэвул, но ответа не последовало. В нависшей тишине только ветер шумел в кронах окружающих сосен. За его спиной раздался треск - звук сломавшейся ветки. Он повернулся, чтобы посмотреть, что там такое. У края поляны, за деревьями лежал какой-то странный пень или, вернее какое-то странно изогнутое бревно. Неважно, что это было, но оно выглядело как-то странно, совсем не вписывалось в окружающий лес. Решив оставить странный пень в покое Рэвул повернулся к огню. 'Что это был за странный тип?' - думал он об Ортопсе вновь принявшись рассматривать свою обожженную руку. В это время за его спиной странный пень неожиданно ожил, тихо поднялся, подкрался к нему и ударом дубины по голове лишил сознания.
В глазах Рэвула все плыло. Он пришел в себя привязанный к шесту, его окружали какие-то безумные, как ему показалось, люди. Это были самые настоящие дикари в набедренных повязках, с телами, разукрашенными черно-белыми полосами как у зебр, в бусах из костей, с костяными серьгами в ушах и носах, ирокезами на головах. Два здоровенных бугая на плечах тащили шест, на котором болтался привязанный Рэвул, еще пара десятков человек с копьями и деревянными вытянутыми щитами шли по бокам. Некоторые из этих лесных воинов были облачены в костюмы сливающие их с природой, вроде того человека-пня что вырубил Рэвула. Что-то напевая на своем безумном языке, на ходу довольно отплясывая, радуясь своей добыче, они куда-то тащили Рэвула через лес. Какой-то маленький мальчишка не больше десяти лет, уже в черно-белом окрасе как у взрослых, самый маленький из этой стаи лесных охотников заметил, что Рэвул пришел в себя и сообщил об этом взрослым. Спустя пару секунд Рэвула снова отправил в сладкий сон огромный кулак.
Ему снилось, что он стоит на краю высокого обрыва. Внизу обрыва лесное маленькое озеро, сзади лес. Он стоит лицом к обрыву в шаге от высоты, из-за спины со стороны леса раздаются звуки, какие-то голоса, шум, там пульсирует жизнь, все куда-то спешит, бежит, постоянно движется. Впереди озеро своим чистым лоном внушающее покой и умиротворение, там нет шума, суеты, озеро олицетворяет собой покой. Шаг назад суета и спешка, вперед покой и необъятное лоно природы. Рэвул сделал шаг вперед и прыгнул в озеро, ему хотелось покоя, хотелось раствориться в его водах. Его тело замерло в предвкушении, но что-то пошло не так. Внезапно вода в озере почернела, из нее выпрыгнуло его чудовище. Огромный волк схватил его своей огромной лапой и утянул в воду так и не дав почувствовать природного покоя, которым изначально манила озерная вода.
В реальности Рэвула все также на шесте по лесу волокла кучка дикарей. В этом странном мире люди сбились со своего пути развития, жили, как попало. Средневековье сосуществовало рядом с железным, а то и с каменным веками. Среди серости и однообразности людских стран можно было встретить зачатки ренессанса или наоборот регресс, деградацию. Рэвул оказался в плену людей вообще выпавших из рамок цивилизаций.
Ему в лицо вылили ведро холодной воды. На улице стояла ночь. Он сидел на коленях, руки были связаны за спиной. Его окружает толпа дикарей раскрасивших тела в черно-белые полосы. На некоторых помимо набедренных повязок висели украшения из костей. Женщины с голыми отвисшими грудями или в каких-то одеждах из перьев, мужчины в основном в одних набедренных повязках были вооружены копьями. За их спинами горел огромный костер. Рэвулу происходящее казалось больным похмельным сном. 'Что это за существа похожие на людей, что вообще происходит?' - он просто недоумевал. Вышел главный дикарь в маске из человеческого черепа, он схватил Рэвула за волосы, поднял с земли, осмотрел и обнюхал, что-то бормоча себе под нос на своем чудовищном языке. Затем местный вождь, швырнув оцененную добычу на землю, что-то проорал и толпа окружающих дикарей под восторженные крики, набросилась на Рэвула. Последовало несколько ударов палками, затем они вероятно решили его буквально затопать. Они что-то орали, избивали его и топтались по нему. Несколько десятков рук принялись срывать с него черные лохмотья, что висели на нем вместо одежды. Черные лохмотья сначала затрещали, начали разрываться затем неожиданно стали жесткими и будто живые черные щупальца лоскуты этого странного одеяния начали притягиваться обратно к телу Рэвула, снова обвивать его. Один абориген все же сумел оторвать маленький кусочек, черная ткань у него в руках обратилась в клочок черной шерсти, Рэвул почувствовал боль в том месте, где был оторван кусок его оборотнического одеяния. Так и не сумев раздеть Рэвула, поняв, что тут замешаны темные силы, дикари в ужасе расступились, глядя на него как на дьявола. Затем местный вождь снова что-то прокричал, толпа отреагировала на это свистом и неописуемыми криками.
Рэвула забили палками. Затем облили какой-то жидкостью. Лысый дикарь, с умным видом набрав в рот какой-то гадости из чашки из человеческого черепа, впрыснул ее Рэвулу под кожу, через маленькую иголку, зажатую во рту. Из-за попавшего в организм яда у Рэвула закружилась голова. Странная жидкость, которой его облили, стала затвердевать, его, будто заворачивало в кокон. Под восторженные крики толпы его от главного костра через всю деревню, состоящую из пары десятков юрт, провели в большую крайнюю хижину. Внутри огромной темной хижины его привязали к какому-то шесту и оставили 'доходить'.
