— Вы правы.

Юлий Борисович без всякого труда завладел целой пачкой ярлыков. Во время обеденного перерыва, когда в помещении, где производили браковку и маркировку готового товара, никого не было, он взял пачку ярлыков, завернул в газету, спрятал пачку в котельной и стал выжидать — обнаружат ли пропажу? Прошла неделя, а о ярлыках никаких разговоров не было. Успокоившись, он отнес ярлыки в пассаж и вручил директору магазина.

В конце месяца Борода выдал Юлию Борисовичу пятьсот рублей, сказав при этом, что удержал сто рублей в счет его долга. Юлий Борисович был доволен: он одним махом доставил две тысячи пятьсот ярлыков. Этого количества хватит месяцев на пять, — ему оставалось только получать деньги. Такой удачи он не ожидал.

Дней через десять подвернулась еще одна выгодная работенка, и все через того же Бороду. Кто-то позвонил от его имени и попросил приехать в Красково. Не зная, в чем дело, Юлий Борисович в тот же вечер явился к Бороде и с тревогой спросил, что случилось.

— Ничего особенного, имеется одно интересное предложение, и если вы захотите, можете хорошо заработать, — ответил тот.

— Всего-то? — Юлий Борисович облегченно вздохнул. — А я черт те что подумал… Заработать я всегда готов, лишь бы работенка не была особенно пыльной.

— Вы шутник, и это мне нравится, веселым людям в жизни всегда везет. Скажите, вы хорошо знаете вязальные машины?

— Знаю.

— Одной организации нужно установить двенадцать кругловязальных трикотажных машин. Вы сколотите бригаду и заключите с той организацией трудовое соглашение. Люди они порядочные, скупиться не будут, дадут рабочим хорошо заработать. Вам же двести рублей за каждую собранную машину. Это вас устроит?

— Вполне.

— Как видите, я забочусь о вашем благе в надежде, что на том свете это мне зачтется, — не то всерьез, не то в шутку сказал Борода.

— Обязательно зачтется, а на этом свете я вам очень благодарен. Соломон Моисеевич, с того самого дня, как я встретился с вами, мне страшно везет. Везет не только в делах, но и во всем остальном.

— Речь, видимо, идет о любовных утехах?

— Допустим. Разве это плохо? Не одними же деньгами счастлив бывает человек.

— Эх, молодость, молодость. — Борода с тоской улыбнулся. — Да, забыл добавить, что вы можете у них работать по совместительству и получать хорошие деньги.

— Сначала соберем машины, а там посмотрим.

— Мудрые слова.

— Когда можно приступить к работе? — спросил Юлий Борисович.

— Хоть завтра.

Учреждение, куда явился Юлий Борисович после телефонного звонка, оказалось психиатрической лечебницей. Заместитель главврача по хозяйственной части, благообразного вида человек лет сорока пяти, в модных очках и в белом накрахмаленном халате, похожий скорее на профессора, чем на завхоза, принял его любезно, и, отрекомендовавшись Михаилом Аркадьевичем, повел механика в полуподвальное помещение.

— Здесь думаем организовать трикотажный цех, — начал он, — при этом мы не преследуем никаких меркантильных целей. Наш главный врач, светило в области психиатрии, считает, что лучший способ лечения душевнобольных — это труд.

— К сожалению, в медицине я плохо разбираюсь. — Юлий Борисович не верил ни одному слову заместителя главврача.

Главный механик трикотажной фабрики и заместитель главврача психиатрической лечебницы очень быстро нашли общий язык. Возвратившись в контору, они набросали на бумаге проект трудового соглашения, согласно которому Никонов Юлий Борисович, в дальнейшем именуемый «исполнитель», обязывался установить со своей бригадой двенадцать кругловязальных трикотажных машин за полтора месяца. Заместитель главного врача лечебницы, в дальнейшем именуемый «заказчик», обязывался доставить бригаде все необходимые материалы, как-то: цемент для фундаментов, кабель, эбонитовые трубы, электрошнур и прочие мелочи, нужные для проводки. Он обязывался также за каждую собранную и пущенную машину платить сто пятьдесят рублей, а всего тысячу восемьсот рублей наличными деньгами. И сверх этого по двести рублей за каждую машину лично Юлию Борисовичу, но уже без всякого договора, по джентльменскому соглашению. Как говорят в Одессе, на бене монес, на честное слово, значит.

Работа действительно была выгодная, а главное — без всякого риска. Юлий Борисович быстренько сколотил бригаду из девяти человек, сам десятый, и на следующий день, подписав трудовое соглашение от имени бригады, приступил к работе.

Машины оказались новенькими, в ящиках, прямо с завода. Их можно было монтировать по одной на день, но чтобы Михаил Аркадьевич не подумал, что переплачивает, Никонов решил растянуть время, тем более для этого были законные основания, — должен же затвердеть цемент под фундаментами.

Каждый вечер ходили в психиатрическую лечебницу всей бригадой. Юлий Борисович давал рабочим необходимые указания и исчезал до следующего вечера.

Спустя месяц все двенадцать машин были установлены. Электрики подвели кабель, дали ток.

Расчет учинили без задержки. Михаил Аркадьевич пригласил всю бригаду к себе в кабинет, там открыл несгораемый шкаф, извлек пачку денег. На ходу составили ведомость и, поделив заработанные тысячу восемьсот рублей на десять частей, получили каждый сто восемьдесят рублей. Кто-то из рабочих сказал, что получается несправедливо, главному механику, руководившему всей работой, следует заплатить больше, чем остальным, но Юлий Борисович великодушно отверг это предложение и получил равную долю.

Михаил Аркадьевич расщедрился и на прощанье выдал бригаде еще пятьдесят рублей «на выпивку», а когда рабочие разошлись, отсчитал Юлию Борисовичу обещанные две тысячи четыреста рублей.

Юлий Борисович обратил внимание на то, что Михаил Аркадьевич не спросил у рабочих справки о местожительстве, не переписал номера их паспортов и не удержал в ведомости полагающегося подоходного налога. Он с самого начала догадывался, что тут что-то нечисто, уж очень щедро платили за сборку машин, трудовое соглашение и ведомость для оплаты денег — сплошная фикция, они составлены для отвода глаз и будут уничтожены, как только он уйдет.

«У этих людей есть источники дохода, причем большого, иначе не стали бы они так легко бросаться деньгами… Впрочем, это меня не касается», — подумал Юлий Борисович и стал прощаться.

Михаил Аркадьевич предложил ему взять на себя руководство трикотажным цехом, сулил высокий оклад.

— Вы можете работать у нас по совместительству или перейти к нам в штат, — уговаривал он Юлия Борисовича. — Заплатим вам прилично. С прогрессивкой и премиальными рублей триста наберется в месяц. Короче, я гарантирую вам эту сумму.

— К сожалению, я не трикотажник по профессии, я только механик и руководить цехом не смогу, — не хватит знаний, — отказался Юлий Борисович.

Через несколько дней на вопрос Бороды, почему он отказался от столь выгодного предложения, Юлий Борисович ответил без утайки:

— Я уверен, что у них дело нечистое. Организовали у себя маленький трикотажный цех и будут сбывать товар налево, — кто станет спрашивать у лечебницы отчет. Каждый, конечно, зарабатывает себе на хлеб и масло как может, но Михаил Аркадьевич человек несолидный, с таким работать опасно.

— Вы правы, — согласился Борода. — Мне говорили, что он легкомысленный человек и мот, но зато комбинатор отличный, к тому же удачливый. Но бог с ним, это нас с вами не касается, пусть сам отвечает за себя…

Юлий Борисович аккуратно каждый месяц получал свою долю, и денежные дела его поправились настолько, что он полностью расплатился с Бородой, купил полдюжины нейлоновых сорочек, сшил костюм, приобрел две пары модных остроносых ботинок. И у него еще осталась значительная сумма. Однако только через несколько лет Борода стал привлекать его к настоящим делам.

Мурочка непрестанно и с восторгом рассказывала о необыкновенно красивой переводчице, недавно поступившей к ним в институт.

— Я не мужчина и то влюбилась! Что за женщина, бог ты мой, бывают же такие! Красивая, умная, а как языки знает, — передать нельзя!