Нет достаточных оснований связывать упрек Курбского с началом царства и деятельностью Избранной рады. Слова Курбского о «сопротивном», по–видимому, имели в виду не «заветы» рады, а нечто значительно более важное — заветы Господа Бога и идеал пресветлого Русского царства. Суть этого идеала, который одинаково разделяли и государь, и его боярин, сводилась к следующему. Пал Константинополь, порушилось святое греческое православие, в результате последним оплотом истинной веры стало пресветлое Московское царство. Спор Курбского с Грозным сосредоточился на вопросе, кто остался верен идеалу христианского царства, а кто стал «сопротивен» ему, т. е. впал в ересь. В конце письма боярин во всеуслышанье объявил о появлении Антихриста в роли ближайшего советника царя.
Слова Курбского глубоко уязвили царя прежде всего потому, что они заключали страшную угрозу для трона. Присяга на верность монарху, вступившему в союз с Антихристом, утрачивала законную силу. Долг каждого христианина заключался в том, чтобы не покоряться, а бороться с такой властью всеми возможными средствами. Всяк пострадавший в борьбе с Антихристом превращался в мученика, а пролитая им кровь становилась святой.
Обвинение в ереси носило не личный и частный, а скорее всеобщий характер. Пример крушения великого Рима и царственного Константинополя был перед глазами, и если столп и глава последнего христианского царства впал в ересь и в его окружении появился Антихрист, тогда погибель «Нового Израиля» неизбежна. За обвинениями Курбского угадывалась апокалипсическая картина. Для Курбского речь шла о спасении истинной веры. Совершенно так же понимал дело и Грозный. Но каждый из них предлагал свой путь спасения Святорусского царства. Обозначение этого пути в значительной мере зависело от ответа на вопрос, на ком держится истинно христианское царство, а кто его рушит.
По утверждению Курбского, Иван IV перешел в число «сопротивных», так что оплотом «пресветлого православия» являются бояре, готовые пролить свою «святую кровь» ради истинной веры. С гибелью самых святых и благочестивых «во Израиле», очевидно, рушится и сам Израиль. Монарху помогает Антихрист, которого Курбский прямо называет «губителем Святорусского царства»[519].
В ответном послании Грозный старался доказать, что если кто и впал в разные ереси, то это Курбский и другие изменники–бояре, тогда как государь «сопротивен» только своим неверным подданным, которые стараются погубить его.
Главный вопрос, который целиком владел вниманием царя, был вопрос о власти и государственном устройстве. При Иване III литовские князья и знать искали прибежище в православной Москве. При внуке Ивана III поток устремился в обратном направлении. Грозный был достаточно опытным политиком, чтобы понять причины такого поворота. Для России Польша оставалась своеобразным окном на Запад. Благодаря тесным сношениям с Польшей Россия имела возможность познакомиться с политическим устройством, отличным от ее собственного. Участившиеся попытки бегства бояр в Литву явились симптомом перемен в умонастроениях русской знати. Не одной лишь аристократии литовского происхождения, не порвавшей связей с родиной, импонировали порядки Польско — Литовского государства. Эти порядки гарантировали привилегии магнатов, их незыблемое право участия в решении государственных дел, включая избрание на трон монарха. Сдвиг в сторону самодержавия, явственно обозначившийся в правление Грозного, стал главным источником конфликта между монархом и русской аристократией.
В споре с Курбским царь употребил все красноречие, чтобы скомпрометировать принципы устройства шляхетской республики и доказать превосходство и богоугодность русского единодержавия. «Безбожные языцы…, — писал Иван, — …те все царствии своими не владеют: как им повелят работные их, так и владеют. А Российское самодержавство изначала сами владеют своими государствы, а не боляре и вельможи»[520].
Ход рассуждений Грозного весьма несложен. Западные народы чужды православию, следовательно, они безбожны, как безбожно и их политическое устройство. Подданные не могут решать государственные дела, следуя своим интересам. Не подданные — «работные» государей — источник власти, и не им определять, как царю владеть своими царствами. Всякое отступление от единодержавия, по мысли Грозного, гибельно для России. Законный монарх, получивший власть от самого Бога, не должен делить ее ни с кем. Без крепкой единодержавной власти Российское царство тотчас распадется от беспорядков и междоусобных браней. Божьим изволением еще деду его, великому государю Ивану III, всевышний поручил в работу прародителей Курбского и прочих бояр–князей. Разве это благочестно, чтобы «под властию нарицаемого попа (Сильвестра. — Р. С.) и вашего (бояр. — Р. С.) злочестия повеления самодержъству быти?». «Доселе руские владетели… вольны были подовластных жаловати и казнити…»[521]
Вопрос о взаимоотношении монарха с боярством занимает центральное место в послании Грозного. Когда Сильвестр и Курлятев за их измены подверглись наказанию и в Боярской думе («сигклите») вспыхнули распри, Курбский разжег пожар, приняв участие в «злодейственном совете». Суть злодейства заключалась в том, что бояре «Богом им данного и рождьшагося у них на царстве царя… отвергшеся и елико возмогоша, злая сотвориша — всячески, словом и делом, и тайными умышлении…»[522]. Приведенные строки были наиболее откровенными во всем послании.
Обличая боярскую измену на страницах московских летописей, Иван IV не предвидел того, что очень скоро ему придется адресовать обличительные письма крамольным боярам за рубеж. Как бы то ни было, именно летописные работы наилучшим образом подготовили царя к спору с Курбским. Грозный не желал обсуждать с изменником трудности своего нынешнего положения, и потому его письмо было полно недомолвок и иносказаний, едва он обращался к текущим событиям. Летописные приписки помогают расшифровать многие из этих недомолвок. Курбский и другие крамольники из Боярской думы, утверждал Иван, отвергли Богом данного им государя. В этом случае царь лишь повторил в общей форме мысль, изложенную ранее на полях летописи. В «Повести о мятеже» эта мысль составила основное содержание сочиненных «царских речей». Находясь в 1553 г. на смертном одре, самодержец горько упрекал членов Боярской думы за то, что они изменяют присяге на верность престолу: «целовали есте мне крест и не одинова, чтобы есте мимо нас иных государей не искали… и вы свои души забыли, а нам и нашим детям служить не хочете… и коли мы вам ненадобны, и то на ваших душах»[523]. Трехлетний опыт самостоятельного правления и раздор с думой породили в голове Ивана трагическое сознание того, что он и его дети «ненадобны» более его могущественным вассалам. Отвергнув государя, писал Г розный Курбскому, бояре нанесли ущерб трону не только словом — «тайным умышлением», — но и делом. Речь шла об обсуждении в думе проекта низложения Ивана и передачи короны царскому брату. Если верить сетованиям Грозного, планы переворота вступили в фазу практического осуществления. Привыкнув в юности рубить головы боярам, монарх нисколько не сомневался в том, что бояре, взяв верх, истребят и малолетних царских детей с матерью, и их родню. Растерявшихся Захарьиных Иван, как значится в летописных приписках, пытался вдохновить словами: «Вы от бояр первыя мертвецы будете! и вы бы за сына моего да и за матерь его умерли, а жены моей на поругание боярам не дали!» Составленные в 1563–1564 гг. приписки обнаруживают, что уже накануне опричнины самодержец впервые пришел к мысли о том, что из- за раздора с думой ему и его наследникам придется спасаться бегством за рубеж. Не надеясь на одних Захарьиных, государь обратился с отчаянным призывом ко всем верным членам думы. «Будет сстанетца надо мною воля Божия, — будто бы произнес больной государь, — меня не станет, и вы пожалуйте, попамятуйте, на чем есте мне и сыну моему крест целовали; не дайте бояром сына моего извести никоторыми обычаи, побежите с ним в чюжую землю, где Бог наставит»[524].
