Глубокой ночью, среди охваченного пожаром городка, разрушающихся от огня домов, в окружении десятков тел с ранами от Сумеречного Клинка старый маг стоял опустошенно глядя в никуда, а чудовище Ортопс за его спиной ликовало, наслаждаясь каждым своим словом.

- А ты хоть раз задумывался над тем, что будешь делать дальше? После меня? - маг, не поворачиваясь, поинтересовался у Ортопса.

- Двинусь дальше. Обрету свободу! Для начала выберусь из этой чертовой Преферии.

- Обретешь свободу? Но как, если твоя душа заточена в безумном теле измученном болью, и ничто тебя не спасет из этой жуткой клетки, которую ты называешь жизнью. Ты просто не можешь быть свободным, не ведаешь покоя, не умеешь понимать прекрасное. Ты не живешь а мучаешься, тщетно пытаясь доказать себе обратное. Я был не просто твоим врагом. Я был твоей целью, смыслом твоего существования на протяжении последних лет. Предметом твоей одержимости. Ты не сражался со мной, ты жил противостоянием со мной, это определяло смысл твоего существования. Теперь меня не станет, что ты будешь делать дальше, когда у тебя больше не будет цели? Ты снова останешься один в пустоте, темноте своего ужасного внутреннего мира. То неконтролируемое внутреннее зло, что ты сосредотачивал на мне, в бездействии обернется против тебя. Эта свобода станет для тебя темной пустотой заполненной собственной болью и расчлененными телами случайных жертв - последствий этих твоих тщетных попыток перенаправить свое безумие на кого-нибудь другого. Так будет пока ты не найдешь себе новую крупную цель, не придумаешь себе мотивы для новых злодеяний, все что угодно лишь бы снова отвлечь свое зло от себя любимого, мучить других лишь бы не пришлось причинять себе боль. Ты замкнут в круговороте ужаса и страданий, из которого не выбраться. Разве можно назвать твое положение победой?

- Я думал, ты лучше знаешь меня, - разочаровался Ортопс. - Неужели за столько лет ты меня не понял старый друг?

- Ну, так поясни мне 'друг'.

- Моя сущность разложена на два состояния. Одно из них это очищение болью. Причиняя себе боль, я скажем так, стабилизирую свое сознание. Мой разум становится чистым, холодным, мысли собираются воедино, не остается ничего лишнего. Второе состояния это свобода. Долго живя без боли, я становлюсь собой, мои мысли расплываются, неконтролируемо плывут в голове, я начинаю думать о всякой ерунде, даже хотеть чего-то. Я становлюсь похожим на людей. Долго воздерживаясь от боли, я убиваю других только чтобы усмирить то зло, что освобождается внутри меня. Признаться честно я не люблю боль, я ее боюсь, поэтому мне было проще вымещать свою боль на ком-то другом и оставаться свободным. Про удовольствие, что дарует прикосновение к жизни, я молчу. С момента начала нашего перемирия я был лишен возможности свободно касаться жизни, не мог убивать, когда захочу, поэтому мне все это время приходилось причинять боль себе, лишь бы мое зло не вырвалось наружу. Несколько столетий мой разум был отчищен, все это время я думал только о том, как победить тебя. Несколько столетий бесконечной боли и ничего постороннего - вот чем было наше перемирие для меня. Эти рамки, в которые ты меня загнал. Я чувствовал, что уже не могу так больше. И теперь, наконец, я вновь свободен. Теперь снова свободно могу удовлетворять себя. Я свободен, годы боли позади. Я счастлив как никогда, - своим безжизненным мертвым голосом громко и четко говорил Ортопс, медленно глубоко вдыхая и от предвкушения чего-то прекрасного (в его понимании) сладостно закрывая глаза. - Ты говоришь, что я остался один на один со своим безумием? Нет, я от него спасся.

- Признаться честно, где-то внутри я думал, что тебя можно спасти, что в тебе еще есть что-то светлое. Но нет, ты уже давно не человек.

- Я никогда им и не был.

- Но ты хочешь быть человеком. Глядя на живой мир со стороны ты ему завидуешь. Ты вечно врешь сам себе. Живешь в мрачной кровавой иллюзии боясь заметить мир вокруг. На самом деле в нашем мире есть много чего прекрасного, того что ласкает душу, наполняет внутри любовью и дарует смысл жизни. Я признаюсь, тоже не особо замечал все это. Но я хотя бы видел эту красоту. Порой, останавливаясь, я любовался снежными вершинами под сиянием луны, видел звезды сквозь шумящие на ветру сосновые кроны и даже отдыхал душой, глядя как счастливые родители ласкают свое маленькое забавное чадо. А тебе этого не понять. Ты привык видеть только насилие, аморальность и неадекватность - всю самую грязь, низшую прослойку нашего сложного, многослойного мира. Нет никакого ада вокруг. В аду здесь живешь только ты.

- Вам никогда не понять меня. У меня не было выбора...

- Ведь порой ты хочешь, пытаешься увидеть светлые стороны жизни но, чувствуя, как некая часть тебя выходит из-под контроля, становиться чуждой и враждебной, ты приходишь в ужас...

- Хватит! Замолчи!

- Теряя ощущение самого себя, ты сам себе причиняешь боль лишь бы почувствовать хоть что-то, хоть чем-то заполнить внутреннюю пустоту. Ты просто боишься признать, что мир вокруг он не только темный и дождливый, он еще светлый и сияющий, в идеале он черно-белый, никакой. Черного и ужасного вокруг хватает я не спорю, но светлого, прекрасного не меньше. От нас зависит то, каким является наш мир, от всех кроме тебя. От страха перед безумием ты не можешь мыслить свободно. Ты боишься смотреть на солнце или любоваться луной, потому что не умеешь понимать прекрасное и поэтому внушаешь себе, что вокруг царит ад и ничего не имеет значения.

- И как же ты думаешь, я таким стал? Думаешь, у меня был выбор? Я такой, каким меня сделали, вернее, сделал этот мир. И раз уж я стал чудовищем, так значит, такое допускается правилами нашего существования. Я как и все живу... существую. Так раз уж я чудовище то почему не имею права вести себя как чудовище? Ведь раз уж я такой ужасный существую, то почему не имею права ненавидеть этот мир, видеть в нем только темную сторону? Ведь кто-то должен это делать в черно-белом мире, не все же должны любоваться этим твоим солнцем. Раз мое существования допускается, то почему я не могу убивать, разрушать все вокруг - делать то, что мне свойственно?

- Опять эти тупые попытки самооправдания. Да брось! Ведь ты сам страдаешь от того чудовища что живет внутри. Слава богу, мы не животные и обладаем разумом. Наше главное отличие от несчастных животных в том, что у нас есть выбор. Глядя на ужасный мир вокруг мы понимаем, что не обязаны его терпеть.

- Суицид - и есть выбор, о котором ты говоришь?! - вновь расплылся в улыбке Ортопс.

- Я лишь предлагаю тебе помощь, - Фросрей развернулся к Ортопсу лицом. - Помоги мне, дай о себе хоть какие-нибудь зацепки, где искать упоминание о тебе. Любое проклятие это не более чем последствие былых грехов замкнутое в пространстве. Проклятие это загадка прошлого и, как и всякую загадку его можно разгадать. Определить механизм функционирования найти базовый элемент и воздействовать на него. Нет такого проклятия, которое нельзя разрушить. Я хочу освободить твою душу, я предлагаю спасение от этого кошмара. Помоги мне разгадать твою загадку. И я уйду из этого мира вместе с тобой, если хочешь.

- Если все проклятия так легко разрушить, то почему Чудовище Таргнера все еще в Армидее?

- Бывают исключения. Человек-волк это уникальное доселе невиданное проклятие. Он проклятие оставленное Духом, поэтому неподдающееся общей логике Тьмы и общей природе проклятий в целом. Боюсь это проклятие невозможно разгадать. Во всяком случае, не так просто.

- Я брожу по миру... по-моему уже вечность. Сильнейшие цивилизации разрушались у меня на глазах. Мир разрушался и восстанавливался снова. Тебе и не представить какой этой ужас - Армагеддон. Когда все вокруг умирает мучительно и страшно. А ты не подумал, что я тоже одно из таких проклятий-исключений и мою душу невозможно освободить?

- В твоей истории тоже замешаны Духи?

- Духи подобны богам они вне общих законов этой вселенной и поэтому творят что хотят, лишь только страх перед чем-то всевышним сдерживает их. Вопрос только в том, как долго этот страх будет воздействовать на них. Рано или поздно они ощутят свою вседозволенность. Нормальных Духов с каждым тысячелетием становится все меньше. Когда-нибудь этим богам, прячущимся в тени надоест терпеть этот безумный жестокий мир, они сойдут с ума. Наш мир висит на волоске, в шаге от хаоса и даже в шаге от смерти, но ты все равно пытаешься его спасти? Даже когда сам на пороге погибели. Ты говоришь о смерти как о спасении для меня, ты представляешь меня жертвой собственного безумия, но ты видишь лишь часть меня. А ведь в другой своей части я чудовище, - Ортопс будто застеснялся, закутался в плащ и скрылся в клубах дыма. Фросрей как обычно смотрел на этого психопата с недоумением.