Действительно, на опушке леса стояли танки всей бригады, укомплектованные экипажами, готовые к движению. Разобравшись, в каком экипаже я значусь, представился своему командиру танка и, получив небольшую взбучку, включился в проверку всего того, что относилось к моей специальности. Затвор и полуавтоматика пушки, комплектность и правильное размещение снарядов, спаренный с пушкой пулемет, пулеметные диски. Командир танка, лейтенант Сергей из Москвы, только что из танкового училища, еще не обстрелянный, все остальные в экипаже — уже побывавшие в боях. Механик-водитель, фамилия его была, кажется, Джабаев, казах, тоже незнакомый, но, видно было — бывалый, прибыл вместе с танком. Остальные — из тех, кто прибыли сюда из Прибалтики.
Оказывается, танки прибыли еще в первой половине дня со станции своим ходом. К этому времени весь личный состав, находящийся в нашем лесном лагере, подняли по тревоге. Комбаты с начальниками штабов составили списки экипажей, объявили их перед строем, утрясли неизбежные при этом нестыковки и недоразумения, и только после этого экипажи приступили к приемке танков. Так что я не слишком много времени отсутствовал во вновь сформированном экипаже. От наказания меня спасло то, что я числился находящимся в наряде. Это было, кажется, 13 января 1945 года.
Причина неожиданного прибытия танков была в том, что наше верховное командование, в ответ на паническое обращение Черчилля к Сталину, приняло решение досрочно начать готовившееся зимнее наступление наших войск.
Мы оказались теперь в составе 2-го Белорусского фронта маршала К.К. Рокоссовского. Его фронт пошел в наступление одновременно с 1-м Белорусским фронтом маршала Г.К. Жукова, двинувшимся от Варшавы на Берлин.
2-й Белорусский фронт наступал по северной части Польши (севернее Варшавы) вдоль границы Восточной Пруссии в общем направлении на среднюю часть Вислы южнее Данцига (Гданьска — по-польски), рассекая немецкую группу армий «Центр» на две части. Значительная часть ГА «Центр» находилась в Восточной Пруссии (около 40 дивизий), 30 дивизий ГА «Север» были к этому времени блокированы нашими войсками на Курляндском полуострове в Прибалтике.
В случае продвижения наших войск, действовавших на берлинском направлении и в северной Польше, Восточно-Прусская и Курляндская группировки немцев опасно нависали бы над всем правым флангом советских войск. Тем не менее, 2-й Белорусский фронт решительно двинулся вперед в общем ближайшем направлении на Млаву. В этом направлении фронт был быстро прорван и основная часть 2-го Белорусского фронта устремилась от Млавы вперед на северо-запад в общем направлении на Данциг.
С северо-востока и востока на Восточную Пруссию наступали, соответственно, 1-й Прибалтийский фронт и 3-й Белорусский. Между направлениями этих фронтов и направлением 2-го Белорусского фронта находился огромный озерный район Восточной Пруссии, расположенный примерно между городами Августов, Летцен, Растенбург, Аллен- штейн, Ломжа. Он считался непригодным для действия войск, но также нависал над советскими войсками, двинувшимися вперед на запад. Что находилось в этом озерном районе, по моему, толком никто в наших штабах в то время не знал.
Тогда, конечно, такого четкого, как сейчас, представления об общей обстановке у нас, сержантского состава экипажей, не было. Не было, я думаю, и у офицеров — командиров танков, в распоряжении которых были топографические карты, в основном, двухкилометровки, только на район ближайших боевых действий. Мы часто заглядывали в их топографические карты, разбираясь совместно в ориентировке на местности. Топографическая подготовка, в том числе пользование топокартами в танковой школе была поставлена на достаточно высоком уровне. Я, например, разбирался в топографических картах очень свободно. Но у командира танка топографическая карта охватывала территорию всего километров 70 на 80, все населенные пункты на ней были незнакомы нам в то время. Географических карт под рукой не было.
ПРОРЫВ К МОРЮ
Лишь только наш танковый батальон и вся 183-я танковая бригада 10-го ДТК по тревоге сели в прибывшие танки, сразу почувствовали твердую руку маршала Рокоссовского, командующего 2-м Белорусским фронтом. В предстоящую же ночь вся бригада совершила двухсоткилометровый, практически безостановочный марш по направлению к Млаве. С этого момента началось наше непрерывное движение вперед. Утром, еще в темноте, сосредоточились в какой-то совершенно разбитой роще, в которой, в основном, остались только стволы деревьев. Почти все ветки и сучья были посечены осколками снарядов и пулями. Удивило то, что ни один танк в батальоне не отстал, все машины были исправны. Это тоже существенный штрих тщательной подготовки к операции. Тыловые службы работали четко. С минувшей ночи начались у нас снова напряженные фронтовые дни.
Как только остановились в роще — приказ: личному составу из рощи не выходить, костров не разводить, быть у танков или в танках, после заправки горючим примем еще комплект боеприпасов на борт в ящиках и снова двинемся вперед. Танки закрыть брезентом, по возможности чем-нибудь замаскировать. Между тем мы промокли, без движений продрогли, во время марша временами шел снег. Обсушиться негде. В такой ситуации — первый раз. Обычно подобные проблемы легко решались у костра. Позднее, когда войдем в прорыв, будет проще. У немцев, у каждого солдата в ранце находилась маленькая металлическая коробка, сантиметров 10 на 20, в ней — брикеты сухого спирта. Она раскрывалась на три части, крайние из них поворачивались, образуя маленькую подогревательную плитку на ножках. Крайние части коробки образовывали ножки, средняя — опору под котелок. Очень простая, но очень удобная конструкция. Но такие портативные подогревательные плитки попали в наши руки спустя еще несколько дней после описываемых событий. А в тот день ничего подобного у нас не было, а обсушиться и обогреться было необходимо. Мы, то есть наш экипаж, выход из положения нашли, благо командир танка ушел на совещание к комбату. Развели все же внутри танка на аварийном люке маленький костер. Выход дыма устроили через открытый верхний люк, приподняв соответствующим образом часть брезента. Тяга получилась хорошей, к тому же и дрова были у нас сухие, для чего разбили один ящик из-под снарядов, разложив его содержимое по ящикам боеукладки, от чего пол у нас в башне стал неровным. Высушились, высушили портянки, обогрелись. Но нас все же застукал помпотех (помощник по технической части) бригады подполковник Мендельблит. Шумел долго, обвинил нас в том, что мы умышленно хотим выдать немцам расположение воинской части, что всех нас надо отдать под трибунал, что мы не понимаем, что танк может взорваться, и извергал еще множество обвинений в наш адрес. Однако жаловаться на нас комбригу или начальнику политотдела не стал. Костер внутри танка, конечно, пришлось нам погасить...
Продремали кое-как хмурый, пасмурный январский день. Как питались — не помню, батальонные кухни на прицепе автомашин за нами, конечно, не успевали. На следующую ночь двинулись дальше. Марш снова длился всю ночь и, кажется, еще целый день. Затем, где-то под Млавой нас ввели в прорыв.
О стремительном броске нашего 10-го ДТК в составе 5-й Гвардейской танковой армии (5 ГТА), о своем ощущении этого прорыва, о том, что я тогда делал на своем месте в составе экипажа танка, я неоднократно рассказывал в своих публикациях в различных газетах патриотического толка и, частично, в своей книге. Здесь о том, что было рассказано ранее, постараюсь не повторяться, буду говорить, в основном, о том, о чем не говорилось ранее. Остановлюсь более подробно на месте и значении прорыва 10-го ДТК в ходе Восточно-Прусской операции 1945 года, роли в этой операции 2-го Белорусского фронта, 10-го ДТК и нашей 183- й танковой бригады. В этих вопросах в настоящее время есть немало неясностей. Естественно, такие небольшие отстуления я буду делать не с позиции сержанта, рядового участника тех событий, а с позиции сегодняшнего дня, с позиции человека, много поработавшего над книгами, документами и воспоминаниями участников тех событий.
