«Как знакомо», – подумал Авенир. В Академии тоже изучали схемы, только касались они не битв, а мыслей и языка. Всплыли заклинания защиты, рецепты снадобий. Одно дело – учить уже существующие наговоры, и совсем другое – создавать с нуля, руководствуясь конкретной нуждой и обстановкой. Тут нужно чувствовать невидимые токи в теле человека, в растениях; находить зарождение боли, а не её проявление; как мозаику подбирать виды и порции растений. Как это делать в жизни, а не на схемах? Это уже на других ступенях, а он не доучился. Да, попал из одной школы в другую. Ну да ничего, здесь повольготнее будет…

За столом обсуждали схваченных соглядатаев. Из всех Авенир знал только Старого Дона и прежнего стоначальника. Увидев пришедших, убеленный сединами воевода стукнул по столу, все умолкли.

– Приветствую вас. Марха знают все, а вот ты, юноша, представься.

Парень вытянулся стрункой, громко ударил каблуком в пол и звонко произнес:

– Авенир, рекрут восьмого стана, под руководством Караджа, перешёл обучаться ратному искусству у сабельщика Марха. Служу Глинтлею.

Суровый воевода одобрительно кивнул:

– Уважаю ответ по уставу. Меня зовут Кид Тиннейри, я генерал армии императора и наставник его телохранителей. Старого Дона и Караджа ты знаешь. Это Прассиэдо Хеттеянин, наш лучший шпион.

– Чем обязаны такой чести, воевода? – Марх не выносил этой уставной тактичности, – даже повеса забыл про правила приличия и ворвался ко мне как голодный драный котище. Серьезные события грядут?

– Ты прав. Пойманные тамильцы развязали языки. Их каган собирается покорить наши земли. Шайка собиралась отравить воду в Глинтлее. До центрального источника им оставалось пройти лишь пару кварталов, но, к нашему счастью, нарвались на караульных. Если бы их план удался, многие ремесленники и торговцы умерли.

– Понял. И вы хотите от нас…

В разговор вступил Прассиэдо:

– Нужно отправить в каганат соглядатаев. В его стане крепкая защита и суровые законы, шпиону под личиной свояка проникнуть невозможно – у каждого из них знак. Либо на руке, либо на голове выжжено клеймо их легендарного хана Джунга. Хотя я и схож с ними по цвету кожи, меня отличили, чудом спасся. Теперь каждый из их племени жаждет награды за мою голову. Другой ход – иные, разительно отличные, с переговорным знаменем. Это сработает. Каган обязан принимать путников.

– А я считаю, что мальчишке рано выходить в квест, – раздался неторопливый песочный голос, – Он даже обучение не закончил, а вы даете задание, которое под силу лишь бывалому лазутчику.

Старый Дон раскачивался на стоявшем в углу табурете. Старость и больная нога позволяли ему нарушать воинский устав, по которому обсуждение в советне проводилось только на ногах. Нельзя, чтобы в ответственные моменты воины и стратеги расслабляли тело – ведь тогда и голова перестает работать.

– Все же прав Прассиэдо.

Тиннейри стоял задумчиво, поглаживая грубыми пальцами пышные седые усы:

– Рекрут должен идти. Если Чыдах и его псы увидят зрелых воинов, убьют без раздумий. Монаха с послушником никто не тронет. Может каган и чудовище, но он чтит духовность своего рода превыше булата. Авенир – один из лучших учеников, да и смышленостью не обделен. Марх может поведать духовных истин, да и начертание ордена будет в помощь. К тому же, он не слишком блюдет Глинтлейский устав, значит, меньше вероятность, что его заподозрят из-за слишком вышколенных привычек.

Воевода замолчал. Последнее слово было за избранными. Конечно, их протест был бы весьма слабым аргументом, но ведь и последнее желание преступника если и не исполняется, хотя бы может быть высказанным.

Авенир с Мархом переглянулись. Тарсянин с силой ударил по столу:

– Ладно, авось целы останемся. Служим Глинтлейскому императору.

Их одели в балахоны из верблюжьего волоса. У каждого на левом запястье переливался мутным серым блеском браслет, на голове зеленая холстяная повязка – символ мира и плодородия. Теперь они – служители бога Бадучены, покровителя травников и торбских воинов. В сумку Авенир положил тайную книгу, узелков с травами и ведовский трактат. Лазурит заключил в простенькую медную оправку – благо Дариссов канделлор мог не только зубы лечить – и повесил на шею, спрятав под одежду. Наставник сжимал руками дорожный посох. Авенир ухмыльнулся – с виду безобидная палка, а на самом деле резач – когда хозяину надо, он разделяется на два меча, рукояти скреплены шипастой цепью – такой можно и удар отразить и шею свернуть. У невысокого Марха под толстой робой перекатываются вздутые мышцы, а с виду – так, веселый толстяк-служака, не отказывающий себе в еде и питье, вот уж точно – посланник мира и плодородия. Интересно, сколько у него на самом деле оружия? Парень смог заметить только два заплечных кинжала, да по одному метательному ножу в сапоге. И, наверно, во внутреннем поясе отравленные иглы и завернутый кругом булатный клинок. Сколько оружия у тарсянина, никто ни разу точно не угадал. Даже после бани, будучи в чем мать родила, Марх все равно мог невесть откуда вытащить замысловатое военное чудо. Что же, против каганатской орды даже вооруженный до зубов, он как медведю пчела – разозлит и не более.

***

Халил обмакнул кисть в пиалу с красилом. На холсте рождался силуэт пятерых путников на фоне горного хребта.

– Им понадобится помощь.

Прозорливец закрыл глаза:

– Сила единения в действии… Вырисовывается пламя, пещера и горы…

На блестящей безволосой голове проступил пот:

– Свет и пламя… Надо бы проведать о них.

Слуга принес кувшин с отталеной водой. Смуглый старец нетоопливо повел рукой в сторону степи:

– Горез, приготовь мне пятый набор и младший канун. Я отправляюсь немедленно.

– Пожелает ли господин взять с собой слугу?

– Не в этот раз, друг. Ясности нет, и будет лучше тебе остаться в поместье. Возможно, я нашел Царскую драгоценность. И, возможно, не одну.

Юноша помог хозяину умыться. Халила объяло фиолетовым вихрем и унесло в северный край.

***

Спустя три недели пути густолесные чащобы поредели, а под копытами навьюченных мулов заскрипел песок. Солнце жарило не по-осеннему, воздух стал сух и безвкусен. До окоема простиралась великая хуннская степь, с редкими кустами и мелководными речушками. По всей равнине волнами проходили скудные травные всполохи – раскачивался на ветру ковыль, играл типчак, колыхался овсец.

Глаза страдали от такой свободы и пустоты, пытались ухватиться хоть за какой-то островок, деревце, или холм – но эта их прихоть оставалась неисполненной.

Когда близился вечер, путники треножили животных и раскидывали ночлег. Марх доставал из узелка лепешки с сыром и лук, Авенир же раскидывал спальники и вытаскивал мехи с водой и чаем. Вина странники не взяли – монахи Бадучены воздерживались от хмельного, а исполнять торбские каноны новоявленные соглядатаи начали уже в Глинтлее – тамильцы могли следить за ними от самих имперских ворот.

Сабельщику не нравилось, что рекрут (хотя рекрутом он был раньше, теперь – брат и напарник) собирает травы, читает какую-то книжонку и проводит время в размышлениях, покручивая в руках бирюльку с лазуритом. Но здесь, в степи, он ему не хозяин. Юноша рассказал, что сиротой попал в услужение к старой ведунье – там и научился травам да простым заклинаниям, но потом сбежал и прибился к амишам. Сам воин не доверял магии – считал ее, в лучшем случае, хитрыми фокусами. А, хотя пусть ворожит, зла от этого никому пока не было, да может Чыдаху чего покажет – не только же речами его умащать. Настоящих магов Марх видел лишь два раза – и одного из них убил своими руками. Злобный Тандкрит думал, что оскорбление сойдет ему с языка. Хм, тарсянина, конечно, сожгла бы та огненная стена, да вот только не подрасчитал чародей, что метательный топорик достанет его быстрее. А второй… Марх содрогнулся. Ледяной голем – не то человек, не то асванг, обладающий огромной мощью. Лишь однажды ему приходилось пройти путем Ен-Гарди – дорогой, лишь касавшейся заснеженных обителей Фаэлсиргра, но никогда не забыть того леденящего душу ужаса – страха, который сковывает тело, парализует отвагу и ведет в погибель, словно гипнотический взгляд василиска. А что же происходит там, в глубинах его земель?