— Я никуда не еду, — заявила Корнелия.

— Почему? — Гай был готов испепелить ее взглядом. — Не хочешь бросать своего плебея-любовника?

— Нет, — Корнелия холодно посмотрела на брата. — Просто у меня как у патрицианки еще осталось чувство долга.

Гай покраснел.

— Марцелла, поговори с ней.

— Я тоже никуда не поеду, — ответила та. — Мне интересно знать, что будет.

Услышав такой ответ, Гай покраснел еще больше и принялся растерянно топтаться на месте. Он открыл было рот, чтобы что-то возразить, однако в это время в прихожей что-то разбилось, раздался плач служанки и возмущенный крик Туллии.

— Гай! — крикнула она, и он поспешил на ее зов.

Корнелия взяла плащ. Движения ее были медленными, словно под водой.

— Я лучше пойду к Лоллии. Думаю, ей следует знать, что в скором времени она вновь станет вдовой.

— Не думаю, что она станет переживать по этому поводу, — Марцелла пожала плечами и тоже взяла плащ.

Корнелия обернулась через плечо.

— Ты куда?

— Иду сообщить свою весть всему миру.

— Уехать из дома?

Дед Лоллии обвел взглядом атрий. Это был предмет его особой гордости. Хотя на дворе был конец ноября, здесь по-прежнему цвели крокусы. Вдоль стен выстроились стройные коринфские колонны, увенчанные причудливыми капителями. В нишах притаились статуи из черного дерева — каждая в человеческий рост, с глазами из слоновой кости. За атрием начинались жилые комнаты, просторные и со вкусом обставленные. На полу мозаика, которая одна стоит целого состояния, каждая ваза, каждая статуя тщательно выбраны из того обилия им подобных, какое только может предложить мир. Этот дом он обустраивал всю свою жизнь, медленно, постепенно. Лоллия точно знала — именно о таком доме он мечтал еще тогда, когда мальчишкой-рабом убирал в домах своих хозяев.

— Легионы не войдут в Рим, — пообещала она деду. — Солдаты Веспасиана встанут лагерем у городских ворот. Сенат дрогнет, затем мы капитулируем, и одна Фортуна знает, что будет с Вителлием. Но нашему дому ничего не грозит.

— Тогда зачем уезжать отсюда? — дед потрогал небольшую статуэтку нимфы из розового мрамора.

— Потому что я не хочу, чтобы моя дочь оставалась здесь, — хмуро призналась Лоллия.

— А дом в Остии? — вздохнул дед, который уже слегка устал от этого разговора. — Это ведь тоже довольно далеко отсюда, разве нет, моя красавица? Мы через пару деньков можем уехать туда.

— Нет, ты уедешь уже завтра. И возьмешь с собой Флавию. Я же поеду с Корнелией и Марцеллой в Брундизий.

— Разве они не едут вместе с Туллией и Гаем? — дед Лоллии поморщился. — У этой женщины голос, как скрип телеги по мостовой.

— Думаю, несколько дней я его вынесу.

Это была чистой воды ложь. В намерения Лоллии не входило ехать с Гаем и Туллией в Брундизий. Насколько ей было известно, Корнелия и Марцелла тоже не собирались туда. Они остаются в Риме. Лоллии не давал покоя вопрос, почему. Корнелию могло подвигнуть на это чувство долга, Марцелла способна ради того, чтобы удовлетворить свое любопытство. А я? Почему у нее тоже нет никакого желания паковать свои драгоценности, чтобы вместе с дочерью и дедом отправиться в Остию? Несколько недель на залитой солнцем террасе с видом на море, отдыхая, играя с Флавией, а тем временем, смотришь, в Риме жизнь снова войдет в обычное русло. Уже половина патрицианских семейств под шумок собрали вещи и уехали из города. А я? Чего жду я?

Ответа на этот вопрос у нее не было. Обычно она гордилась своей практичностью, как и дед, своим здравым смыслом. Но отец ее был патрицием, и иногда это патрицианское чувство долга брало верх.

Лоллия что-то проворковала и отправила деда собирать вещи, прежде чем тот передумает ехать. После чего удалилась в небольшую кладовую, чтобы спрятать там как можно больше его «прекрасных» вещей. Африканскую коллекцию изделий из слоновой кости, лакированные чаши из Индии, фигурки из зеленой яшмы, редкие книги в инкрустированных футлярах. Она уже почти битком набила один из потайных шкафов, когда услышала позади себя на лестнице шаги.

— Госпожа!

— О, приветствую тебя, Тракс.

Лоллия взяла в руки малахитовую доску для шашек, привезенную с Крита, и аккуратно поставила ее в небольшую потайную нишу. Ей было слышно, как Тракс шагнул с последней ступеньки с прохладный полумрак кладовой.

— Госпожа, управляющий сказал, что ты не едешь в Остию. Это так?

— Нет, не еду, — Лоллия посмотрела на мраморную нимфу, та оказалась чересчур высока и не помещалась в нишу. — Тракс, разве ты сейчас не должен помогать Флавии собирать ее вещи? Проследи, чтобы она не забыла взять свой яшмовый зверинец и жемчужные бусы. Это ее любимые вещи.

Но Тракс пропустил ее слова мимо ушей и подошел ближе. Лоллия еще ни разу не видела его таким взволнованным — руки его были сжаты в кулаки, но даже это не могло скрыть их дрожь.

— Госпожа, в городе оставаться небезопасно…

— А я не остаюсь. Я вместе с Корнелией и Марцеллой еду в Брундизий.

Тракс покачал головой.

— Ложь. Я ведь знаю тебя, госпожа.

— Похоже, что да, — кисло согласилась Лоллия. — Но не надо переживать из-за меня. Никто не посмеет предать разграблению Рим.

— Тогда почему ты отправляешь из города дочь?

— На всякий случай. Так мне спокойнее.

Второй шкаф был уже набит до отказа, и Лоллия захлопнула его. Если солдатня и вломится к ним в дом по крайней мере хотя бы часть дедовых вещей удастся спасти.

— Тебе понадобится охрана, — стоял на своем Тракс.

— Не переживай, если понадобится, я ее найму.

Было видно, что Тракс не решается что-то сказать.

— Госпожа, позволь мне остаться с тобой.

— Нет, ты поедешь с Флавией, — сказала она и увидела, что лицо Тракса темнее тучи. — Тракс, я прошу тебя.

Раб отвернулся. Лоллия невольно залюбовалась его золотистыми волосами, широкими плечами, четко очерченным галльским профилем и голубыми глазами. Ей хотелось запомнить его именно таким. С тех пор, как она перевезла его в дом своего деда, — измученного, с исполосованной кнутом спиной, — они не только не прикоснулись друг к другу, но даже не обменялись ни единым словом.

— Позволь, Тракс, задать тебе один вопрос, — Лоллия опустила глаза на чашу из слоновой кости, которую вертела в руках. — До того, как Фабий должен был отбыть на север, он заболел…

— Да, госпожа, — в голосе Тракса слышалась настороженность.

— Все говорили, якобы он отравился рыбой. На пиру у моего деда, который тот устроил в своем доме в честь Вителлия. Вроде бы ничего удивительно. Любой из гостей мог запросто получить отравление, если вынужден поглотить обед из пятидесяти блюд, а очистив желудок от первых пятидесяти, набить в него пятьдесят новых. Но только не Фабий — у него желудок крепкий, как у быка. До этого он не раз ел красную кефаль, и с ним ничего не случалось.

Тракс не осмеливался посмотреть ей в глаза.

— Ты пытался его отравить, я правильно понимаю?

Молчание.

— Я никому не скажу, — Лоллия вздохнула. — Я просто хочу знать.

— Вороний глаз, черные ягоды, — негромко произнес Тракс. — Но он их выблевал, когда очищал желудок между блюдами. Поэтому яда оказалось недостаточно, — Тракс вздохнул. — Может, так оно даже к лучшему. Мой Господь не одобряет убийств.

— Я думаю, твой господь простил тебя, Тракс. — Тем не менее Лоллия невольно вздрогнула, вспомнив, какие наказания полагаются рабу, посягнувшему на жизнь своего хозяина. Публичная казнь на форуме, вспарывание живота на арене — позорная, мучительная смерть. Тракс поставил под удар не только себя одного, а всех рабов в их доме, которых бы казнили вместе с ним за преступление, которого они не совершали. Да что там! В опасности оказалась даже жизнь ее деда. Парис жил в страхе несколько недель, опасаясь, что его обвинят в том, будто он пытался лишить жизни правую руку самого императора.

— Но почему, Тракс? Зачем тебе понадобился этот риск? Неужели только за то, что он тебя высек?