Руперт философски заметил, что не в силах вести дальше такое существование: оно недостойно человека.

— Знаю, знаю. Единственное занятие, достойное человека, — труд, — не без цинизма поддела его Джо.

— А разве это не так? — настаивал он. — Когда работаешь для стоящего дела, труд не в тягость.

— Оставь свои бредни, — произнесла она умоляющим тоном.

— Почему ты зовешь это бреднями? Жизнь так небогата радостями, и мы так одиноки.

— Ты вечно тоскуешь по какой-то другой жизни. Какой — неизвестно, лишь бы другой. Твоя собственная тебя не устраивает.

— Почему ты так думаешь? — покорно спросил он.

— Это же видно, особенно когда ты болен. Но тебе пора бы знать, что жизни такой, как ты хочешь, не бывает, Это невозможно.

— Почему?

— Невозможно, и все. Люди живут в мире, который уже существует помимо них.

— Он меня не устраивает, — твердо заявил Руперт, взяв чашку бульона, который ему принесла Анджелина. Он отхлебнул из нее и с гримасой отвращения поставил чашку назад.

— Нету перца, — сказал он.

— Хочешь, чтобы у тебя опять начались боли? — рассердилась Джо.

— Нет, не хочу, — ответил он с прежней покорностью. — И вообще ты напрасно обо мне беспокоишься. Тут дело совсем не в моем организме. Болен я сам. Что-то со мной не так. Мне трудно тебе объяснить. Но, наверно, Айвори прав: со временем все наладится.

Руперт все еще был довольно слаб, когда американцы объявили, что Водопьянов переведен из Туле в госпиталь на территории Соединенных Штатов. Русские снова заявили резкий протест, настаивая, чтобы летчика отправили на родину.

Поэтому Руперт не был удивлен, когда в воскресенье, в 6.30 утра, ему позвонила из Москвы миссис Нина Водопьянова и попросила о помощи.

— Алло, это мистер Руперт Ройс? — спросила она.

Джо испугалась — с тех пор, как Руперт пропал, она вообще стала бояться телефонных звонков. Услышав, что спрашивают мужа, она ответила, что мистер Ройс еще спит. Кто ему звонит в такую рань? Ровный, внятный, с легким русским акцентом голос объяснил ей, что это Нина Водопьянова из Москвы. Джо на мгновение припомнила те муки, которые испытала сама, ожидая возвращения мужа. Нина Водопьянова хотела попросить «мистера. Руперта Ройса», чтобы он вызволил ее мужа из рук американцев. Обычно несговорчивая Джо на этот раз быстро уступила. Она попросила Нину Водопьянову позвонить еще раз, часа через четыре. Но в прихожую вышел Руперт и спросил, что тут происходит.

— Это из Москвы жена твоего русского, — шепотом произнесла Джо. — Я ей сказала, что ты спишь, пойди ляг.

— Я уже все равно встал, — возразил Руперт.

— В такую рань! Посмотри на часы.

— В Москве сейчас уже день. — И он взял трубку.

— Мало ли что! А у нас день еще не начинался, — проворчала Джо, пододвигая ему стул. — Ей следовало бы об этом подумать.

Нина Водопьянова была так далеко, что Руперт слушал ее совершенно равнодушно, как металлический голос, отдающий команду из репродуктора на военном корабле. Жена Алексея спрашивала, почему он разрешает американцам задерживать ее мужа у себя, словно пленника? Почему он, Ройс, совершивший такой благородный поступок, позволил им захватить и держать у себя насильно ни в чем не повинного человека, который и без того уже достаточно настрадался? Неужели они такие бессердечные, бездушные люди? Неужели он может оставаться ко всему этому безразличным?

Руперт не прерывал ее. Ее сердитый голос то и дело пропадал. Пропадали и ее благие намерения вести себя выдержанно и учтиво, она нервничала и, как ему показалось, даже заплакала.

— Неужели вы перестали чувствовать ответственность за него только потому, что американцы положили его к себе в госпиталь? — кричала она. — У вас же есть совесть, мистер Ройс.

Этот призыв к его чувству ответственности рассердил Руперта. Как она смеет взывать к его совести? Уж его-то совесть чиста после всего, что он сделал для Водопьянова!

— Я обращался к американцам насчет вашего мужа, — заорал он в трубку. — Больше ничего я сделать не могу.

— Когда вы обращались? Что они вам ответили?

— Я им сказал, что они должны отпустить его домой.

Ему пришлось повторить эту фразу несколько раз, но если она в конце концов и поняла ее, то не подала виду и снова начала взывать к его совести и доброму сердцу.

— Зря вы обращаетесь к моей совести, — с досадой прокричал он в ответ, — моя совесть по отношению к вашему мужу чиста. Вы не можете ничего больше от меня требовать.

Но сказав это, он сразу почувствовал, что ведет себя как самодовольный болван, а никакого самодовольства он не испытывал. Положение Водопьянова его сильно тревожило, а ощущение своей ответственности за Алексея не оставляло Руперта все эти месяцы, но он считал, что со стороны этой посторонней женщины несправедливо обвинять его в черствости. Он мог бы легко ей возразить: «Разве не я тащил вашего мужа на себе чуть ли не через всю Арктику? Какое вы имеете право еще чего-то требовать от моей совести?»

Однако у него было слишком мало душевных сил, чтобы вступать в пререкания; он просто крикнул в трубку, что сделает все, что сможет.

— Значит, я могу на вас положиться? Да, мистер Ройс?

— Положиться? В чем? — растерянно переспросил он. — А, ну хорошо. Да, вероятно… — И, не дослушав изъявлений благодарности, положил трубку.

— В чем это она хочет на тебя положиться? — подозрительно спросила Джо. — Что ты можешь для нее сделать?

— Ей-богу, не знаю, — ответил он, возвращаясь в постель.

█

Руперт решил снова обратиться к американцам, но Олтертон, которому он позвонил в посольство, ответил, что едва ли сумеет быть чем-либо полезен; этим делом занимается служба безопасности США.

Тогда Ройс обратился к одному из своих товарищей по флоту и давнему другу их семьи, а теперь заместителю министра иностранных дел; но тот ему объяснил, что американцы вряд ли выдадут Водопьянова, во всяком случае, пока русские не уговорят китайцев отпустить четырех американских летчиков, которых они захватили несколько лет назад и обвиняют в шпионаже.

— Но нельзя же устраивать торговлю вокруг тяжело больного человека, — возмутился Руперт. — По отношению к Водопьянову это просто нечестно!

— Послушайте, Руперт, — сказал ему приятель. — При чем тут честность в такого рода делах? И вы напрасно полагаете, что американцы станут проявлять в «холодной войне» излишнюю щепетильность, если ее не проявляют другие. Вы что, с луны свалились?

Он звонил всем своим знакомым, занимавшим хоть сколько-нибудь ответственные посты, кое-кто обещал похлопотать, но никто ничего не сделал. Руперт даже уговорил своего дядю, члена правящей партии (которого он считал человеком достаточно легкомысленным), выступить с запросом в палате общин, но дядя сформулировал свой запрос так обтекаемо, а ответ был таким уклончивым (будто речь шла о деле, касавшемся только американцев, а английское правительство не имело к нему никакого отношения), что и тут явно не на что было рассчитывать.

— Какой-то абсурд, — сказал он Джо. Она следила за его хлопотами со смесью женского сочувствия к Нине Водопьяновой и странной враждебности, которую ей трудно было объяснить даже себе. — Все они идиоты, — говорил Руперт, — да и я хорош: думал, они станут меня слушать. Видно, надо поднять основательный скандал, чтобы тебя выслушали. Именно это мне и придется сделать.

— То есть? — спросила Джо.

— Подниму скандал.

— А что, если он в самом деле виноват?

— В чем? — возмутился Руперт.

— Не знаю. Но ты не в таком состоянии, чтобы ввязываться в подобную историю. Поэтому сиди, пожалуйста, тихо.

Руперт возразил, что он вполне здоров. Во всяком случае, он только что крупно поговорил со своим министерством: ему перестали выплачивать полное жалованье через три месяца после его исчезновения. А он настаивал, чтобы ему выплатили за все время отсутствия и болезни. К нему пришел чиновник из отдела социального обеспечения. Он посочувствовал Руперту, но с грустью заметил, что закон — есть закон: Руперт ведь, строго говоря, подорвал свое здоровье не при исполнении служебных обязанностей!