2. Создать новые источники дохода для казначейства с помощью временной, фискальной меры, могущей дать немедленные результаты.
«В кабинете имели место разногласия, – писал г-н Клемантель в своем докладе, – относительно природы фискального усилия, которое требовалось от страны, разногласия, которые выявились на заседании сената 2 апреля 1925 года и повлекли за собой мою отставку».
Это заседание 2 апреля предвещало кризис. Г-н Клемантель скромно взял на себя часть ответственности за предшествующие правительства: за то, что он не осмелился проводить более активную фискальную политику; за то, что он слишком долго поддерживал иллюзию, что Германия заплатит весь свой долг. Все чаще прибегая к кредиту, – докатились до неудачи займа «Национального кредита» и понижения стоимости франка. Публика набросилась на ценные бумаги с переменным доходом и особенно на валютные ценности. Возможности казначейства мало-помалу уменьшались. Правительство 1924 года включило в общий бюджет все расходы, подлежащие возмещению, постоянные и непостоянные, тогда как после 1870 года понадобилось двадцать лет, чтобы избавиться от чрезвычайного бюджета. Правительство отказалось от всех доходов, которые оно могло получить путем новых налогов на потребление, но хотело, чтобы каждый платил то, что обязан, хотя реестр купонов был аннулирован. Были приняты в расчет результаты, достигнутые планом Дауэса. Г-н Клемантель затем объяснил, что правительство не хочет идти на инфляцию, прибегать к тому, что г-н Шерон назвал «займом для обращения», но что ему необходима свобода действий для казначейства. «Журналь оффисьель» отметила в этом месте движение в зале и возгласы в центре и справа. Министр потребовал выпуска бумажных денег для нужд торговли.
Речь г-на Клемантеля была построена очень искусно. Ему живо аплодировали слева. Но г-н Франсуа-Марсаль тотчас пошел в атаку; он осмелился утверждать, что на 15 июня 1924 года положение было «весьма благоприятным с точки зрения казначейства». Он обвинял правительство в том, что оно напугало держателей процентных бумаг. «Я не говорю здесь о тех, – заявил он, – которые владеют именными ценными бумагами или имуществом, полученным в качестве приданого, ни об администраторах, имеющих именные акции, ни тем более о тех, кто, располагая огромными пакетами акций, контролируют большие компании и не могут поэтому, даже если бы они этого хотели, утаить что бы то ни было из процентных бумаг». Пой, ласточка, пой! Я не присутствовал на заседании сената, когда выступал г-н Клемантель. Узнав об этом в палате, я счел своим долгом не хитрить перед лицом опасности и отправился в высокое собрание. Я попросил г-н Клемантеля особо подчеркнуть, что правительство против всякой инфляции, не обеспеченной залогом. Он это сделал, заявив, что правительство обсуждает, «какого рода бремя можно возложить на страну».
Я выступил в свою очередь и дал объяснения по поводу опубликованного в утренних газетах сообщения. Кстати сказать, правая встретила меня очень плохо, а левая поддержала. Я заявил, что мы предложим для урегулирования проблемы казначейства решения, отвечающие «общим идеям и принципам», что мы не пустим в обращение необеспеченных бумажных денег и представим на обсуждение палат проект закона. По всем признакам гроза разразилась.
После заседания сената г-н Клемантель направил мне следующее письмо:
«2 апреля 1925 года. Мой дорогой председатель. Движимый, как и вы, единственно заботой об общем благе, я полагал, после коммюнике, составленного на заседании совета министров вчера вечером, что мне не только позволительно, но что меня обязывает долг – дабы пресечь всякие ложные толкования – уточнить с этого момента, что не может быть и речи о настоящей инфляции в пользу казначейства, что дело идет о простой эмиссии денежных знаков, необходимой в настоящих условиях, как вы знаете, для нужд торговли. С другой стороны, я счел нужным заявить, что мы не считаем возможным оставить казначейство в том бедственном положении, в котором оно находится, и очень ясно дал понять сенату, что мы будем просить страну пойти на новые жертвы, чтобы поправить это положение.
Но по вашей просьбе и вопреки советам некоторых наших друзей из демократической левой я согласился вторично уточнить свою мысль, а также мысль правительства.
После моего выступления, не оставлявшего, на мой взгляд, ни малейшего места для недоразумений, вы сочли нужным выступить в свою очередь и во время своего выступления дважды выразили сожаление по поводу того, что вопрос денежного обращения смешали с вопросом бюджета.
Вы, таким образом, выразили мне неодобрение, которого я не заслужил и которое, во всяком случае, лишает меня отныне достаточного авторитета, чтобы выступать в сенате от имени правительства.
С другой стороны, заседание совета министров вчера вечером показало мне, что я полностью расхожусь с вами и с большинством моих коллег во взглядах относительно мер, которые надлежит срочно принять, чтобы предоставить казначейству средства, в которых оно нуждается.
Хотя я и готов предложить и поддержать даже жестокую ставку налога, истребованного на один год, в качестве чрезвычайного обложения различных доходов, зарегистрированных в существующих списках или взимаемых «у источника», я не могу взять на себя ответственность за проект налога на капитал, который я считаю при существующих обстоятельствах невозможным ни установить, ни взимать.
Вы поймете, что в этих условиях я не могу больше гарантировать вам то сотрудничество, которое вы вправе ожидать от своего министра финансов.
Прибавлю к этому, что тяжелая работа, которую я был вынужден выполнять последние девять месяцев и которой вы воздали должное, за что я весьма признателен вам, делает решительно необходимым мой отдых. Одного этого соображения, помимо изложенных выше, достаточно, чтобы продиктовать мне решение, которое я принимаю с сожалением из-за своей привязанности к вам.
Разрешите мне в заключение выразить вам мою признательность за дружественное сочувствие, которое вы мне всегда оказывали при исполнении моих тяжелых обязанностей. Примите, мой дорогой председатель, уверения в моей совершенной преданности.
Клемантель».
Г-н Клемантель вручил мне таким образом свою отставку. Я принял ее, не вдаваясь в обсуждение. Я никогда не был особенно расположен к сотрудникам, которые, пользуясь всегда поддержкой своего начальника, покидают его и оказываются больными в разгар битвы. У меня создалось впечатление, которое подтвердила газета «Журналь оффисьель», что сенат намеревался уберечь моего министра финансов и сохранить его, перед тем как опрокинуть меня. Я узнал об его отставке во время совещания с делегатами левых групп, на котором Виолетт энергично защищал проект обложения, поддержанный Леоном Блюмом. Венсан Ориоль отмечал, что момент был довольно благоприятным, поскольку бюджет был как будто сбалансирован, а торговый баланс – положителен. Я предложил пост г-на Клемантеля г-ну де Монзи. У него хватило мужества принять его.
6 апреля 1925 года управляющий банком уведомил меня, что в следующем балансе сумма обращения значительно превысит максимум в 41 миллиард.
В тот же день г-н де Монзи представил свой проект совету министров. Он высказывался совершенно определенно: «Нельзя приступать к казначейской операции без крупной финансовой операции». 7 апреля совет министров принял проект налога на капитал.
6 апреля министр финансов вынужден был послать банку проект конвенции относительно увеличения обращения денежных знаков и авансов государству. На следующий день управляющий возвратил его подписанным, сделав некоторые оговорки. «Пять лет тому назад, – писал он, – генеральный совет умолял правительство отказаться от всяких новых авансов и уважать доверие к бумажным деньгам, неотъемлемую базу финансового, экономического и социального равновесия… Он позволяет себе обратить ваше внимание на необходимость избегать любой меры, способной нанести ущерб регулярному возобновлению бон, необходимому для равновесия казначейства и сохранения общественного доверия…»
