Иногда всё же странно бывает убивать людей, которые не только говорят на одном с тобой языке, но даже матерятся, как ты. Казалось бы, уж который год мы пускали друг другу кровь на потребу и потеху, как я теперь твёрдо знаю, англосаксам и прочей лощёной сволочи, уж пора было бы привыкнуть; но когда вот так, нежданно-негаданно, только-только оставшись наедине с вожделенной женщиной посреди хмельной степной ночи…
Вся недолга заняла минут пять. По одному русскому в минуту. А мы с Машей по два раза успели спасти друг другу жизнь; вот такая вышла круговерть.
Под конец я, кряхтя от ярости и натуги, просто руками задушил предпоследнего, а последнему, раздробив лицо прикладом винтовки, вышибла мозги Маша, потому что некогда ей оказалось передёрнуть затвор; парнишка, уже раненный, уже распластанный на дощатом, гулком под сапогами полу, успел зацепить её сердце мушкой револьвера и только спустить курок не успел.
Потом я валялся навзничь, хрипло дыша, и грудь мне продавливала мёртвая рука такого же тюни-лапотка, как я, волею случая оказавшегося на той стороне; уже не часть человека, но всего лишь тяжёлая чужая вещь, мешавшая отдышаться, и я, едва очухавшись, её скинул. И, клянусь, помню как сейчас, в голове всплыло вдруг ни к селу ни к городу: проделана большая работа… А потом красноармеец Маша упала на колени рядом со мной, уткнулась лицом мне в грудь и заревела ревмя.
Рядом с нами остывали и деревенели тела тех, для кого слово «русский», наверное, и впрямь было синонимом «царский», а я гладил её стриженную наголо от вшей голову сведёнными судорогой пальцами, ещё помнящими хруст вражьего кадыка, и бормотал что-то нелепое. Не надо… Всё, всё… Машенька…
И скрюченные пальцы, обжёгшись о смерть, словно сами собой погнались за жизнью и расстегнули верхнюю пуговку на её гимнастёрке.
А она, будто того и ждала, сама рывком раздёрнула вторую и третью.
Так это и случилось у нас.
Она же девочкой оказалась!
Помню, это меня потрясло сильней всего. Мы были рядом, уже снова порознь, хотя и вплотную, но каждый опять отдельно, и я, сам чуть не плача от щемящего сострадания, бормотал: «Ты же погибнуть могла… Маленькая такая… Сто раз могла погибнуть…» А она неумело тыкалась мокрыми от слёз губами мне в плечи, в грудь и заклинала невнятно: «Но теперь я… Ты же меня… теперь даже если – то я всё равно уже… да? Да?»
Уже много позже, в тридцать шестом, в Париже, на какой-то бессмысленной и по политическим соображениям совершенно необходимой конференции с тамошними левыми я разговорился на кофе-брейке с одной крупной защитницей женских прав. Убейте, не помню, как звали. Мадлен… Жаклин… Она и на официальной части не скупилась на гневные обвинения: дескать, советский гнёт лишил женщин наших среднеазиатских республик законного права на борьбу за свои права, – и на перерыве её понесло на ту же тему – самую, видимо, для Европы актуальную на второй год бойни в Эфиопии, на четвёртый Гитлера у власти.
– В советской Средней Азии женщины пользуются равными правами с мужчинами, одеваются, как хотят, получают светское образование… – терпеливо втолковывал я. – Чего вам ещё надо?
– Чтобы они добились всего этого сами, а не получили как подачку из рук тирана, – ответила она, глядя на меня гордо и победительно: вот я какая смелая, режу правду-матку и не собираюсь смягчать выражений, а попробуй, мол, упрекни меня в том, что я хамлю, как дура, – сам же окажешься дураком.
– Но это – тысячи жертв. Вы что, не знаете, чем кончались такие попытки в Северной Африке или на подмандатных вам, европейцам, территориях Переднего Востока? Женщин убивали, насиловали, жгли живьём…
– Настоящая борьба всегда сопряжена с жертвами, – изящно держа маленькую чашечку кофе наманикюренными пальцами, небрежно сообщила она мне и, будто в доказательство своей решимости бороться, тряхнула ухоженной гривой; в воздухе закружились дорогие ароматы. Я едва не чихнул.
Казалось, они тут не соприкасаются со взаправдашним миром и живут во вселенной словесных самоутверждений. Неважно, что на деле происходит. Неважно, какие последствия будут иметь слова. Лишь бы сказать что-то такое, чего не говорили до тебя. Такое, что ещё пуще соответствовало бы выдуманным, выцеженным из сытого пальца представлениям, не имеющим ни единой связи с реальностью, кроме желания, чтобы тебя в этой реальности заметили.
– Хорошо. – Я примирительно улыбнулся. – Это ваша гражданская позиция. Ваше социальное желание. Я понял. Общественное. А не могли бы вы мне поведать какое-то ваше личное желание? Сокровенное?
У неё загорелись глаза. Я понял, что сейчас она опять устроит сама себе удалое шоу про всемогущую и бескомпромиссную себя. И разумеется, не ошибся. Так легко оказалось всё знать про неё наперёд. Она была проста, как погремушка.
– Я мечтаю о том, чтобы кто-нибудь у вас в Политбюро наконец набрался храбрости и убил Сталина.
Меня не то что разозлить, но даже обескуражить было невозможно. Не дома же. Я галантно улыбнулся. За эти годы я научился улыбаться так, как у них во время деловых встреч улыбались все: одними зубами. Глаза оставались ледяными. Так улыбаются волки, приступая к еде.
– Не могу отказать столь очаровательной женщине, – сказал я. – Я вернусь в Москву и исполню ваше желание. И после этого вам станет не о чем мечтать? Как же вы жить-то будете?
Вот тут она растерялась. Её взгляд отплыл в сторону. Красными коготками она повертела чашечку на блюдце. Ей, видимо, самой стало интересно: а о чём она мечтает? Она попыталась прислушаться к настоящей себе. И потом ещё несколько мгновений размышляла, стоит ли открывать душу взаправду, а не на выхвалку. Но стремление поговорить о себе, любимой, победило. Она беседовала со мной, как со случайным попутчиком, а в таких разговорах люди порой бывают куда откровеннее, чем с самыми близкими друзьями. Программные шлепки мне она уже отвесила, победительницей себя уже чувствовала, а пооткровенничать ещё хотелось. Она прекрасно понимала: даже если бы я попробовал кому-то передать её слова, русскому большевику ни один цивилизованный человек никогда и ни в чем не поверит.
– Очень хочется влюбиться, – продолжая смотреть в сторону, задумчиво сказала она.
Тут я, несмотря на всю свою закалку, почти удивился.
– У красивой дамы в Париже с этим проблемы? – Я поднял брови и развёл руками. – Никогда не поверю. Мадам, вы кокетка!
Она покачала головой.
– Секс стал доступнее презервативов, – проговорила она. – Но превратился во что-то вроде рутины правозащитного движения. Предпоследний пункт повестки дня. Встретились, поглядывая на часы, прямым действием реализовали своё право на личную свободу – и снова в бой.
– Ах, в бой… – понимающе сказал я.
И подумал: несчастные люди.
А потом подумал: не дай им боже нашего счастья.
Не поймут.
У слову сказать, Машиного отца успели арестовать при Ежове. Взяли прямо в его кабинете в Коминтерне. Но – повезло, это был уже излёт, конец июля. Я не успел даже начать суетиться, обиняками выясняя, в чём дело, – в заместители опальному, обессилевшему злому гному поставили Лаврентия, реальные полномочия фактически передав ему. И вскоре мы, опять счастливые, в который раз счастливые, встречали обалдевшего и разозлённого тестя дома. В отличие от, увы, многих мы отделались лишь, как говорится, лёгким испугом – хотя, к чести Лаврентия, напомню, вовсе не одни только мы. Правда, обратно на работу тестя так и не взяли. И теперь он, не желая и носу казать в город, покуда осеннее ненастье не выгонит, сидел на нашей даче в Опалихе, попивая то горилку, то «Выборову», что мне поочерёдно привозили по знакомству то из киевского, то из познанского торгпредств, и тихо клял предавший идеалы революции сталинский режим.
– Ну что? – спросил я. – Давай спать?
Маша в ответ всхрапнула.
Я погасил ночник.
Факты для Надежды:
прелюдия
1919
Перед советско-польской войной 1919–1921 годов лидер новосозданного польского государства Пилсудский определил задачи Польши так: «Замкнутая в пределах границ времён шестнадцатого века, отрезанная от Чёрного и Балтийского морей, лишённая земельных и ископаемых богатств Юга и Юго-Востока Россия перешла бы в состояние второсортной державы… Польша же, как самое большое и сильное из новых государств, могла бы легко обеспечить себе сферу влияния, которая простиралась бы от Финляндии до Кавказских гор».
1935
В книге близкого к правительственным кругам идеолога и публициста Владислава Студницкого «Польша в политической системе Европы» (WLadisLav Studnicki. System poli-tyczny Europy a Polska. Warszawa, 1935), незамедлительно переведённой и изданной в Германии (Polen im politischen System Europas, Berlin, 1936), говорилось: «С польско-русской границы легче атаковать важные центры России: Петербург, Киев, Москву, – нежели с японо-русской границы в Азии. Однако может ли Польша, не располагая союзником в Европе, рискнуть своим участием в русско-японской войне? Она может рискнуть при условии, если будет находиться в союзе со своим германским соседом____Где кончаются границы Польши? Польша там, где течёт арийская, не смешанная с монгольской, кровь, там, где католицизм был носителем цивилизации, там, где римское право сформировало хозяйственные отношения. Россия, страна славянская по своему языку, но азиатская по крови и по истории… должна быть урезана с запада, востока и юга».
Сигизмунд Войцеховский в своей книге «Мысли о национальной политике и национальном государстве» (Wojciechowski Z. Mysli o polityce i ustroju narodowym. Poznan, 1935) мыслил грядущее развитие Польши так: «От Литвы политическая дорога ведёт к Латвии и Эстонии, где польское влияние уже прочно закреплено. От Латвии и Эстонии мы подвигаемся к Финляндии и Скандинавским странам. Такой должна быть сфера политического влияния Польши: от северного побережья Скандинавского полуострова до Средиземного моря».
2 мая подписан франко-советский договор о взаимопомощи, а двумя неделями позже между СССР и Чехословакией заключён договор, согласно которому СССР был обязан оказать военную помощь Чехословакии в случае агрессии против неё, если сама Чехословакия об этом попросит и если аналогичную помощь ей окажет Франция.
Польское правительство было настолько встревожено сближением Запада и СССР, что министр иностранных дел Франции Лаваль счёл необходимым разъяснить смысл договора польскому министру иностранных дел Беку: «Иметь больше преимуществ в переговорах с Берлином и предвосхитить сближение немцев с Москвой».
С 25 июля по 20 августа в Москве проходил VII Конгресс Коминтерна. В его резолюции говорилось: «Авантюристические планы германских фашистов… рассчитаны на военный реванш против Франции, на раздел Чехословакии, на аннексию Австрии, на уничтожение самостоятельности прибалтийских стран, которые они стремятся превратить в плацдарм для нападения на Советский Союз, на отторжение от СССР Советской Украины». Как ни относись к коммунистам, их анализ подтвердился развитием событий с абсолютной точностью, а если что и не сбылось, то лишь благодаря целенаправленному противодействию со стороны СССР.
1936
В апрельском томе «Национал-социалистического ежемесячника» (Nat.-soz. Monatshefte) опубликована статья доктора юридических наук Бокгоффа «Является ли Советский Союз субъектом международного права?» (Ist die Sovjen-Union ein Volkerrechtssubjekt?). В статье делался вывод: «Относительно Советского Союза не может существовать понятия о неправомерной интервенции….Всякая война против Советского Союза, кто бы и почему бы её ни вёл, вполне законна». Объяснение: СССР является чисто географическим понятием, так как не представляет никакого определённого народа.
В июньско-июльской книжке немецкого журнала «Путь к свободе» (Der Weg zur Freiheit) вышла среди многих прочих аналогичных статья, в которой высказана примечательная мысль: «Если вселенная захочет признать ценность германской идеи вместо того, чтобы из-за бессмысленного страха перед воображаемой опасностью бросаться в объятия Советскому Союзу и заключать с ним военные союзы, тогда настанет для Европы новое и плодотворное будущее».
На сентябрьском съезде НСДАП в Нюрнберге Гитлер произнёс одну из своих наиболее знаменитых программных речей, где, в частности, заявил: когда Рейх получит Украину, Кавказ и Урал, то «всякая германская хозяйка почувствует, насколько её жизнь стала легче».
1937
Версальским договором 1919 года в границы новообразованного государства Чехословакия была включена Судетская область, где проживало, в частности, 3,5 миллиона немцев (при общей численности населения всей Чехословакии в 10 миллионов). В апреле 1937 года партия судетских немцев потребовала полной автономии Судетской области.
1938
12 марта.
Германия присоединила Австрию (аншлюс).
17 марта.
Польша предъявила ультиматум Литве с требованием установления дипломатических отношений. Поляки рассчитывали, что оно привело бы к автоматическому признанию за Польшей территории Виленского края, отторгнутого ею у Литвы в 1920 году. Ультиматум не исключал «использования силы», если бы Литва его отклонила. Литва приняла ультиматум и таким образом де-факто признала утрату Вильнюса и окружающих его территорий. Возвращены ей эти земли были лишь как Советской Республике Литве после победы СССР в Великой Отечественной войне.
В том же марте СССР предложил созвать конференцию с участием СССР, Англии, Франции, США и Чехословакии, чтобы «противопоставить большой союз нацистским планам закабаления мира». План был отвергнут великими державами. В неофициальной обстановке британский премьер Чемберлен объяснил отказ так: «Было бы несчастьем, если бы Чехословакия спаслась благодаря советской помощи».
16 апреля.
Англия и Италия подписали договор о дружбе и сотрудничестве, окончательно легализовавший признание Англией захвата итальянцами Эфиопии.
В том же апреле Москва подтвердила свои обязательства по советско-чехословацкому договору от 1935 года. При этом допускалась возможность оказания помощи Праге, «не дожидаясь Франции».
7 мая.
Английский и французский представители в Праге потребовали от Чехословакии, чтобы она пошла «как можно дальше» в удовлетворении требований судетских немцев и предупредили, что, если из-за её «неуступчивости» возникнет вооружённый конфликт, великие державы не будут считать себя обязанными оказывать ей военную помощь, несмотря на ранее заключённые договоры.
30 мая.
Гитлером утверждён план «Грюн», предполагавший захват и ликвидацию Чехословакии силами вермахта. Во вводной части документа постулировалось: «Главная угроза с Востока исходит от России и Чехословакии». Польша согласна была поддержать Германию при условии, что Германия, в свою очередь, поддержит территориальные претензии Польши к Литве (Виленский край) и к той же Чехословакии (Тешинская область). Позже стало известно, что обговаривалась даже возможность совместных военных действий. На этот случай планировался ввод польских войск не только в Тешин, но и в Словакию для образования общего фронта с «дружественной Венгрией».
1 сентября.
Франция официально запросила СССР, сможет ли он оказать помощь Чехословакии и какую именно.
2 сентября.
СССР в очередной раз подтвердил готовность выполнить свои договорные обязательства и передал руководству Англии и Франции план совместных дипломатических действий, нацеленных на предотвращение угрозы нападения Германии на Чехословакию. Ответа со стороны держав не последовало.
13 сентября.
Чемберлен в официальном послании королю Георгу VI обозначил в качестве одного из приоритетов английской внешней политики стремление превратить Германию и Англию в «два столпа мира в Европе и оплоты против коммунизма».
15 сентября.
Чемберлен лично вылетел в Германию для встречи с Гитлером, но на встрече с ним в Берхтесгадене не смог смягчить немецкую позицию. По возвращении в Лондон он пригласил на консультацию французского премьера и министра иностранных дел. Те прилетели немедленно. В итоге Чехословакией решено было пожертвовать, о чём её и уведомили.
19 сентября.
Чешский президент Бенеш обратился к правительству СССР с запросом относительно его позиции в случае военного конфликта между Чехословакией и Германией.
20 сентября.
Чешское правительство попросило Англию и Францию пересмотреть своё решение, а вопрос о спорных территориях вынести на арбитражное разбирательство, как и предусматривалось для подобных случаев германо-чехословацким договором от 1925 года.
В тот же день в Прагу поступило очередное подтверждение готовности Москвы прийти на помощь Чехословакии. СССР начал подготовку к оказанию такой помощи: в Киевский особый военный округ была направлена директива начать выдвижение армейских частей к границе, в боевую готовность были приведены войска вплоть до Урала.
Вечером того же дня английский посланник сообщил чешскому правительству, что «в случае, если оно будет дальше упорствовать, английское правительство перестанет интересоваться его судьбой».
21 сентября.
Посланники Англии и Франции уведомили чешского президента: если чехи объединятся с русскими, «война может принять характер крестового похода против большевиков. Тогда правительствам Англии и Франции будет очень трудно остаться в стороне». В переводе с дипломатического языка это, очевидно, значило следующее: если Германия нападёт на Чехословакию, а СССР окажет Чехословакии помощь, войска Англии и Франция выступят против Чехословакии и СССР в союзе с гитлеровцами. После этого Чехословакия сдалась и объявила о принятии требований держав.
22 сентября.
Чемберлен проинформировал Гитлера об англо-французских «миротворческих усилиях».
23 сентября.
В ответ Гитлер потребовал передачи Германии вдобавок к уже обговорённым ещё и некоторых чешских территорий, где немцы не составляли большинства.
Венгрия потребовала от Чехословакии передачи ей части страны с преобладающим венгерским населением, а на остальной её территории – предоставления венгерскому меньшинству тех же прав, что и немецкому.
27 сентября.
Чемберлен направил Бенешу послание, в котором настаивал на дальнейших уступках Гитлеру, в противном же случае «ничто не сможет остановить германские войска, готовые к вторжению».
29 сентября.
В Мюнхене состоялась конференция Англии, Франции, Германии и Италии, вошедшая в историю как «Мюнхенский сговор». Без консультаций с Чехословакией и без её участия было определено, что, как и в какие сроки она должна отдать Германии. За основу принятого документа был взят предложенный Муссолини проект, предварительно согласованный им с Гитлером. Великие державы гарантировали неприкосновенность Чехословакии в её новых границах на случай «неспровоцированной агрессии», но при обсуждении набросков будущего договора Чемберлен ещё 19 сентября на заседании английского кабинета министров заметил: «Решение вопроса о том, что представляет собой неспровоцированная агрессия, сохраняется за нами».
30 сентября.
Гитлером и Чемберленом подписана англо-германская декларация, в которой провозглашалось намерение обеих высоких договаривающихся сторон впредь решать все проблемы посредством консультаций и продолжать усилия по устранению разногласий. Она содержала формулировку относительно «желания двух народов никогда более не воевать друг с другом», что делало её практически равноценной пакту о ненападении.
В тот же день польское правительство передало Чехословакии ноту, в которой потребовало немедленной передачи Польше Тешинской и Фриштатской областей.
