Авенир и Марх переоделись в праздничные шелковые халаты. Охранник провел их мимо плетеной изгороди, за которой понуро скрутился калачом небольшой муравит.

Муравиты. Юноша немало знал об этих существах. Назвали их так за некоторое сходство с маленькими трудягами. Округлая блестящая голова с антеннками и опасными жвалами, три пары лап, поражающая воображение выносливость и сила. Отличались размером – в «холке» отдельные особи могли достигать полутора метров, более массивными, затянутыми плотной черной шкурой, когтистыми лапами и менее объемным, но удлиненным и подвижным брюшком. Жили муравиты подземными колониями и на поверхность обычно не выходили. Этот же… Парень задумался, в сердце кольнуло острие жалости. Или потерян, или изгнан. И то и другое для муравита равноценно смерти.

Каган сидел супротив костра на троне из саманного кирпича, обложенного густыми и теплыми медвежьими шкурами. То и дело раздавались тосты – «за Джунга, силой облекшего и Хунея, даровавшего хитрость», бились медные пиалы с молочной водкой, раздавался гогот воинов.

Хан ударил в гонг и стан молниеносно затих. Впрочем, местные кузнечики не проявили к великому кагану должного уважения и продолжали трещать любовные рулады. Чыдах молвил:

– Великие боги избрали хуннов за их хитрость и силу. Сегодня наш стан посетили служители Бадучены, торбского бога, который любит то же, что и Джунг, ненавидит то же, что и Хунней. Воля их непрекословна. Джунг берет, что хочет!

Стан радостно заулюлукал, гулко заклацали о щиты кривые сабли.

Марх напрягся, Авенира прошиб холодный пот. Не хотелось становиться приятной жертвой для кровавого бога. Пусть даже и готовились к такому – если к смерти конечно, можно быть готовым.

– Белый камень Ралисту, подарок нашего бога, изъявил свою волю. Эти люди – его посланники. И один из них примет участие в ритуальной битве.

Раздались радостные вопли, гоготание, забились медные пиалы. Чыдах возгласил:

– Молодой монах будет биться с Гарудом!

Из толпы вышел рослый, бритый мужик. Круглое лоснящееся лицо, закрученные усы, каждый кулак размером с небольшой арбуз. У Нира пересохло в горле.

Марх наклонился к юноше и с азартом прошептал:

– Это твоя первая настоящая битва! Легко завалишь этого жирного кабана, даю ногу на отсечение. Ты – его худший кошмар.

Чыдах тем временем продолжал речь:

– По правилам ритуала воины бьются нагими. Бой идет до тех пор, пока один не признает поражения. Проигравший идет в рабство, либо откупается.

Барабаны начали отбивать тревожный ритм. Веселая песнь сменилась грозными восхвалениями бога степняков-кочевников. Хунн ждал. В висках молодого волхва стучало не тише барабанов, дыхание не хотело поддаваться, колени бились друг об друга и как-то очень захотелось в отхожее. Пересилив страх и стыд, Авенир скинул халат.

По толпе прошел одобрительный гул – парень явно тренирован, небольшие, но точеные мышцы блестят от пота, каждая жилка напряжена. Противник оценил вероятную угрозу и первым не нападал. Бойцы медленно ступали по кругу, свет пламени освещал тела – будто два древних зверя готовились к последней схватке. Не выдержав напряжения, они бросились друг на друга. Верзила схватил юношу в каменные объятия, зажал. Раздался хруст костей, в глазах потемнело. Авенир расслабился и выскользнул из тисков, ударил по лодыжкам, стараясь сбить с ног. Гаруд устоял, стеганул в ответ ногой, но лишь взволновал воздух. Юноша уже был сбоку и лупил по ребрам. Хунн схватил парня, что есть мочи, кинул в землю. В глазах пошла радуга, песок забивал рот и глаза, боль пронзила плечо. Авенир сплюнул кровь. Увидел, как с левого боку на него бежит грузный противник. Перевел взгляд – Марх делал какие-то знаки руками. Мужик был уже близко. Юноша резко повернулся и выпрямил ногу. Раздался стон – пятка попала толстяку как раз в межножье, тот сложился пополам. Авенир поднялся, схватил крупного за шею и запустил коленом под дых. И еще раз. И еще. Потом откинул хунна на песок и несильно двинул в кадык ребром ладони – убивать юноша не собирался, да и опасно это среди озверевших степняков. Толстяк захрипел и поднял руку – сдается. Гул толпы стих. Тишину разорвал рев восхищенных голосов:

– Да Гаруда раньше… никто!

– Настоящий торб!

– Он достоин своего бога!

– Знатный кулачник вырастет!

Авенир, покачиваясь, доплелся до Марха и рухнул в свое лежбище. Мальчишки – служки бросились омывали ушибы и ссадины, поить победителя целебным айраном.

– Монах победил – возгласил Чыдах.

Толпа примолкла. Сотни глаз устремили свой взгляд на хана.

– По закону силы, теперь Гаруд будет рабом чужака. За тобой слово, юноша.

Парень собрался с силами и привстал. Хунн валялся на залитом кровью песке, жадно хватал губами воздух.

– Мне не нужен раб, великий каган. В твоем стане воин Гаруд пригодится больше, чем в нашем паломничестве – да и не прокормить кочевника. Его страсть к битвам и мирная жизнь в монастыре станет пыткой. Как выкуп, я заберу муравита, что сидит за плетней. Существо это сильное, в походе пригодиться, сможет и воду и дерева таскать. А для вашего дела зверь уж больно вялый.

Хан перекинулся взглядом с мудрецами, усмехнулся:

– Да будет так, монах. Воистину, ты служитель своего бога Бадучены. Пусть продолжиться празднование!

Тулай, словно тень, невесть откуда возник перед путниками, почтительно шепнул:

– По указу хана, победители будут вознаграждены. Вас проводят в отдельные шатры, где окажут наивысшие почести.

Скулы Марха дернулись, в голосе чувствовалась сталь:

– Если мы обрели у великого хана благоволение, то хотели бы не разлучаться.

– Воля хана неизменна. Отказ от дара оскорбит повелителя. Если желаете, в шатры будут приведены юноши.

Тарсянин опешил, лицо посветлело и сжатые губы растянуло в едва заметной улыбке:

– Нет, спасибо… Э-э-э, мы предпочитаем не отходить от законов Бадучены. Ну, там плодородие, разрешенный союз, э-э-э, юношей не надо. Подчиняемся воле кагана и Хунея.

Слуга поклонился и исчез среди пировавших. Авенир придвинулся к тарсянину:

– Чего ему надо?

– Хан оказывает милость. Будем сегодня в разных шатрах, со всеми почестями. Ну, там – питие, еда, кальян, развлечения, девушки – сам слышал.

На лице юноши скользнула нервная улыбка:

– Так это же хорошо. А что ты так напрягся?

– Подобное дружелюбие может оказаться западней. Напоят, снасильничают и убьют, пока дрыхнем – чтоб задаром воинов не терять. А ритуальная битва скорей всего лишь проверка. Если ты силен, значит я – еще сильнее. Значит – Марх окинул взглядом пиршество, – лучше нас убить быстро и без ущерба для стана. Или яд подсыпят, или шатер подожгут. А могут и на копьях вознести. Вот тебе и дружеская борьба между братишками.

Он откинулся на лежбище и осушил пиалу:

– Отдыхай, Нир. Это может быть наша последняя ночь. Бери от наложницы все, что сможешь.

– Тебе хорошо, а у меня все кости переломаны, брать больно.

Юноша оставил Марха и молча потрусил в шатер. Проходя, кинул взгляд на плетень. Муравит посапывал, три пары лап поджал под себя, глаза-бусины подернулись полупрозрачной пленкой. «Ты уж извини, сделал, что мог» – Авениру до боли было жалко существо. Себя тоже, а еще – страшно. Что там, после смерти? Без роду, племени, к какому он пойдет богу? Но, может, пожалует Фортуний?

Пока следовал за проводником, руки неумело вправляли кости, внутри что-то щелкало, юноша всхлипывал, но лечил. Если не убьют, все срастется быстро, по правилам, ни одна кость не изогнется. Если б умел ладно знахарить, сейчас бы уже ничего не болело. Тропка уткнулась в покрытый лисой шатер. Парень присвистнул. Это сколько же понадобилось шкур? Богато, и впрямь как для гостя. В сердце затеплилась надежда – может и не убьют?

Внутри тускло горели две плошки с жиром, почерневшая смола застыла на деревянных шестах. Надушено корицей, алоем и смирною, ароматы забивают нос, глаза с непривычки слезятся. Проводник поклонился и исчез в темноте степи. Авенир прохромал до подушек и свалился. Ребра болели, плечо опухло и горело, как слюна клеврета. Кожей ощутил волнение тягучего, аки мед, воздуха, но остался неподвижен – что толку дергаться?