У Лены был праздник. Наконец-то появился целый краб! Пусть и замороженный. Анна Семеновна, за эти годы уже познакомившаяся с технологией приготовления крабов, предложи-ла свои услуги. Правда, Павлик протестовал, плакал и требовал, чтобы краб был увезен в Москву. Но это было нереально. Краб был громадный, весом почти в семь килограммов. А панцирь-то они все-таки увезли, и он еще долго служил в качестве экзотической вазы.

Потом Владик еще попытался встретиться с бывшими коллегами по "Циклону", но ниче-го из этого не получилось. У всех были неотложные домашние дела и лишь неделя, чтобы их сделать. А ему так и не случилось больше вырваться на "Циклон". Хорошо еще, что удалось посидеть вечер у Николая Семеновича и узнать точное время отхода "Циклона". Не проводить его он просто не мог! Однако немного опоздал, и пришлось даже бежать к месту его стоянки. Прибежал тогда, когда начало быстро, как свойственно этой широте, темнеть. Трап был убран, и "Циклон", выдав прощальные гудки, отходил от причальной стенки и разворачивался носом к выходу из залива. Курсом на океан. Несмотря на яркие ходовые огни и свет, пробивающийся сквозь некоторые иллюминаторы, его корпус с каждой минутой все плотнее сливался с темнеющим на глазах небом и легкими темно-синими волнами, набегавшими в залив из океана. Вдруг подумалось, что это уходит не просто судно под названием "Циклон", а нечто большее. В океанскую черноту неотвратимо уходил целый пласт его, Владика, жизни. Жизни, в которую он уже никогда не вернется. Оставалось лишь помахать вслед и пожелать, чтобы у этого корабля всегда было семь футов под килем... И удача! Ведь еще совсем недавно он сам уходил на этом судне в океан и прекрасно помнил, как это было и что это значило для каждого члена команды. А в голове его уже зазвучала музыка первой строфы будущего стихотворения.

Прощальная нота гудка,

Разбитая в пену волна...

Душа, провожая, рыдает,

Вслед машет рука,

Но машет она,

Когда он вернется,

Не зная...

Отпуск заканчивался. Шли последние дни августа, когда Козьмичевы возвратились в Москву. Через несколько дней Владику вручили удостоверение корреспондента всесоюзной газеты "Советский труженик".

Глава 14

Журналист

Вскоре было получено первое редакционное задание. Надо было съездить на один мос-ковский завод и дать маленькую, размером в машинописную страничку, зарисовку.

За своим будущим материалом Владик отправился в компании Игоря Злинкевича. Они были ровесниками, но Игорь, хотя числился, как и Владик, в простых корреспондентах, вел себя, как старший. Если честно, то на это у него были основания - журналистский факультет МГУ и три года работы в "Труженике". В том, что это так, Владик убедился с первых минут их пребывания на заводе. Оказалось, что Игорь здесь не впервые и имеет множество знакомых не только среди начальства, но и рабочих. Это и было его задачей - свести с ними Владика. Заведующий отделом промышленности и строительства Антон Вениаминович Сверчков знал, что делал.

На заводе Владик провел целый день, перезнакомился со многими нужными и интерес-ными людьми. Домой ехал в приподнятом настроении и потом долго рассказывал Лене о своем первом выходе в люди в качестве газетного корреспондента. По этому поводу они даже подняли по рюмке вина. Но первый вариант его материала заведующий отделом зарубил. Об этом стало известно лишь на третий день, когда Владик пришел в редакцию. На его столе лежала рукопись с приколотым к ней тетрадным листком, а там - всего несколько слов.

- Владлен Константинович, надо переговорить.

И витиеватая подпись - Сверчков.

Владик взглянул на текст. На нем не было ни одного замечания. Привыкший к манере, в которой читал его рукописи Северинов, Владик даже обрадовался.

- Ничего себе! Ни одного замечания! Ай да я!

Но потом насторожился. Как-то не вязалось с этим приглашение Сверчкова переговорить. Взял рукопись и пошел к нему. Тот был на месте. Увидев входящего Владика, позвонил секретарше и попросил два чая. Покрепче и послаще.

- С чего это он чай заказывает? - успел подумать Владик...

- Садись, Козьмичев. Небось, удивлен? Ну, ничего! Мы из этого первого блина не ком сделаем, а конфетку!

- Удивлен, Антон Вениаминович! А в чем дело? Почему это Вы о блине заговорили?

- Это так, к слову... Теперь к делу. - Раскрыл рукопись. - Какое тебе было задание? Дать зарисовку о том, как социалистическое соревнование способствует развитию коммунистиче-ских отношений в коллективе. Так?

- Так.

- Дальше. Претензий к стилю и грамотности у меня нет. Но как бы тебе сказать... Вот в чем дело. У тебя, Козьмичев, речь идет о том, как еще молодой, но опытный рабочий помог своему бригадиру, кстати, члену КПСС, освоить один из самых совершенных импортных станков на заводе. И не только освоить, но и раскрыть его не описанные в заводской инструк-ции возможности. Так?

- Так... Я с этим Вараксиным долго беседовал. На редкость толковый и разносторонний парень. Учится на заочном в станкостроительном институте. А бригадир мне не понравился. Человек закрытый и себе на уме...

- Вот-вот. Мы и подошли к сути нашего разговора. Ты чего чай не пьешь? Стынет. А я, признаться, горячий люблю. Видать, старею. Кровь, хе-хе-хе, горяченького требует.

- Так в чем суть, Антон Вениаминович?

- Как бы это тебе сказать... Неловко все это... Не поймут нас... Не опытный бригадир, коммунист, помог молодому рабочему освоить новый для него современнейший импортный станок, а наоборот. Не поймут нас...

До Владика стал доходить смысл разговора. Поменяй рабочего и бригадира местами - и тогда, его, автора материала, поймут и за этим столом, и где-то в неведомом кабинете... И все будут довольны.

- Я, Антон Вениаминович, все понял. Но от такой перемены ведь суть изменится. Надо подумать.

- Так и я о том же. Подумай, Козьмичев и подходи!

Вышел он от Сверчкова с ощущением, очень похожим на то, что испытывал еще на "Цик-лоне" после разговора с секретарем судовой парторганизации Иваном Леонтьевичем о том, что задачей предлагаемой им художественной самодеятельности должно быть воспитание у членов судовой команды духа коммунистической солидарности с народом Вьетнама. Но тогда-то речь шла о Вьетнаме и действительно неправедной войне американцев против его народа. Его еще можно был понять... А сейчас? А сейчас ему открытым текстом предложили соврать? Соврать в первой своей публикации в газете?

За столом не сиделось. Вышел на улицу. Ну и что такого страшного случилось? То, что мне открытым текстом сказали. А должен был сам понять. На рожон лезть не надо было! Понял же это, когда задумывал рассказ про сон. И ничего не случилось. Рассказ получился. Напечатали. Может быть, и сейчас не стоит упираться. Убрать к чертовой матери эту гребаную партийность бригадира. Точно! Предложу этот компромисс Сверчкову. Наверняка, согласится. Вернулся к нему в кабинет.

- Подумал, Антон Вениаминович. Есть идея! Разве о том, что бригадир член партии, надо обязательно кричать? Нет! Вот и промолчим об этом. Сюжет ломать не придется. Не знаю, правильно ли я понял, но мне показалось, что материал Вам понравился. Стало быть, все в выигрыше. Так? Так! Как Вам такое предложение?

Антон Вениаминович сделал вид, что думает. Зарисовка и в самом деле нравилась. Идея умолчать о партийности бригадира пришла ему в голову еще при первом знакомстве с материалом. Но он не был бы опытным газетчиком и руководителем, не поверни дело таким образом, чтобы это предложение исходило не от него, а от автора. Так и волки сыты, и овцы целы.