— Бонжур, тетушка Ивонн! — Какой-то молодой человек обнял старушку за шею, расцеловал ее в обе щеки, затем ласково потрепал девочку по голове.
— Мой милый племянник, я очень рада, что ты решил проведать больную женщину. — И она смахнула мелькнувшие за стеклами очков слезы.
— Я привез вам в дорогу кое-что вкусненькое. Путь не близкий, так что пригодится. — И племянник сунул старушке в руки какой-то пакет.
Внимательно осмотрев содержимое свертка, старушка положила его в корзинку. Когда она выпрямилась, в руках у нее был паспорт. Она взглянула на большие вокзальные часы и сказала:
— Пора. — И засеменила к контрольному пункту, предъявив контролеру железнодорожный билет и паспорт на имя мадам Бонсель.
Французский чиновник проверил документы и начал было сердиться на то, что старушка не спеша прощается со своим провожатым, мешая пройти на перрон другим пассажирам. Слегка дрожащими руками она вложила в паспорт талоны на питание. Господин в дождевике повернулся к следующему пассажиру.
Старушка заверяла, что она не забудет передать приветы всем родным. Она махала рукой до тех пор, пока поезд, рассыпая горячие искры, не выполз из-под сводов вокзала. Что поделаешь, война есть война: лотарингский качественный уголь фашисты полностью вывозили в Германию, и французам приходилось топить паровозы бурым углем.
Молодой человек вместе с маленькой Бланш отошел от ограды и растворился в толпе.
Удивительное дело — дорога до Фалеза по какой-то причине до сих пор не привлекала внимания противника и почти не подвергалась бомбардировке. После обеда поезд благополучно прибыл в Фалез, где мадам Бонсель встречала любимая дочь с небольшим букетиком цветов в руках. Обе расплакались, а затем направились в город, где у них был собственный домик…
— Товарищ Дарнан, я рад, что вы живой и невредимой выбрались из Парижа.
— Я же профессиональная артистка. Вот только никак не могла привыкнуть к этим очкам — ничего не видела в них дальше носа.
Из соседней комнаты вышел мужчина.
— Ты вовремя оттуда вырвалась. Мы получили сведения, что Дернберг собирается тебя арестовать, а предупредить не смогли. Ты молодец. Сама все поняла и правильно среагировала.
Женщина, выступавшая на вокзале в роли дочери, вышла приготовить закусить.
— Дни, проведенные в чулане, я долго не забуду. Гестаповцы три раза были совсем рядом с моим укрытием, выстукивали каждую доску. У меня чуть было сердце не разорвалось от страха.
— В Фалезе тебе оставаться нельзя: здесь сейчас полно агентов.
Дениз спокойно посмотрела мужчине в лицо и опросила:
— И куда же партия меня направит работать?
— Тебе выдадут новые документы. Не следует забывать о том, что настоящая Ивонн Бонсель по-прежнему живет в своем доме. А твое новое назначение будет решать руководство. Как, я пока не знаю.
— В общем, идея неплохая. А мадам Бонсель известно, что вы сегодня выехали из Парижа?
— Разумеется. Но она была занята приготовлением домашнего печенья, это могут подтвердить ее соседи. А Бланш, несмотря на свои двенадцать лет, очень умная девочка. Когда я должна ехать дальше? И как?
— Поезд уходит под вечер. Поедешь в Кан, там тебя встретят товарищи. Они все знают и смогут обеспечить на некоторое время твое пребывание там.
— А в чем будет заключаться мое новое задание? — задумчиво спросила Дениз.
— Об этом тебе расскажут товарищи в Кане. Я убежден в том, что час свободы приближается, однако работы у нас еще очень много. На первых порах будешь помогать сбитым английским и американским пилотам.
Монашенка в одежде кармелитского монастыря помогала старой даме, которая вышла из вагона на платформу, опираясь на палку. Картина самая что ни на есть обыденная. Однако монашенка чувствовала, как сильно колотится у нее сердце. Неужели в последний момент все пойдет насмарку? Неужели уже отдан приказ об ее аресте? Не потому ли так тщательно проверяют именно женщин-пассажирок? На этот раз она снова ехала с документами реально существующего человека. Ей сказали, что она остановится у священника, который в качестве пароля скажет: «Можно быть хорошими друзьями, несмотря на идейные разногласия, если у людей одна цель — освобождение Франции!» И все-таки она чувствовала себя не совсем спокойно, так как рядом не было друзей-товарищей.
Во время своих переездов Дениз часто вспоминала Хинриха Тиля, их одну-единственную, но незабываемую ночь, которую они провели вместе в Париже, но эти воспоминания тотчас же омрачались, когда она представляла широкоскулую красную физиономию Грапентина с острыми пронзительными глазами и жестокого Дернберга.
Монашенка испуганно вздрогнула: перед ней остановился старший патруля в каске, с металлической эмблемой на груди. Монашенка полезла в карман и достала оттуда документы.
Руки у Дениз дрожали, и она уронила билет на пол. Солдаты равнодушно переглянулись, но ни один из них не пошевелился, ожидая, пока монашенка сама поднимет билет.
— Где вы живете в Кане?
Она назвала адрес священника, а сама думала о том, почему этот полицейский так долго копается в ее документах?
Наконец фельдфебель молча протянул ей документы. Солдаты отошли в сторону и пропустили монашенку.
Сделав несколько шагов, Дениз оглянулась. Канский вокзал выглядел пустынным и печальным. Она невольно остановилась. В воздухе пахло морем. Море, пляж, солнце — сколько раз в детстве и юности она мечтала об этом! Только мечтала, так как дома денег с трудом хватало на самое необходимое. Родители Дениз были простыми рабочими, каких в их дворе было немало. Однако они из кожи лезли, только бы дать одаренной девочке возможность учиться в балетной школе. И вдруг началась война. Отца мобилизовали в армию. После капитуляции он вернулся домой, побыл два дня и ушел в подполье. Товарищи, которых он хорошо знал еще до войны, помогли ему установить связь с подпольщиками. Вскоре умерла от туберкулеза мать. Дениз танцевала на Монмартре в различных кабачках. Затем оказалась в «Лидо». Товарищи стали давать ей отдельные задания, потом чаще и чаще. Она добросовестно выполняла их. Жизнь стала опасной, но зато приобрела смысл.
Однажды ее встретил Грапентин. Он увидел ее в «Лидо» и настойчиво предлагал проводить домой. Дениз было известно, что он работает у генерала Штюльпнагеля, — это было ей на руку. Они стали встречаться чаще; товарищи давали ей задания осторожно выяснить у Грапентина те или иные вопросы. Капитан угощал ее то рюмкой коньяку, то чашечкой кофе, разумеется, не натурального — его в ту пору не завозили во Францию, а эрзац-кофе. Грапентин в одно и то же время умел быть очаровательным, вежливым и до отвращения циничным. Через него в организацию «Франтиреры и партизаны» поступала ценная информация.
Эта организация с декабря сорок третьего года входила во Французские внутренние силы. Французская коммунистическая партия проводила стратегически правильную и дальновидную политику, направленную на сплочение всех вооруженных групп Сопротивления. Возглавлял Французские внутренние силы генерал Пьер Кениг, а начальником штаба у него был коммунист Альфред Малерэ. Эти силы располагали более чем двумястами тысячами вооруженных бойцов, а затем их число значительно выросло. Французские вооруженные силы подчинялись Военному комитету действия, который в свою очередь подчинялся Национальному совету движения Сопротивления.
В январе сорок четвертого года Черчилль и американская армия впервые сбросили французским силам Сопротивления некоторое количество оружия, которое пошло в первую очередь на вооружение гражданских групп.
В марте Военный комитет действия разработал план вооруженного восстания и освобождения Франции, основные задачи которого для координации действий были доведены до сведения английских и американских штабов. Однако английские и американские генералы из этих штабов явно недооценили военные возможности движения французского Сопротивления и отклонили этот план. Они согласились на создание мелких групп саботажа, которые должны были срывать работу фашистского транспорта, однако категорически выступили против вооружения широких масс французского народа. Вместо необходимых шестидесяти тонн оружия, боеприпасов и других военных материалов, которые должны были сбрасываться каждую ночь, за месяц они сбрасывали всего лишь двадцать тонн, то есть немногим более одного процента.
