Когда солнышко засветило уже совсем по-весеннему, я начала гулять - я всегда весной гуляю. Я уходила кругами от приютившего меня дома, разведывая местность и любуясь видами. Маленькие улочки, узенькие проулки, тупички и переходы, скрывшиеся под надстроенными вторыми и третьими этажами. Здесь замечательно было бы скакать по крышам -- вот уж любимая забава детства. Вот говорят -- грязно было, грязно, а посмотреть -- так и в реальности, в нашей современности во многих европейских городах, про азиатские и не говорю даже -- не особенно-то и чище. Здесь ведь тоже мусор вывозят, а что не вывезли -- сгнивает само -- ведь тут асфальта нету, земля сама берет свое. Запах, правда, не очень кошерный, да и босиком не походишь -- но в этом и реальность не сильно балует -- вдруг, да попадутся осколки, гвозди, выпотрошенные консервные банки -- тоже очень больно впивается. А вот чистота в домах -- личное дело каждого. Я заглядывала в окна -- благо, большей частью они невысоко -- где-то было чистенько и красивенько, а где-то -- форменный бардак и дикие крики -- я оттуда старательно уносила ноги -- не особо приятно находиться в таких местах. С мытьем -- тоже личное дело каждого -- кто-то весьма блюдет себя (например, я -- но у меня привычка с детства) -- к таким относилась и Ирмильда, и молочник, а кто-то ходил по улицам, благоухая всеми ароматами Шанель помойной серии. Все, как в реальности. Жизнь -- личное дело каждого. Зубной щетке тут были замены -- начиная от пепла и угля, заканчивая каким-то мне неизвестным растением, которое собирали летом и засушивали, а потом размачивали и растирали в зубах. Кариеса, кстати, было очень мало -- не то у людей питание, чтобы им болеть. Мыться было неудобно, но для русских, которым ежегодно воду горячую отключают -- вполне привычно -- в тазиках. Другое дело -- тут водопроводов не было -- что принес, то и твоя ванная. Поэтому частенько экономно обтирались. Голова тут, кстати, не сильно-то и пачкается, главное, беречь ее от тех, кто ходит, благоухая Шанелью -- вошек хрен выведешь, здесь еще не изобрели, чай, выводящего их средства. То есть, говоря простым языком -- все, что я читала про средневековье -- не более, чем ложь. И даже исторические записки русской княгини, приехавшей в Европу и ужаснувшейся грязи, меня не убеждают. Знаете, есть такие люди, которым все не айс. Помнится, на днях общалась с человеком, которому пятизвездочный отель в какой-то европейской стране показался задрипанной конторкой -- там, видишь ли, полотенца просто вешали, а не укладывали красивыми фигурами, да и было их всего четыре, хотя человек привык к шести. А уж то, что светильников на двоих в комнате было всего три -- один под потолком и два у кровати с разных сторон -- это, вообще, верх варварства -- положено два с направленным светом в с разных сторон под потолком, два у кровати, несколько по полу, чтоб ночью не навернуться и ночник. Короче, чем больше я путешествую, тем критичнее отношусь к официальной истории, хотя все, что происходит -- плод моей фантазии. Но ведь мозги-то шевелиться заставляет, думать вынуждает, сравнивать... С каждым днем гуляла я все длительнее, ноги мои все меньше дрожали, руки я тренировала мятием теста -- сначала болтушкой мучной, только чуть вязкой, потом все гуще и гуще -- очень пальцы тренирует. Делала выпечку в силу своих способностей и набираемых по крупинкам ингридиентов. По весне пошли все больше вегетаринские пирожки из травки -- сныти, крапивы, лопуха, первоцвета, что легко набирались за городом. Конечно, пока я не могла сама мять тугое тесто, чтобы печь пироги, но мне помогала Ирмильда и, утром наделав пирогов, мне навешивали лоток и отпускали восвояси. Это хоть как оправдывало мои отлучки, принося прибыль. В доме появилась утварь, сменили одежду, начинали подумывать о козе -- корову в городе не прокормить и негде содержать. Пирожки, с моим участием приготовленные, шли нарасхват, но неожиданностью для меня это уже не стало. Ту одежду, в которой меня принесли -- пустили на тряпки -- на большее она уже не годилась. Я научилась подвязывать волосы, как здешние мадамы, научилась копировать их манеры и стиль разговора, только вот поведение нет-нет, да и выдавало во мне другое воспитание, нередко привлекая взгляды. Знаете, какая самая большая мечта мужчин? Найти женщину, непохожую на других. Все фильмы, как один, явно выделяют главную героиню, как отличную от всех остальных женщин. Особенно меня радуют фильмы, где главные героини нравятся мужчинам, попадая в другие страны. Но ведь это неудивительно. Когда все поголовно воспитываются в одной системе -- сложно найти среди гальки бриллиант. А вот галька, пришедшая из другой системы воспитания, поневоле становится бриллиантом, потому что поведение ее обусловленно другими привитыми нормами. В своей среде бриллиант стараются задушить, а из чужой среды с радостью принимают. Так удивительно. Поэтому я очень уважаю женщин, ставших бриллиантами в своей системе воспитания. И поэтому я не удивлялась мужским заинтересованным взглядам -- частенько я забывала опускать глаза долу, рассматривая с любопытством окружающее, мне не составляло труда приподнять юбку, чтобы сохранить ее, переступая лужу, я с некоторым запозданием кланялась монахам, напрочь забывая, что они тут -- главные. Но я старательно копировала поведение аборигенов, потому что возможное очередное обвинение в колдовстве меня пугало до дрожи. И я старалась не заигрывать с мужчинами, шарахаясь от них, как от огня -- напоказ и явно подчеркивая свое отношение -- я слишком хорошо помнила, как попала в подвал инквизиции и нарваться на еще одну госпожу Ханну мне не улыбалось.
Где-то в конце весны, по-нашему, в мае -- я снова настолько пришла в себя, что задумалась об очередной авантюре -- почти год я провела в городе, приходя в себя, и это при ошибке инквизиции. При явной и легко проверяемой, только вот, похоже, никому ничего не хотелось проверять -- одного обвинения было достаточно, а местные женщины, видимо, не спрашивали те вопросы, что догадалась задать я -- они, видимо, только молились и кричали, что они невиновны. Да только кто их слушал... Как возможно, что возникла такая вакханалия? Почему ее никто не сдерживает и попустительствует любым ее начинаниям? Прогуливаясь по городу, я частенько наблюдала, как ни с того, ни с сего людей хватали и уводили -- женщин чаще, но брали и мужчин. Судя по всему, никто застрахован не был. И никто не восставал -- все делали вид, что их это не касается -- до тех, пор, пока касаться не начинало, но теперь уже они становились неуслышанными. Происходящее удивляло меня донельзя и я решилась на то, на что в своем теле вряд ли бы осмелилась. Я решилась проникнуть во дворец и узнать, почему король такое позволяет. Смешная затея, скажете вы? Не спорю, но в конце-концов, это все происходит только в моем воображении. Так что я тепло попрощалась с Ирмильдой и ушла. Ирмильда плакала и старалась меня остановить -- я стала ей, как дочь и терять еще и меня ей было больно. Будь я действительно девушкой данного времени, я бы осталась, но я жила в чужом теле и мне было тесно в заданных рамках -- я говорила, что бесноватые обычными не бывают. Так что я обняла ее, пожелала счастья, посоветовала обратить внимание на молочника и завести еще одного ребенка, пообещав, что обязательно будет девочка -- и ушла. Вот сейчас вспомнила, что совсем не рассказывала про настоящую владелицу тела, но этому есть оправдание -- она молчала и я полностью ее не чувствовала -- видимо, она свернулась гораздо сильнее, чем предыдущая девушка -- что неудивительно, учитывая, в каком состоянии я в нее вселилась. Я попробовала хоть как ее разбудить, да хоть просто нащупать -- но все бестолку -- ее душу я даже не чувствовала, настолько она спала.
Королевские проблемы
А пока я шла по городу, не имея плана, но полагаясь на свои чувства. Так что я просто внаглую направлялась во дворец. Нет, не ко главному входу, как кто-нибудь мог подумать. К черному -- устраиваться на работу. Дойдя до главных ворот, я развернулась и пошла кругом, зная, что где-то есть вход и для слуг. Таких было несколько -- я обошла дворец целиком, чтобы знать его -- четыре маленьких, для частных входов-выходов и два больших, где бы прошли и телеги. Наугад выбрав один из маленьких, я стала стучаться в дверь. Сначала никто не открывал, потом вышел детинушка и с подозрением меня осмотрел. Я, впервые за все время здесь, на улице тепло улыбнулась мужчине, изо всех сил стараясь быть обаятельной и он, первоначально явно имевший намерение гнать меня в шею, запнулся:
