— Не думаю, что Лоджен был поляристом, — сказала Кальпурния. — Это слово всплывало в некоторых известных нам разговорах, но, полноценным ли он был инквизитором или агентом, в любом случае он провел тут много времени, общаясь с астропатами, и ничто в докладах не указывает на… на то, что вы сейчас описали.

Шира не понимала, почему ей вдруг показалось настолько важным успокоить Иланте.

— Возможно, он предупреждал их, или Инквизиция уже начала принимать ответные меры, и Лоджен участвовал в этом, кто знает? Так или иначе, я не думаю, что он принадлежал к поляристам.

Торма лежала неподвижно и молча смотрела мимо Кальпурнии.

— Вы до сих пор меня подозреваете? — спросила она через несколько секунд.

— Нет, — ответила Шира. — По правилам, я не должна говорить об этом, но нет, не подозреваю. Я думаю, что парой из повелителя и слуги, обнаруженной при прозревании, были вы и Отранто, но вы не убивали его.

— Я не понимаю.

— Ничего страшного, — отозвалась Кальпурния. — Я понимаю. А теперь извините, мне пора заняться делом.

Статуи, которые окружали лестницу, ведущую к Главному проспекту, некогда выглядели героически. Тогда здесь находился парадный вход на станцию, бывшую в то время военной цитаделью, восхитительный подъем к донжону, куда следовали из доков важные гости. Пройдя под внешней аркой, покрытой замысловатой резьбой, — изображениями всех звездных систем, где сражался линейный флот Пацификус, в ракурсе относительно Гидрафура, — вновь прибывшие оказывались перед трехсторонним фризом из множества статуй, взиравших на них сверху вниз. Там были герои Флота, воплощения реальных командиров и романтизированных младших чинов, с опрятными имплантатами и точеными подбородками, которые истребляли жутких, зловеще ухмыляющихся еретиков. Время не пощадило барельефы: некогда четкие линии сделались неровными, изъеденными, а гладкий камень покрылся щербинами и загрязнился.

Как и я, думал Тикер Ренц, глядя на статуи через дымку жалости к себе, точь-в-точь как я.

Он смотрел в спину Туджика, исчезающего на Главном проспекте. Небольшая процессия сопровождающих шагала под чередой арок, минуя отбрасываемые ими тени: из света во тьму и снова на свет. Разъемы в голове астропата поблескивали, как и пистолет в руке ступавшего рядом витифера. Напыщенный ублюдок с его любовью к показухе! Туджик не посмел бы так вести себя, если бы Ренц оставался… Если бы Ренц всё ещё был… Если бы Отранто…

Мажордом, в котором гнев боролся с жалостью к самому себе, тихо простонал и опустил глаза к странным узорам на полу проспекта. В них Тикер различил свое тусклое отражение, увидел, насколько исхудал и какими неопрятными стали одежда и прическа. Нельзя было с этим мириться.

«Даже не утруждай себя попытками, Ренц, — сказал ему Туджик с нескрываемым удовольствием. — Слишком слабо, слишком поздно. Неужели Отранто так тебя избаловал, что ты перестал разбираться в дипломатии? Раньше тебе хватило бы ума даже не подходить ко мне с этим. Возможно, если поляристы когда-нибудь высосут мне мозги через соломинку, я стану таким же тупым, как и ты, но не сегодня. Ты просто тратишь мое время».

«И ты собираешься нанять Иланте?» — в ужасе спросил Тикер, и астропат расхохотался в голос.

«Так ты признаешься, значит? Признаешься, что все эти докучливые просьбы о встрече, все твои чрезмерно вычурные комплименты были только ради того, чтобы занять местечко возле меня? Слишком слабо, слишком поздно, да и вообще у тебя никогда бы с этим ничего не вышло. Ты мне не нравишься, Ренц, и мне не нравится, как Отранто позволил тебе запустить коготки в Башню. Когда я стану её Мастером, с тобой будет покончено. Стой здесь, в испускаемом тобою облаке тошнотворного страха, которое я ощущаю, и думай об этом. И, раз уж ты оказался настолько небрежным, что позволил себе вспомнить о Святостали, то вот тебе бесплатный совет: возможно, она не любит меня, но тебя презирает даже сильнее, чем я».

Тикер пытался умолить, потом вразумить астропата, затем хотя бы вежливо попрощаться с ним, но Туджик не позволил даже этого, приказав сервитору развернуть инвалидное кресло и везти его прочь.

Точь-в-точь я, снова подумал Ренц, глядя на забытые, отвергнутые статуи.

Мажордом даже не сразу услышал шорох подошв на ступенях позади, но, когда всё же обернулся, то на него обрушился новый ужас, с такой силой, словно один из попорченных барельефов сорвался ему на голову.

— Тикер Ренц? — спросил ведущий арбитр Оракси, возглавлявший отделение. — По приказу арбитра-сеньорис вы пройдете с нами, Ренц.

Старшина второго класса Роос боялся Антовина Дешена и всеми силами пытался скрыть это. Он ведь, в конце концов, был на своей территории, поскольку ухмыляющийся успокоитель стоял в одной из офицерских кают в той части донжона, где располагались помещения Флота, довольно далеко от комнат служителей, где тому следовало находиться. И, тем не менее, вахтенный с трудом выдерживал взгляд Дешена.

Многие среди флотского персонала и служителей низшего звена опасались этого человека, но мало кто мог объяснить, почему именно. Возможно, дело было в свойственном ему бездумном высокомерии. Или же причина была проще: все хорошо знали о людях на борту Бастиона Псайкана, — как из контингента Флота, так и не относящихся к нему, — поплатившихся своими карьерами за то, что перешли дорогу маленькой могущественной клике, частью которой являлся успокоитель. На станции было полно неудачников, почти смирившихся с выпавшей им судьбой. Амбициозные офицеры, как правило, тяготели к боевым флотам, которые постоянно бороздили варп, появляясь в системе или отправляясь из неё. Впрочем, в Башне также пребывали немногие юные львы линейного флота Пацификус: молодые офицеры, находящиеся в фаворе у начальства. Для них назначение на столь экзотический пост являлось завершающим испытанием на ранних этапах карьеры и набора необходимого опыта, поэтому они четко понимали, что с Антовином Дешеном лучше держаться по-хорошему.

— Не совсем понимаю, почему ты решил, что мне не наплевать, где сейчас Ренц! — огрызнулся успокоитель. — Я не люблю, чтобы меня беспокоили, когда я только собрался отвлечься на пару часиков.

Заглянув ему через плечо в полуоткрытую раздвижную дверь, Роос заметил дрожащую обнаженную женщину на кровати за спиной Дешена. Что-то в глазах Антовина напомнило старшине о рептилиях, виденных им однажды в зверинце коммодора Влассьёна на Высокой Септийской станции.

— Господин Дешен, он велел мне передать вам, что Арбитрес уводят его в покои Мастера. Они взяли его и повели, сэр. Он сказал, чтобы я… гм, что вы поймете, к чему это все.

— Он прислал тебя, что передать мне это, так?

— Он, гм, сказал мне это, когда я спросил его, должен ли я…

— Заткнись, — успокоитель быстро оглянулся на женщину в постели и пренебрежительно хмыкнул. — Ладно. Хватит нести чушь, отойди.

Антовин шагнул вперед из двери, и та, закрываясь, скользнула в переборку.

— Господин Ренц, — продолжил Дешен, — последнее время сам не свой. Наверное, он отчаянно хочет, чтобы я выручил его… ещё раз. Ренц придет в себя, как только я вытащу его из передряги, это уж точно. Неблагодарный червь.

Последний раз пригладив волосы, успокоитель набросил камзол на плечи.

— Кто знает, — сказал он, словно обращаясь к самому себе, — может, это даже будет весело.

Стоя рядом с Оровеном в ногах постели Даста, Шира Кальпурния чувствовала, как натянуты её нервы. Психический туман Бастиона здесь был ни при чем, она просто боялась. Боялась огромного риска, на который пошла, боялась, что совершила новую чудовищную ошибку. Страх становился всё холоднее и глубже, поскольку до этого Шира никогда не боялась за собственные решения.

Она уже отдала приказы, и они были исполнены. Всё пришло в движение, и теперь слишком поздно передумывать; именно эта мысль пугала Кальпурнию сильнее, чем должна была. Чтобы не давать ей слишком много власти, арбитр сосредоточилась на молитвах и держала руку над сердцем, выпрямив пальцы и согнув большой палец внутрь ладони. Крыло орла, богоугодный знак, к которому она не прибегала с детства. Сейчас под ним находился её значок арбитра-сеньорис.