И снова нервы изменили де Жонси. Он слишком увлекся низкими выпадами и стал делать одно и то же снова и снова, не замечая, что защита Моджески с каждым разом становилась все увереннее, и что его шаги стали короче, говоря о том, что комиссар напрягся перед ответным броском. Офицеры тоже это поняли, и Кальпурния услышала, как где-то пробормотали «Здесь он ошибся».

Через миг Моджеска перешел в наступление. Де Жонси ясно сигнализировал о своих намерениях: определенная постановка ног, небольшое отклонение назад. Моджеска наблюдал за тем, как он переступает, как отводит оружие назад для удара, а затем сделал шаг навстречу, крутанувшись, чтобы уклониться от пучка острых стержней. Внезапно он очутился там, где де Жонси его не видел — за плечом, и пока противник лихорадочно пытался совладать со своей инерцией и завладеть контролем над разделяющим их пространством, острие тесака Моджески вгрызлось в бицепс его здоровой руки, а через секунду жезл врезался ему в лоб. Де Жонси пошатнулся и обмяк, Моджеска прижал лезвие его топора обухом своего клинка и пинком вышиб оружие из рук капитана, потом схватил де Жонси за руку, пока тот не свалился, и вытащил его в центр.

На долгий миг они застыли в немой сцене: стройный офицер, распростертый на полу, и тяжеловесный комиссар, стоящий над ним, упершись сапогом в грудь поверженного противника. Затем де Жонси поднял дрожащую руку. Лязгнули распахнувшиеся двери, на арену хлынули служители, и, когда Кальпурния и Леандро отсалютовали комиссару Моджеске и начали продвигаться к выходу, офицеры Линейного флота Пацификус поднялись на ноги и зааплодировали.

Де Жонси пошел им навстречу. Ему пришлось это сделать. Дуэль выбила ему весь порох из пороховниц, как не слишком элегантно выразилась Кальпурния, когда они с Леандро шли по тонкому, дрожащему и вообще довольно опасному доковому мостику. По крайней мере, там имелась гравитация, это была не просто связь с «Геодесс». Леандро сопроводил ее в медицинское отделение, как подозревала Кальпурния, скорее всего, для того, чтобы облегчить последствия смены гравитации и ориентации в пространстве. Оказалось, Леандро терпеть не может эти переходы, даже больше, чем она сама.

— Он согласен, чтобы его допросили? — спросила Кальпурния, когда они шли к верхнему медицинскому отсеку Харисийских Врат.

— Он согласится. Я думаю, мне удалось достичь определенного взаимопонимания с коммодором, так что я могу считать себя информированным и сообщить вам, что Оменти утвердил свою позицию по этому поводу. Вы, вероятно, заметили, что многоуважаемый коммодор имеет несколько иное мнение по поводу сотрудничества с Арбитрес, чем известный нам капитан-привратник под его командованием. Оный капитан, как он считает, довольно-таки сильно подмочил репутацию его линейного флота, не говоря уже о том, что привлек неблагоприятное внимание со стороны ордена Адептус, который, как вы успели указать капитану-привратнику, способен совершенно законным образом налагать наказания на представителей Флота, если сочтет нужным. Он продемонстрировал неспособность контролировать свою станцию, дошедшую вплоть до того, что представителю того самого ордена Адептус пришлось отбиваться от яростного нападения целых четверых его подчиненных. И теперь это дело чести, по поводу которого он настоял на сатисфакции, вместо этого только унизило его…

— Он проиграл поединок, Оменти сказал ему, что у него нет выбора, и он должен рассказать нам то, что знает.

— Ах, моя арбитр-сеньорис Кальпурния, ваши слова взрезают саму суть вещей, словно быстрый меч самого Махария.

— Разве Махарий использовал меч?

— Припоминаю, что он изображался с таковым в большей части исторических рукописей моей библиотеки. Чистосердечно признаюсь, я всегда принимал этот нюанс на веру.

— У моего отца была обширная коллекция книг о военной истории. С их помощью я учила своих братьев чтению и ораторству. У меня сложилось впечатление, что он больше предпочитал огнестрельное оружие и некую разновидность силового.

— Меч, который я видел на иллюстрациях, вполне мог быть силовым оружием. Мне стоит еще раз взглянуть на эти цветные вставки. В конце концов, мы гораздо ближе к местам реальных завоеваний Махария, чем Макрагг.

— Однако, Нестор, книги, которые я читала, когда была моложе, использовали источники из этого сегментума.

Так, довольно дружески, они препирались в вестибюле у медиков, пока вокруг них приходили и уходили доктора. Они по-прежнему спорили о Махарие, когда пришли новости о том, что Гомри дрейфует между комой и полубессознательным, оторванным от реальности бодрствованием. Кальпурния не хотела уходить, не повидавшись с ним, но он опять потерял сознание.

— Должно быть, это был ужасный удар, — тихо сказал Леандро, когда они ушли.

— Да, ужасный, — ответила Кальпурния, — и его ударили из-за меня.

Она почти ничего не говорила, пока они шли к покоям де Жонси.

К тому времени, как они добрались, капитан-привратник уже начал говорить. Бледный и усталый, он сидел в мягком кресле у окна из бронестекла полуметровой толщины, из которого был виден блок лэнсовых стволов и темные силуэты двух стоящих на приколе дромонов.

В кресле напротив капитана сидел комиссар Моджеска. Второй комиссар, более молодой и худой, чем-то напоминающий самого де Жонси, кивнул Арбитрес, когда его представили как комиссара-привратника Чалса. Через полкомнаты от них на табуретке сидел клерк с аугметикой на голове, от которой тянулись заплетенные в косы провода, ведущие к лежащему на коленях инфопланшету. Там же стояла женщина-офицер в зеленой форме, чьи знаки отличия с аквилой и весами означали принадлежность к судебной службе Флота. Она представилась просто как лейтенант Рибелл и снова стала пристально наблюдать за де Жонси. Вся сцена выглядела довольно обыденно. Глядя на забинтованную руку де Жонси и внимательность остальных присутствующих, можно было подумать, что они пришли пожелать выздоровления раненому капитану. Но довольно скоро стало ясно, что это на самом деле допрос.

— Лайзе-Хагган, — сказал капитан-привратник, и Леандро сразу же оживился.

— Что вы сказали?

— Дом Лайзе-Хагган. Я рассказал комиссару, что я знаю о том, как подстроили саботаж. Я не принимал в нем участия. Мое… мое упущение состоит в том, что я не попытался остановить его, когда знал, что он планируется. Я думал, что это ударит по Кальфус-Меделлам. Семейство Кальфус и род де Жонси…

— Я знаю вашу историю и понимаю ее, — прервал Леандро. Кальпурния сделала кислое лицо, что заметила только Рибелл и удивленно на нее посмотрела.

— Тогда не буду в нее углубляться, — продолжил де Жонси, — только скажу, что наследственные посты командования в Круговороте Аурукон, те самые, из-за которых начался наш конфликт с семейством Кальфус, также дали нам причину отслеживать передвижения и занятия членов Адептус Астропатика. Что делает этот народ, когда собирается в Башне Слепцов, остается только догадываться, но, когда они на постах, им приходится проводить время среди офицерского состава, поэтому нам было несложно установить за ними наблюдение.

Он начинал увлекаться повествованием, и Кальпурния поборола желание похлопать его по раненой руке, чтобы напомнить, что он не анекдот в столовой рассказывает. Но она знала о допросах достаточно, чтобы не прерывать человека, пока тот набирает обороты. Этот допрос был из тех, которые она начала про себя называть «Гидрафурский особый» — сплошь лайковые перчатки и этикет.

— Синдикат Хагган теперь влияет на большое количество внутрисистемных гражданских маршрутов. Семья Лайзе, как я понимаю, главная в синдикате, богатая, но простецкая, ее едва ли можно считать частью аристократии, — Леандро уклончиво кивнул. — Но на протяжении последних двух лет они побывали на всем Кольце и погостили на всех флотских станциях, какие только позволили им нанести визит. И поскольку они стали представлять интерес для семьи де Жонси, мы стали наблюдать за ними между тем, как они проводили дипломатические связи к полудюжине ведущих клик астропатов.