«Нет, мы не принимаем кредитные карты при оплате крупных сумм!» — объяснила мне девушка, — «Не более пяти тысяч долларов. Иначе нам придется заранее отправить запрос в Ваш банк». И она вернула мне кредитную карточку.

«О'кей, о'кей," — сказал я раздраженно, — «в таком случае, сделайте, пожалуйста, пересчет на немецкие марки!»

У меня с собой была большая сумма немецкой наличности. За стойкой на некоторое время воцарились замешательство и растерянность. Девушка спорила со своими коллегами и нерешительновертела в руках калькулятор. Время шло и шло, а я трясся от страха, что мы можем опоздать на самолет. Еще один день в этой ловушке для туристовя бы не выдержал.

«Я тороплюсь. Мне нужно ехать!» — крикнул я девушке — «Меня ждет такси».

Наконец, через пять минут она покончила с расчетами: «ммм, хорошо… семь тысяч марок!» — вежливо доложила мне она.

Я думаю, что никогда в своей жизни я не выплачивал с такой охотой семь тысяч марок. Как вы мне, так и я вам! — думал я. Отольются кошке мышкины слезки! И, отсчитав деньги, я передвинул их через стойку.

В следующий миг мы с Губи уже сидели в такси. Во время поездки, я то и дело оглядывался, высматривая погоню, и прислушивался, не воют ли где полицейские сирены. Пройдя регистрацию, мы заорали: «Пропустите! Это срочно!» и принялись протискиваться сквозь толпу ожидающих. Из зала ожидания мы сразу ринулись в туалет, и сидели там, пока не объявили наш рейс. А потом стрелой помчались на борт.

Едва я, двадцать четыре часа спустя, оказался на вилле Розенгартен, раздался телефонный звонок. На другом конце провода «Рио Палас». Они, разумеется, хотели получить свои деньги.

«Как бы ни так! Держите карман шире!» — ответил я — «Больше денег вы от меня не получите!» В наказание мне, конечно, запретили въезд в Рио. Ну, ничего страшного! Все равно, меня туда больше не тянет. Одного раза вполне хватило. Едва ли я видел в Рио хоть одну женщину, которая бы здорово выглядела. Один вечер в Гамбурге в «Клиффе» в пятьсот тысяч раз урожайнее. В Рио все женщины, которых мы видели, были жутко накрашены и разодеты. Сексуальное Рио — это иллюзия. Такое существует лишь в воображении мужчин. Там все вертится не вокруг эротики, а исключительно вокруг денег. Тот, до кого это не дойдет, будет горько разочарован. Во всяком случае, я излечился от Сахарной Головы.

1998

Вольфганг Йоoп или аппетитные шоколадные попки

Однажды мне позвонила Сибилла Вейшенберг, редактор «Бyнтe» и спросила:

«Вы не хотели бы вместе с Toмacом Андерсом поехать в Монако? Вольфганг Йоoп приглашает Вас от всей души. Мы смогли его заинтересовать тем, что он прямо на месте возьмет у Вас интервью. Эксклюзивно, для нас! Это должно выйти сверхвесело и сверхостроумно! Талантливейший модельер встречает талантливейшего продюсера! Вы не хотите?»

Ясное дело, я хотел! Если кто–нибудь оплатит мне авиабилет до Монако, я, конечно, согласен. Но если бы дама потрудилась хоть немного разузнать, ей было бы известно, что мы с Вольфгангом оба были из Гамбурга и, вообще–то, постоянно виделись. Он ходил вечерами в те же клубы, что и я, и, к примеру, частенько околачивался в «Гала».

Ну, хорошо, почему бы и нет? И мы все вместе полетели развлечься денек на Средиземном море.

Вольфик принципиально старается быть классным. Его шмотки — просто класс. Но интервью, которое он у нас брал, оказалось самым ужасным, что когда–либо выпадало на мою долю.

Едва мы приземлились в Монако, как выяснилось, что вся эта затея — просто приключенческое путешествие. Никто ни о чем не имел никакого понятия. У редактора «Бyнтe» не было даже номера мобильного Йоoпа. Кто–как–где-кого встречает? Мы стояли с потерянным видом в аэропорту Ниццы. В конце концов, я оказался единственным, кому, после нескольких телефонных звонков окольными путями удалось выведать номер и договориться о времени встречи:

«…да, привет, Вольфганг,… да, окей… да, тогда мы приедем к тебе домой… да, в десять часов». Дом Вольфганга оказался пентхаусом высшего сорта, расположенный в чудесном месте прямо у парусной гавани Монте — Карло. С видом на море, в котором он купался каждое утро. Здесь он жил на двухстах квадратных метрах со своим любовником Эдвином.

Я сверхпунктуален, а потому решил поднажать на газ. Мы с Toмacом оказались у дома первыми, еще раньше Сибиллы Вейшенберг и фотографов.

Мы позвонили.

Дверь открылась, и я уставился на окаймленную чем–то махровым зеленую маску для лица с кусочками огурца, за которой я предположил наличие лица Вольфганга. Под маской начинался купальный халат, а ноги были обуты в шлепанцы.

«Вольфганг?» — спросил я.

«Да, Господи, Боже мой, тот самый Дитер», — привидение весело со мной поздоровалось, — «Скажите на милость! Ах, ты, противный! Звонишь в дверь, а крошка Вольфганг еще не готов».

Потом он молча понесся назад в ванную и массировал, наносил гримм, бальзамировался так, как это привыкла делать любая нормальная женщина. Он втирал крем под глаза, и я слышал вскрики разочарования, когда он находил морщинки, которых вчера еще не было. Герои «Клетки дураков» — просто мачо по сравнению с ним.

Мало–помалу подтянулись остальные: Редактор «Буте», фотограф, ассистент–осветитель, ассистент ассистента–осветителя. Не прошло и двух часов, как Вольфганг тоже присоединился к нам. Я был совершенно ошарашен: все думают, что настоящий дизайнер — это тот, кто в смысле шмоток упакован самым лучшим образом.

Но Вольфганг оказался полной противоположностью.

Когда он встал передо мной, я подумал: Ммм! Странно! Все это выглядит так, будто куплено на Блошином рынке: брюки на семь размеров больше. Свитер совсем короток, слишком мал, как будто он спер его у трехлетнего ребенка. Короче: в таком наряде мой садовник не стал бы даже газон подстригать. Если бы Вольфганг встал где–нибудь в конце улицы, я уверен, ему бы подали франка три. Но кто знает? Быть может, Вольфганг просто предвидел тенденции 2003 года и потому уже в 98‑м расхаживал с голым пузом.

Вольфганг находился в прекраснейшем расположении духа и весело сказал нам с Toмacом: «Раз такое дело, пойдемте, милые очаровашки, я сейчас покажу вам мою маленькую резиденцию».

Кругом стоял антиквариат вперемешку с какой–то ерундой в постмодернистском стиле и африканскими охотничьими трофеями на фоне кроваво–красных стен. Кроме того, вокруг сновала парочка лохматых гав–гавов, шпицев, чьи крошечные попки, казалось, сейчас слипнутся от шоколада.

«Идите к мамочке! Вы мои сладкие!» — выкрикивал Вольфганг.

В конце концов мы добрались до террасы на крыше, где Вольфгангсвесился через перила и принялся злословить: «Там, внизу, в этой ужасной квартире, похожей на сортир, там живет старая Лагерфельдиха. А на той стороне — видите? Как ужасно!! — там ютится эта мелкая зубастая Рудольфа Мосгаммер, торговка из бутика».

Должен сказать, его манеры показались мне забавными и жутко веселыми. У меня создалось впечатление, что даже мой маленький Toмac расцвел в такой атмосфере.

Редактор «Бyнтe» хотела поскорее покончить с этим делом, и она присоединилась к нашей экскурсионной группе: «Итак, господин Йоoп, как Вам идея прямо сейчас начать интервью?»

Вольфганг задал нам свой первый вопрос, и, что самое смешное, этот вопрос звучал 20 минут. Мы с Toмacом ответили кратким «Да!», а затем последовал новый вопрос продолжительностью в 45 минут. Дама из «Бyнтe» безмолвно сидела напротив и только ловила ртом воздух, будто золотая рыбка.

В один вопрос Вольфганг запихивал все, что он прочитал или передумал за последние 380 лет. И все–таки, он хорошо подготовился. Не какие–то спонтанные вопросы, высосанные из пальца, а страничные пометки в блокноте, аккуратненько помеченные стрелками, кружочками и восклицательными знаками. Так все и шло, доклад за докладом. Даже как–то мило. В письменном виде это выглядело так:

Йоoп: «Недалекое мышление и дискриминация позволяли предпринимать попытки контроля над другими людьми. Все это давно позади. Тенденции грядущего века таковы, что исчезнет само понятие дискриминации. За бытовой и культурной эволюцией стоят сексуальные мотивы, как мы это наблюдали на примере таблеток. Но с виагрой, скорее всего, дело дальше не пойдет, потому что в обществе, лишенном эмоций, мужчины будут просто констатировать, что жизнь стала тяжелее».