- У меня что, не на что купить?

- Тогда, давай подпишу.

Пока подписывал, возле них собралась небольшая группка покупателей. Вряд ли все они хотели приобрести "Дорогу жизни", но, увидев ее автора, решили, что недурно будет иметь ее экземпляр с автографом. Владик смутился, пытался отнекиваться, тем не менее удовлетворил просьбу аж четырех книголюбов. Впервые в жизни! К тому же продавщица сказала, что книга его расходится хорошо. Настроение это только подняло.

- Слушай, - обратился к нему Илья, - ты сейчас куда? Может, в кафешку заскочим? Надо первую книжку обмыть! Я тебя не отпущу!

- Илья, я уже так наобмывался, что смотреть на спиртное не могу...

- Ты что думаешь, я тебя водку пить зову? Я ее сам терпеть не могу. По бокалу вина - и все. Хоть спокойно поговорим.

В кафе до него дошло, с чего у Ильи возникло такое страстное желание поговорить. После обычного обмена информацией о том, как у кого дела дома, на писательском фронте, Илья вдруг неожиданно спросил.

- Ты что, с Севериновым на короткой ноге? Гляжу, он даже предисловие тебе сочинил.

- А я с ним еще со школьных времен знаком. - Он, можно сказать, первым понял, что я писать могу.

И поведал Илье не только ту, давнюю историю с письмом Северинова, но и то, как встретился с ним спустя годы.

- Да, серьезное у тебя с ним знакомство.

- Серьезное-то серьезное, но в последнее время я что-то его не всегда понимаю...

- Надеюсь, ты Брежневскую трилогию прочитал?

- Прочитал.

- Ну и что скажешь?

- Вроде неплохо написано. Только вот откуда у него время есть книжки писать?

Илья оживился.

- Ты что, разговоров об этом не слышал?

- Почему же? Слышал.

- Думаешь, я про твою дружбу с Севериновым просто так спросил? Не-е-ет! У меня родственник в аппарате СП работает. В курсе всех тамошних тайн и пересудов. Там только и разговоров, что "Малую землю" твой Северинов писал. За это его в секретари двигают.

Выпалив на едином дыхании эту тираду и чрезвычайно довольный возможностью показать свою информированность, он победно взглянул на Владика.

- Каково?

- Илья, что ты хочешь услышать? Что я потрясен? Так, нет. То, что трилогию Брежнев не писал - и коту ясно. И не только тому, который писать умеет. А кто там руку прикладывал, Северинов ли, Петров ли... Какая разница?

Ему вовсе не хотелось предстать перед Ильей этаким крутым разоблачителем Северинова. Для чего и для кого? Все, что он знал о нем, нисколько не противоречило этой новости.

Фронтовик, последовательный приверженец социалистического реализма, сознательно сделавший свои литературные способности источником удовольствий и материальных благ. Сибарит. При случае не гнушающийся проявления неких отцовских чувств к молодым авторам. Но все это ради расширения круга почитателей. Какие свежие краски появились на этом портрете от новости Ильи? Никаких! Оставалось лишь похвалить себя за то, что не пошел у него на поводу при последнем разговоре. Вместе с тем, Влад хорошо понимал, что должность спецкора для него, беспартийного, будет вершиной. Да и хочет ли он на всю жизнь застрять в журналистике? Нет! Это не его выбор. И, как ни обидно признаться, выбор Северинова. Его призвание - литература. Если не для нее, то для чего эти изматывающие годы учебы? Ведь именно из-за нее он едва не потерял семью. Неужели вновь придется, как когда-то в Касинске, совершать крутой поворот - уходить из журналистики? Станет ли от этого легче и проще? Он так много слышал и видел, как гнобила партия талантливых писателей, не поддавшихся искушению связать себя с ней тесными узами. Тех, кто не боялся в своих произведениях той правды жизни, что считается крамолой и диссидентством. В эти часы раздумий Владик не только не знал, готов ли к такой судьбе, но и не ставил перед собой задачи принять какое-либо решение. Однако душа его, получившая мощный нравственный заряд от деда Трофима, не могла успокоиться.

Я бы так и не решился выказать свое отношение к нравственным поискам моего героя, не случись в его писательской биографии, что должно было когда-то случиться. За прошедший после выхода "Дороги жизни" год ему много раз приходилось выслушивать отзывы о ней и простых читателей, и коллег по журналистскому цеху, в том числе по "Труженику". Доводилось выслушивать и мнения знакомых писателей. Разные случались встречи и любопытные ситуации. У Владика (все-таки он был журналистом) даже выработалась весьма полезная привычка. где бы это ни происходило - в Москве, во время поездок по стране - как он ни был бы занят, каждую оценку тщательно фиксировать в записных книжках. В конце концов, их накопилось такое количество, что появилась весьма надежная база для того, чтобы посмотреть на себя со стороны, увидеть свои сильные и слабые стороны. Небезынтересным для него было и мнение бывшего коллеги по театру Ежикова. Поэтому один экземпляр своей "Дороги жизни", опасаясь, что в сибирскую глубинку книга может не дойти, он отослал в Касинск.

Ответ от Ежикова, хотя и пришел с большой задержкой, оказался не просто письмом с благодарностями за книгу и дифирамбами в честь ее автора, а интересной, можно сказать, критической статьей. С чем-то в ней ни он, ни Лена не согласились, но в основном этот режиссер из сибирской глубинки был прав. Многое в этом отзыве особенно порадовало Лену.

. - Помнишь, я еще в Находке говорила о твоих рассказах, что они не столько проза, сколько пьесы в миниатюре. Молодец воленс-ноленс! Чувствуется в нем театральный режиссер! Правильно он тебя просит - напиши ему пьесу! Не откладывай!

И Владик решился. Спустя почти год, когда параллельная работа над новой книгой и пьесой подходила к завершению, в "Известиях союза писателей" появилась статья незнакомого ему критика Ледяхина, посвященная творчеству молодых литераторов. Такое было впервые. Его книга была названа в числе наиболее заметных произведений. В душе всколыхнулась радость. Вместе с тем, бросилось в глаза, что Ледяхина, судя по тексту, не очень-то интересовали другие авторы. Отпустив по их адресу одобрительные, приличествующие в таких случаях суждения, основное внимание он уделил "Дороге жизни". Наибольшего его одобрения заслужила повесть, составившая половину книги. Хвалил он и рассказы.

Вместе с тем, в некоторых из них Ледяхин увидел попытку автора уйти от исследования картины того, как самоотверженный труд советской молодежи способствует великому делу коммунистического строительства. Далее было написано следующее.

"Странно, что, когда советские люди, воодушевленные историческими решениями XXV съезда КПСС, отдают все силы досрочному выполнению пятилетки и вводу в строй гигантов социалистической индустрии, талантливый писатель ставит своей целью увести читателя в трясину обыденности и быта. Нет слов, разоблачать такие негативные явления в молодежной среде, как пьянство, нарушения трудовой и общественной дисциплины, надо. Но превращать их в центральное сюжетное звено может лишь тот, для кого смакование указанных недостатков, искусно подаваемое под соусом жизненной правды, является самоцелью".

- Ни фига себе! - подумал Владик. - Как же тогда с дипломом, с отличной оценкой его и кафедрой и Замошским, с предисловием Северинова? Что, до автора из "Вестника" никто ничего не заметил? Или не захотел замечать? А как тогда быть с теми, кому книга нравилась? Ведь их было больше! Он это знал точно. Конечно, были и весьма нелицеприятные высказывания, но чтобы так, как автор обзора?

Первым желанием было пойти искать правду у Крайнева, у Ильи, у того же Северинова, у Альбины Ивановны. В конце концов, у редактора издательства... Потом, успокоившись, понял - это нереально, а главное - ни к чему. Что нового они скажут? Ничего!

Лена к этой критике отнеслась спокойно и рационально.

- Что ты разволновался? Радоваться надо! Уверяю тебя, книжки скоро в магазинах не будет. Расхватают. Народ знает - раз критикуют, значит, интересно - надо прочитать.