Под утро мне приснилось, что я всё ещё женат, Ирка, которая всегда вставала ни свет, ни заря, бродит по дому, роняя вещи и нисколько не заботясь о том, что кто-то ещё спит. Она встала – значит, всё, общий подъём. «Сегодня воскресенье, а завтра прямо с утра подам заявление на развод!» – подумал я и проснулся. Остатки дурного утреннего сна постепенно выветривались из головы. Оказалось, что всё не так страшно. Мы с Иркой давно разведены, а на кухне возится Ольга, про которую я совсем забыл. «Блин! В трусах бы из своей комнаты сдуру не вылезти…»

В дверь постучали.

– Хозяин, пора вставать! – послышался весёлый голос, – гости умирают от голода. Через пять минут жду вас за столом, а то всё остынет.

«Все женщины одинаковы, – горько подумал я, натягивая джинсы. – Хотя и правда неудобно получилось: гостья на ногах, а хозяин дрыхнет. М-да… Ну, ладно, придётся будильник включать».

– Завтрак континентальный, – с усмешкой объявила Ольга, – на большее продуктов не хватило. Потом надо будет в магазин съездить, я обед приготовлю. «Визу» у вас в э-э-э… сельмаге принимают?

– Принимают, принимают. Посмотрите, пожалуйста, в холодильнике где-то на дверце горчица была. Ага, спасибо. Посуда, чур, моя.

– Да тут посуды-то…

– Ладно, тогда убираем вместе. Только моем сразу, хорошо? Я не могу работать, когда в раковине грязная посуда. Можно сказать, психологический выверт…

После завтрака быстро убрали со стола и я принёс ноут.

– Ну, давайте смотреть вашу книгу.

Ольга протянула мне коробочку компакт-диска:

– Вот.

С тихим шуршанием привод раскрутился, и на экране появился текст, состоящий из странных символов.

– Н-да-а… Прямо «пляшущие человечки». Сначала нам надо постараться понять, с какого языка зашифрован текст. Старофранцузский и окситанский – это ведь родственные языки, я правильно понимаю?

– В общем, да. Это романские языки, но подгруппы разные. Старофранцузский относится к галло-романским языкам, иначе, язык «ойль», а провансальский или окситанский – к окситанской подгруппе, это язык «ок», отсюда и название исторических провинций – Окситания, Лангедок. По-старофранцузски, «да» будет «oil», а по-окситански – «oc». Вообще-то, окситанский – живой язык, на нём до сих пор говорят кое-где на юге, похож на него каталонский.

– Вы хорошо знаете окситанский язык?

– Надеюсь, неплохо… Только не знаю, поможет ли нам это.

– А каким языком пользовались катары?

– Трудно сказать. Епископы и диаконы альбигойцев были образованными людьми, книга могла быть написана и по-латыни.

– Она написана на греческом, точнее, на койне, то есть средне-греческом, – неожиданно раздалось из-за моей спины.

Глубокий, бархатный баритон, казалось, принадлежал телевизионному диктору. Я сначала даже подумал, что сам собой включился телевизор, но потом вдруг вспомнил, что телевизора в доме давно нет, обомлел и медленно, как в вязком кошмаре, обернулся. В кресле-качалке, застеленном старым клетчатым пледом, неизвестно как оказался незнакомый мужчина средних лет. Мужчина был слегка полноват, имел высокий, залысый лоб, аккуратно подстриженные усы и седеющую бородку клинышком. Незнакомец носил отлично сшитый, но несколько старомодный костюм-тройку в тоненькую полоску, крахмальную сорочку и ленинский галстук в горошек. Кого-то он мне неуловимо напоминал, но кого именно, я никак не мог понять.

– Да Чичерина Георгия Васильевича, наркома иностранных дел РСФСР, – подсказал незнакомец.

– Точно, Чичерина, надо же… В учебнике истпарта, помнится, ещё фото было… – И тут меня пробило.

– Постойте… Вы что, читаете мысли? И вообще, вы кто такой и как здесь очутились? В дом же никто не входил, я бы увидел!

– Кто я такой? Ах, да, прошу меня извинить за вторжение, – незнакомец привстал с кресла и раскланялся. – Я – дьявол. Ну, точнее говоря, его земное воплощение или как у вас сейчас принято говорить – аватар.

– К-кто?!!

– Да-да, вы не ослышались, – ухмыльнулся дьявол. – Велиал, Семихазес, Сатана, Люцифер, Вельзевул – как вам больше нравится. У меня много имён. Когда-то я был Сетом, потом Баал-Зебубом, у мусульман меня называют Иблисом, а майя и ацтеки именовали Тескатлипокой. Ну, а как я сюда попал, не имеет значения. Гораздо важнее то, зачем я здесь.

– И зачем?

– Это, с вашего позволения, мы обсудим чуть попозже. – Человек, назвавшийся дьяволом, извлёк из кармана пиджака футляр для сигар. – Вы позволите? – спросил он у Ольги.

– Пожалуйста… – растерянно ответила та.

– Благодарю, – вежливо кивнул дьявол, достал сигару и стал её вкусно раскуривать. Потянуло ароматным дымком.

– Я вижу, вы растеряны и даже, я бы сказал, испытываете страх. Это естественно и понятно, среди людей у меня неважная репутация. Но, уверяю вас, вы боитесь совершенно напрасно. Я не причиню вам никакого вреда, более того, если мы придём к согласию, помогу вам в работе над рукописью. Шифр там довольно хитрый, и думаю, многоучёный мэтр, – тут дьявол взглянул на меня, – в нём не разберётся, его программа весьма изящна и совершенна, но в данном случае она не поможет.

– Простите, но… но… Как нам вас называть? – спросила Ольга, – не дьяволом же…

– Ну и не Мефистофелем, мы всё-таки не в опере, – кивнул странный гость. – Знаете что? Зовите меня Георгием Васильевичем. И вам привычно, и мне спокойно, не стоит без нужды тревожить библейские имена.

– Плакали мой атеизм, марксизм-ленинизм и материалистическое мировоззрение! – схватился я за голову. – А так было хорошо, спокойно…

– Ну, почему же? – вежливо возразил Георгий Васильевич, – атеизм – теория ничуть не хуже других, а, пожалуй, даже и лучше, тем более что церковники напридумывали столько глупостей… «Нэ так всё было, савсэм нэ так!» – в его голосе неожиданно прорезался тяжёлый кавказский акцент.

– Но ведь материализм учит, что вас нет, и не может быть!

– А вы меня воспринимайте как явление природы, объективное, но пока непознанное, – посоветовал дьявол, – и всё сразу встанет на свои места. Кстати, а не выпить ли нам коньячку? Так сказать, за знакомство. Знаете, вы мне симпатичны, молодые люди, не сочтите за лесть. Не падаете в обморок, не бьётесь в истерике… Это даже по нынешним временам – редкость.

Я встал и достал из шкафчика початую бутылку коньяка.

– Не «Курвуазье», но, по-моему, неплохой армянский. «Ной» пятилетка, вот только лимона нет, уж извините.

Георгий Васильевич небрежно пошевелил пальцами и на столе рядом с ноутбуком возникли хрустальные рюмки чудной и тонкой резьбы с ножками в виде когтистых лап, блюдца с ломтиками лимона и сыра и швейцарский шоколад. – Признаться, люблю Toblerone, – вздохнул он. – У человеческого воплощения, надо отдать ему должное, есть и приятные стороны.

Я разлил коньяк, позолотивший рюмки.

– Не рано ли? – с сомнением спросила Ольга.

– Уверяю вас, мадам, хороший коньяк всегда во благовремении, – приложил к груди руки Георгий Васильевич, – да вы попробуйте! Ваше здоровье!

Дьявол с наслаждением выцедил рюмку и причмокнул:

– Неплохо, весьма и весьма неплохо! Кстати, о здоровье. Я вижу, у вас всё-таки остаётся некая тень сомнения по поводу моей личности. Давайте сделаем так…

У меня внезапно помутилось в глазах.

– Что вы сделали?! – испугался я.

– Очки снимите, – невозмутимо посоветовал Георгий Васильевич.

Дрожащей рукой я снял очки, и мир внезапно обрёл чёткость.

Ольга вскрикнула, вскочила со стула и метнулась в ванную.

– Что это с ней?

– Ничего страшного. У неё контактные линзы, побежала снимать, сейчас вернётся. Кстати, я слегка подправил вам и вашей даме здоровье, проживёте лет до девяноста. Вообще-то, можно было бы и больше, предел смертного 120 лет, но, я считаю, после ста – это уже не жизнь, а жалкое существование. Зачем вам это умирание?

– А как же библейские пророки?

– Ну, это легенды для суеверных глупцов… – отмахнулся дьявол, – забудьте.