«Все верно, мои побуждения – они сродни „доброте“ Хладнокровного Ойгена. Баронесса красива и, кажется, умна, но пуще интереса к ней мое желание наступить отцу Иоахиму на его змеиный хвост».

От того, что он сам себе в этом сознался, легче на душе не стало. Но, по крайней мере, Николас твердо решил сделать все правильно. Так оно даже к лучшему, когда чувства отстранены от дела. Легче бывает принимать непростые решения.

Поместье Йегерсдорф расположилось на самом берегу реки. Большой прямоугольный дом, сложенный из дикого камня и прочных бревен, смотрел на реку и близко подступивший лес узкими прорезями окон – будто щурился на незваного гостя: кто таков? Зачем пожаловал? Ни изящества, ни величия, зато добротно и надежно, как привыкли строить в этих краях. Всем своим видом поместье вызывало невольное уважение. Хотя, конечно же, ни окна, больше напоминающие бойницы, ни окружающая обширный двор высокая – в два человеческих роста – стена ни в какое сравнение не шли с замками знатных рыцарей. Родовое гнездо того же фон Ройца выглядело куда как внушительнее – под теми серыми бастионами даже королевской армии пришлось бы не один день простоять. А тут все-таки дом – не цитадель. Разбойникам Йегерсдорф не по зубам, но для серьезной обороны он не предназначен.

– Дозвольте лошадку принять, господин.

Паренек лет двенадцати забрал у Николаса поводья.

– Как тебя зовут, малый?

– Хансом, господин.

Пальцы юноши слабо, едва заметно дрожали, а сам он был бледен и казался изможденным.

«Хворый, что ли? – Николас нахмурился, провожая взглядом худенькую спину. – Или фрау Ульрика дворовых своих впроголодь держит?»

Он поймал себя на том, что мысль, будто баронесса может скупиться на пропитание для слуг, ему неприятна.

– Эй, Ханс…

– Что, господин?

– Нет, ничего. Ступай.

Широкий двор выглядел ухоженным – все аккуратно прибрано, все на своем месте, ни брошенной впопыхах лопаты, ни бурьяна у стен. Утоптанная земля подметена и посыпана речным песком, крыльцо чисто вымыто, доски выскоблены добела. Здесь будто поджидали гостей.

Дверь бесшумно отворилась навстречу, через порог шагнула стройная фигура в длинном темно-зеленом платье. И гость поклонился, узнавая.

– Герр Николас?

Она говорила негромко и мелодично, с едва заметной волнительной хрипотцой – при звуке ее голоса что-то всколыхнулось в душе мужчины, и он вдруг усомнился, не обманул ли себя дважды, рассуждая об истинных мотивах своего визита в Йегерсдорф.

– Фрау Ульрика, несказанно рад видеть вас.

– Какой случай привел к моему порогу достойного рыцаря?

– Я не рыцарь, фрау. А случай этот, несомненно, оказался счастливым для меня. Хотя и грешно мне радоваться несчастью других людей.

Несколько долгих мгновений хозяйка поместья разглядывала гостя, как будто пребывая в нерешительности. Потом заметила:

– Вы говорите престранные вещи, любезный Николас, но они разжигают во мне любопытство. Время как раз к обеду, не разделите ли со мной скромную трапезу?

И она, отступив от двери, сделала приглашающий жест. Гость не заставил себя упрашивать.

Меч висел на стене – прямое лезвие длиной в руку, необычно узкая гарда, вытянутая рукоять с накладками из покрытого тонкой резьбой дерева. Похож на привычный полуторник, но с такой гардой как драться? Не ровен час без пальцев останешься.

Николас подошел ближе, протянул руку к холодно блестевшему металлу. В последний момент его как будто что-то остановило, пальцы замерли в волосе от клинка. Помедлив, он так и не притронулся к лезвию, лишь скользнул по нему внимательным взглядом. Господь милосердный, какая полировка! Ни малейшей царапины не разглядеть, ни единого мутного пятнышка. Не всякое зеркало доводят до столь безупречного блеска. В стальной глади Николас без труда увидел свое отражение и часть гостиной с пылающим камином. Вместе с тем меч не выглядел драгоценной игрушкой, способной лишь забавлять придирчивый глаз. На нем, кроме резных деревянных пластин на рукояти, даже не имелось никаких украшений. Вне всяких сомнений, настоящее оружие.

– Он из страны Хань, – послышался за спиной голос баронессы.

– Хань? – Николас обернулся. Ульрика стояла в дверях – строгое темное платье, казалось, делало ее выше и стройнее.

– Это на востоке, – в улыбке баронессы ему привиделся оттенок снисходительности. – Очень, очень далеко отсюда.

– Я знаю, где находится Хань, фрау Ульрика.

– Вот как? Тогда сейчас впору удивляться мне. В этом городе не много найдется людей, кто мог бы сказать мне такое… не солгав, разумеется.

– Смею заверить, я не лгу. Мне ведомо, что страна Хань существует, что она лежит далеко на востоке, что там живут люди с желтой кожей и оттуда везут драгоценный шелк. Думаю, мне известно не так уж много, чтобы впечатлить вас своими познаниями. Раз этот клинок висит в вашем доме, то вы, уверен, знаете о тех краях больше, чем я.

– Что ж, ваша откровенность делает вам честь. И вы правы, мне довелось прожить там несколько лет, а этот цзянь[47]… когда-то он принадлежал моему мужу. Если угодно, меч – память о нем.

В голосе ее Николас уловил нотку грусти, но, странное дело, он готов был поклясться, что грусть женщины обращена вовсе не к памяти о покойном бароне фон Йегер. Тогда к кому же или к чему? К зеленым долинам далекой и таинственной державы желтолицых ханьцев?

– Выпейте еще вина, герр Николас. Или, быть может, желаете целебного напитка из чайных листьев?

– Благодарю, – он покачал головой. – Обед был отменным. Сдается мне, кухарка у вас стряпает не хуже, чем повар «Кабанчика».

– Странно… А мне показалось, вы ели без аппетита.

– Вовсе нет. Я просто не привык много есть. Избыток пищи отяжеляет тело и усыпляет разум. Не могу позволить себе ни того ни другого.

– Право же, вы необычный человек, – заметила Ульрика, немного помолчав. – И вы все еще не сказали мне, зачем приехали в мой дом.

– Разве? – Николас нахмурился. – Тогда, надеюсь, прекрасная фрау простит мне мою неучтивость. Я здесь по поручению барона Ойгена фон Ройца.

Женщина молча прошла мимо камина, где, несмотря на теплую еще погоду, вовсю полыхали дрова. Она выглядела… нет, не растерянной, скорее задумчивой.

– Как давно вы ему служите? – Вопрос был неожиданным, словно удар скрытого до поры клинка, и, наверное, только из-за мига растерянности Николас решил ответить уклончиво:

– Давно. Но я не слуга барона.

– Вы его вассал?

– Да… и нет.

– Наемник? – приподняла тонкую бровь Ульрика.

– Нет, хотя и не испытываю нужды на этой службе.

– Тогда… вы ему чем-то обязаны?

– Да, – легко согласился Николас. – Обязан.

Баронесса кивнула – кажется, она ждала именно такого ответа.

– И вот он поручил вам приехать сюда. Зачем?

– Ойген фон Ройц – глас императора. Он послан в эти края с инспекцией, ибо времена сейчас трудные, гуситская ересь все еще сильна, а люди – слабы. Но я прибыл к вам с иной надобностью. Вы слышали о чудовище, фрау Ульрика?

– Чудовище? – Она резко обернулась, ее глаза, удивительно потемневшие в неверном свете пламени, холодно блеснули. – Да, я о нем слышала. Крестьяне много чего болтают. Странно, что барон и вы, герр Николас, придаете значение всяким досужим россказням.

– Увы, не россказням. Есть свидетельства, доказывающие, что не все из ходящих по городу баек – лишь плод людской фантазии.

– Неужто вы сами видели это… создание?

– Нет. Но я видел то, что оно сотворило. И человеку подобное не под силу.

– Вздор, – поморщилась Ульрика. – Нет ничего, что не может сотворить человек. О каких бы злодеяниях ни шла речь, всегда виновного следует искать, прежде всего, среди людей.

– Вы не верите в чудовищ? В адовых тварей? В демонов?

Баронесса снова прошлась перед камином, потом обхватила себя руками, будто ей стало зябко.