Меж тем в средние века иудеев-израилитов и греко-иудеев, эклектично и богохульно совмещавших ветхий иеговизм и новозаветное христианство, сочли бы безвозвратными и закоренелыми еретиками. Далеко не случайно, Святейшая инквизиция благочестиво исправляла тех, кто лжеименно проповедовал возврат к извращенным раннехристианским обычаям.

Примитивные христиане-назореи, рыцарь Филипп, были не более, чем мирскими людьми со всеми пороками, заблуждениями того века и мира. Во многом христианство распространялось не благодаря, а вопреки одиннадцати первозванно одухотворенным апостолам, обосновавшимся в Иерусалиме. Зело многие, уверовавшие во Христа Сотера, иерусалимскую экклезию рассматривали в тождестве гнезда порока и разврата.

Достаточно сказать, что самих ершалаимских апостолов и апостольских делегатов полтора века не пускали в Александрию Египетскую, те, кто считали себя чистыми христианами. Они и были в Александрии таковыми: праведниками, аскетами и подвижниками, последователями Продиптиха Филона и Аполлония. Добавив сюда тамошние общины терапевтов и ессеев, мы могли получить мощное средоточие благовестничества, когда б ни грубое вмешательство римских эргоников. Наличествовали и другие политические причины, по каким иерусалимская церковь создала свои первые филиалы в развратной восточной Антиохии и в подверженном всем порокам плебейско-пролетарском Риме.

К счастью и благодаря Божественному Провидению, в результате закономерного прозелитизма новых исповедников и заслуженной военной кары, постигшей иудейский Иерусалим, в христианстве возобладали экуменические тенденции, потребовавшие чистоты нравов и самоотверженного миссионерства.

Об этом, рыцарь Филипп, мы поговорим чуть позднее, когда приступим к изучению начал квиетического смиренномудрия Архонтов Харизмы, принявших благую весть Христа Спасителя. До тех пор, рыцарь Филипп, убедительно прошу вас, максимум внимания уделить практическим занятиям с арматором Вероникой.

Отныне, во втором круге посвящения, я за вас не столь волнуюсь, нежели ранее.

Что же касается знаменитого клинка рыцаря Рандольфо, извольте, я буду доказательно ходатайствовать за своего выдающегося неофита перед клеротами Западно-Европейской конгрегации…

Не стоит столь смиренно смущаться, друг мой. Я сказал лишь то, что имел в виду. Вы делаете поразительные успехи в овладении преподанными вам дарованиями.

Кстати, ваш удивительный дар в общих чертах показал нам весьма и весьма достопамятный эпизод последнего дня брата ноогностика Гая Регула Альберина. Он исполнил харизматическое пророчество и погиб той же ночью в схватке с интерзиционистами.

Скажу больше, благородный иберийский архонт Альберин одним из первых озаботился малоприятными моральными проблемами служителей раннего христианства, ратуя за безусловную церковную благопристойность и телесное целомудрие. Политкорректность, друзья мои, придумали вовсе не в нынешние беспредельно ханжеские и лицемерные времена…

Ах да, простите меня, коллеги, за стариковскую забывчивость. Отвечаю на ваш невысказанный вопрос, моя дорогая Вероника Афанасьевна. Ваше намерение в августе совершить вояж во Францию и Италию я полностью одобряю. Может статься, и я к вам, Бог даст, присоединюсь…

За чопорным обедом в узком семейном кругу чад и домочадцев своего босса Филипп, неизбежно покривив душой и сожалеюще разводя руками, уклонился от заграничной поездки.

«М-да… В Париж все-таки хочется, даже не по делу, из рака ноги».

Говорить заведомую неправду ему нисколько не хотелось. Но тут, жаль, не отмолчишься, коль скоро аноптический образ жизни харизматика обязывает политкорректно лгать во спасение и охранение эзотерического от мирского. Причем взаимообразно, конкретно по-людски и по-семейному.

«Само собой, если иметь в виду взаимную двусторонность в обратной связи всего внешнего и внутреннего. Души прекрасные порывы, лучше в зародыше».

Тут-то многие душевные нюансы следует учесть, если босс с плохо скрытым удовлетворением воспринял непреклонный отказ домашнего учителя сопровождать его супругу в Париж. И мадам хозяйка, раздраженно поджав губы, вынуждена молча согласиться с неопровержимыми доводами воспитателя ее сына.

«Погоди, мальчик Филька, я тебе это припомню».

Во всеуслышание она, тем не менее, не возражала. Ведь ему никак нельзя на целых две недели уехать, бросив сдачу экзаменов, если его педуниверситет подвергается дотошной президентской проверке. Ни Боже мой! Ежели все и всяк друг друга страшатся, трепещут и опасаются инспектирующих ревизоров, выискивающих финансовые нарушения, административные огрехи и недостатки в учебно-воспитательной работе профессорско-преподавательского состава.

Вот такая официальная причина невозможности парижских каникул для студента Ирнеева почти всеми заинтересованными в своих противоположностях сторонами признавалась весомой, уважительной и политической. За исключением Вани Рульникова, огорченного непонятным отказом Фил Олегыча от парижских каникул и посещения Диснейленда.

«Сам же говорил, экзамены для него не экзамены, а плевое дело, отдых от педагогической дурости».

По малолетству и недостатку информации Ванька не понимал, что тут почем и почему фунт лиха таки тяжелее, нежели полкило изюму. В то время как всем остальным известно: политика есть политика. Неважно, какая она там есть — семейственная или государственная.

Самому Филиппу о ежегодных летних вузовских передрягах и лиходейных президентских ревизиях с проверками пару лет назад рассказал Ирнеев-старший. Довольно убедительно. Вестимо, в государственном и политическом контексте.

По отцовской диссидентской версии, в давние советские времена молодого Гришу Лыченко крупно пробросили на вступительных экзаменах в Белгосуниверситет, влепив ему без малейшего лихоимства законные два балла за сочинение. Вполне заслуженно, если будущий глава белоросского государства наделал пропасть орфографических ошибок и сочинил не Бог весть что в экзаменационной работе по русскому языку и литературе.

С тех пор батька Лыч по-государственному смертельно ненавидит великоросскую словесность и правописание. Посему накануне приемной кампании (вовсе не в популистских целях, как думают многие, для абитуриентов, а также их родителей) он традиционно устраивает трам-тарарам в поднадзорных ему белоросских вузах, ни в чем не повинных и менее всего в его колхозной безграмотности.

К удивлению Филиппа, деревенская тема нашла за обедом свое продолжение большим сюрпризом. К величайшей радости и веселию Ваньки, отец предложил домашнему учителю и его воспитаннику в июле отправиться на месяц в сельскую местность куда-то под Хьюстон, что в североамериканском Техасе. Займутся они там не столько верховой ездой, сколько практикой английского языка на ранчо в семье некоего хьюстонского миллионера, женатого на дальней родственнице петербургских Рульниковых.

От щедрых идиллических предложений босса, оплачивающего заокеанскую поездку в деревню, никому не дано отказываться безнаказанно. Наипаче, когда они непосредственно связаны с исполнением должностных и функциональных обязанностей его подчиненными.

«Платят тебе, учителишка, чтоб учил Ваньку, так езжай в деревню, учительствуй и не выкобенивайся…»

После обеда рыцарь Филипп так и так должен был по команде связаться с прецептором Павлом. Весьма полезно и приятно, коль есть на кого переложить ответственность за принятие решения и выбор между мирским и духовным.

— …Думаю, вам стоит согласиться, мой друг. Американская практика в языковом погружении вам не повредит. Заодно вы вступите на новую ступень в овладении даром распознавания языков. Ибо я тако же намерен частично поделиться с вами моими скромными лингвистическими дарованиями.

Хм, не исключаю того, как если бы у меня получилось составить вам компанию. Давненько, батюшка мой, я не был в Североамериканских штатах.